Когда растает снег (сборник)

Серёжа предложил мне тайком уйти из монастыря, но я не захотела – никогда никому не врала и врать не буду. После литургии пойду к матушке Серафиме, расскажу ей, что мы с Серёженькой любим друг друга и хотим быть вместе.

Еле дождалась конца службы, а в последний момент едва не передумала – как в таком признаться? Робко постучалась к ней в келью, надеясь, что матушка ещё не пришла и, пересилив себя, прочла молитву: «Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе Боже наш, помилуй нас…» «Аминь», – услышала я и осторожно приоткрыла дверь. Матушка стояла на коленях и молилась на образа, а когда я вошла, ласково улыбнувшись, поднялась мне навстречу. Это придало мне силы. Она всегда была так добра ко мне!

Настоятельница выслушала моё стыдливое признание, и строго посмотрев на меня, сказала: «Это хорошо, Мария, что ты мне сама всё рассказала. Я давно уже заметила, что Сергей тебе приглянулся. Вспомни, как верно сказал Иисус Христос: „Нет ничего тайного, что не сделалось бы явным, и ничего не бывает потаенного, что не вышло бы наружу“. Я думала, Маша, ты уже достаточно взрослая, чтобы понимать, какая ответственность ложится на тебя с принятием монашества. Будь сильной, постарайся забыть Сергея, а для этого усердно молись и проси помощи свыше. Бог милостив, он простит тебя, если ты никогда больше не будешь видеться с этим человеком, уж я об этом позабочусь. А о том, чтобы оставить монастырь, даже не думай. Грех менять любовь Господа, которая вечна, на временные земные утехи».

Я убежала от неё вся в слезах. Горько и обидно на сердце. Матушка Серафима добрая, я так надеялась, что она поймёт меня и отпустит. Как же я буду без Серёжи? Если бы она знала, что он муж мне! Но я не посмела открыть ей всего.

… Когда уехал Серёженька, я валялась у матушки в ногах, в исступлении целовала кончики её ботинок и, не выпуская из рук полы игуменской мантии, рыдала как безумная. Тогда же и покаялась ей во всём. Она как услышала, хотела тотчас прогнать меня, но потом передумала: «Будешь жить с нами – раз я обещала твоей бабушке заботиться о тебе, выгнать тебя я не имею права». Да ведь такая жизнь для меня хуже смерти! Нельзя мне после того, что случилось, здесь оставаться. Двумужняя! Подумать и то страшно!

Я тебя ни в чём не виню, родной мой, но ты уехал, а как теперь быть мне?…

Без даты.

Прошёл всего лишь месяц с тех пор как нас разлучили с тобой, Серёженька, а у меня такое чувство, что я мучаюсь уже долгие годы. В тот памятный день я едва не свела счёты с жизнью. Помню, как прибежала на озеро, разделась и стала снимать с груди крест, грех ведь в кресте топиться, а он у меня в волосах запутался, не отпускает. Когда распутала, снимать его уже не понадобилось – успела прийти в себя, одуматься. Так этот кипарисовый крестик, прощальный подарок сестры Агаты, меня тогда спас.

Если бы ты знал, ангел мой, как тяжело мне было всё это время – душевная боль, насмешки, постоянные унижения! Жизнь моя в этот последний месяц стала невыносимой. И, что самое обидное, сёстры теперь обходят меня стороной, будто я прокажённая какая. Чужая я им всем стала, Серёженька, не любят они меня.

Ты тогда уехал, не попрощавшись со мной, но я на тебя не в обиде, я понимаю, что сама во всём виновата. Прости меня, любимый, за то, что не согласилась тайно бежать с тобой. Пойми, матушка Серафима воспитала меня как дочь и я не могла уйти без её разрешения. Если бы я поступила самовольно, мне думается, она прокляла бы меня, а проклятие матери не проходит бесследно.

