Когда-то там были волки

— Почему ты выбрала волков? — интересуется Дункан. — Почему посвятила им жизнь?

— Для спасения планеты нужно сохранять виды животных начиная с хищников. Иначе у нас не будет возможности вообще ничего спасти.

Не сразу он снова спрашивает:

— Ясно, но все-таки почему?

— Ну… — Я спотыкаюсь и пытаюсь обдумать ответ. — Я всегда любила волков, без всяких причин. Всегда хотела разгадать их секреты. А потом узнала, что они могут спасти леса… — Я взглядываю на Дункана. — Есть люди, которым в жизни необходима некоторая одичалость.

Он медленно кивает.

— И ты узнала их секреты?

— Конечно, нет.

Мы оба улыбаемся.

— А как насчет тебя? Почему ты стал копом? Из-за того, что произошло с твоими родителями?

— В общем да. Но мне понадобилось время, чтобы заслужить значок полицейского. В юности я был тот еще гаденыш. Провоцировал драки, все время устраивал вокруг себя бедлам. Думаю, меня питала ярость, но я отравлял все вокруг. Я знал, что если покачусь и дальше по той же дорожке, то убью кого-нибудь. Поэтому я принял решение: во что бы то ни стало обратиться к покою и доброте. Мои усилия — капля в море по сравнению с материнской святостью, но я стараюсь, каждый день.

Некоторое время мы молчим, и я размышляю о коварстве ярости, о которой он говорит.

Дункан обводит рукой лесистые холмы.

— Эти деревья происходят напрямую из ледникового периода, — рассказывает он. — Первые сосны появились в Шотландии примерно за семь тысяч лет до нашей эры, и это то, что осталось, неразрывная эволюционная цепочка.

Знаю, думаю я. Потому я и здесь.

— Но тебе ведь это уже известно, правда? — спрашивает он.

— Когда ты привез Стюарта домой в тот вечер после паба, Лэйни была там?

Дункан запинается.

— Значит, вот зачем ты меня позвала?

Я не отвечаю.

Он качает головой.

— Я отправил Лэйни ждать нас на станции. Не хотел, чтобы она присутствовала при драке. Когда все закончилось, я отвез Стюарта на станцию, чтобы она забрала его домой.

Так-так.

— И она отвезла?

Дункан всматривается мне в лицо.

— Что ты хочешь у меня выведать?

— Просто пытаюсь выстроить события по порядку.

— Я не могу распространяться о подробностях рассле…

— Да-да, я знаю.

После тягостного молчания он говорит:

— Я посадил Стюарта к ней в машину, и она повезла его домой.

— Значит, Лэйни последняя его видела? Разве это не делает ее подозреваемой номер один?

— Делает.

— Так. И что же тогда рассказывает она?

Дункан разводит руками.

— Только что она привезла мужа домой и они легли спать, а утром она проснулась и обнаружила, что его нет. Она подумала, что он ушел в конюшню работать, но ни днем, ни вечером он не вернулся.

Черт. Если Лэйни говорит правду, то это все меняет. Выходит, что я по-прежнему не имею ни малейшего представления о том, как, когда и зачем Стюарт пошел той дорогой в лесу.

Лэйни, конечно, может и лгать. Так же как и Дункан. Возможно даже, что они сочинили эту версию вместе.

— Ты еще спишь с ней? — спрашиваю я. Из всех вопросов, которые я задавала, именно на этот я не хочу знать ответа.

Я чувствую, как Дункан напрягся.

— Нет, — говорит он. — Все закончилось еще до тебя.

Я ловлю себя на том, что одновременно хочу и не хочу ему верить, желая найти вескую причину для сомнений вместо этой зияющей бездны неуверенности.

— Ты еще любишь ее? — спрашиваю я, смягчив голос.

— Инти, что…

— Ты ведь когда-то любил ее, верно? В юности. Должно быть, старая любовь не ржавеет, если ты не побоялся скандала и завел роман с замужней женщиной, хотя кругом полно свободных — трахай сколько влезет. — Теперь я веду себя как идиотка и понимаю, что снова злюсь.

— Мне небезразлична ее судьба, — говорит Дункан, обнаруживая большую зрелость, чем я. — Я беспокоюсь о Лэйни. Мне противно то, как Стюарт с ней обращался. Вряд ли у меня остались к ней чувства, давно уже нет. Я потерял способность любить, и это к лучшему. После того, что случилось, она боялась меня. Все боялись. Смерть забирается к тебе под кожу, ты носишь ее с собой. Люди это чувствуют.

Мы уже готовы сдаться. Холодный ветер причитает в ветвях окружающих нас деревьев. Олени уже давно бродят по поляне, обгрызая стебли подроста и съедая побеги растений, лишая их шансов на жизнь. При таких условиях эта поляна никогда снова не станет