Зачем я встретила тебя, зачем полюбила, если всё должно было кончиться так? Ради тех незабываемых мгновений наедине с тобой я готова была вытерпеть что угодно, ведь за всё в жизни надо платить, но я не рассчитала свои силы. Матушка наложила на меня суровую епитимью, велела выполнять самую трудную работу в монастыре – за водой на озеро ходить, вёдра носить, огород полоть, за скотиной ухаживать. Трудно одной со всеми делами управляться, а игуменья говорит, что, мол, терпеть надо, умела согрешить, умей и грех замолить.

Вчера нам из деревни картошку привезли, так она мне сказала, чтобы я все мешки до кладовой на себе тащила. Чуть не надорвалась! Хорошо ещё шофёр, сердечный паренёк, помог мне.

Я ведь жду от тебя ребёнка, любимый, нельзя мне такие тяжести поднимать. Но об этом никто знать не должен. Настоятельница меня и так каждый день попрекает тем, что я опозорила её, а тут ещё ребёнок. Прогонит она меня, куда я денусь? В родную деревню не пойду – свои же засмеют, будут пальцами указывать, злословить, ты ведь знаешь: злые языки всюду найдутся.

Хоть бы меня Бог скорее прибрал к себе, а то совсем исстрадалась я без тебя. Раньше, бывало, что ни попрошу у Него, всё исполнит, но тогда я была невинным ангелом, теперь же не слышит Господь моих просьб. Живу я себе и другим в тягость и неоткуда мне ждать помощи, а терпеть нет больше сил. И как подумаешь, что самое страшное впереди! Все, все оставили меня! А помнишь ли ты, родной мой, свою бедную Машеньку? Или забыл давно? Нет от тебя ни весточки, ни привета…

Сегодня я уже всё про себя решила и не вижу другого выхода. Если в этом мире Бог не дал нам с тобой кратковременного земного счастья, наши души соединяться в загробной жизни навеки. И я верю, что ты обязательно поймёшь меня, не осудишь за этот последний шаг. Прости за всё, любимый мой, и прощай. Прощай навсегда.

Флора

Высоко-высоко, в ночном небе, над синим-синим морем, светит самая яркая звезда. Она ласково смотрит на спящую землю, излучая прекрасный свет, а её таинственность рождает волшебную сказку…

В незапамятные времена у царицы Луны было три дочери. Старшую звали Аврора, среднюю – Наяна, а младшую – Флора. Все три сестры были прехорошенькие, но милее и краше всех – самая младшая, с кожей свежей и нежной, как лепесток дикой розы, с глазами удивительно голубыми, как безоблачное небо, с волосами золотистыми и длинными, сияющими, как утренняя роса.

Целыми днями играли принцессы в воздушном дворце, в просторных палатах, где даже ночью было светло, как днём, из-за того, что повсюду ярко светили звёзды. А когда открывались золотые и серебряные окна, и весь дворец наполнял свет царицы Луны, сестры начинали петь свои чудесные песни, которые невозможно сравнить ни с чем, разве что с пением соловья, – вот какие у сестёр были дивные голоса.

У каждой принцессы было своё увлечение. Старшая любила вышивать, средняя – петь и танцевать, а младшая, Флора, больше всего любила слушать рассказы матери о загадочном мире людей. Странное дитя была эта Флора – тихое, задумчивое, чуждое всяким детским играм и забавам.

– Когда вам исполнится шестнадцать лет, – говорила царица Луна, – я разрешу вам всего один раз спуститься на землю к людям, чтобы вы могли познать их мир, увидеть синее море, бескрайние леса и высокие горы!

И вот, когда старшей из сестёр, Авроре, исполнилось шестнадцать, царица-мать позволила ей спуститься на землю. В тот незабываемый день старшая принцесса увидела мир людей так близко впервые и была поражена его красотой. Вернувшись обратно, Аврора рассказала сестрам, как прекрасна земля и что она никогда не была так счастлива, как сегодня. Юная Флора с замиранием сердца слушала свою сестру, и чем больше та восхваляла землю, тем сильнее принцессе хотелось самой спуститься в тот чудесный, неведомый ей мир. Но, к сожалению, Флора была самой младшей из сестёр, поэтому ей всегда приходилось ждать дольше всех.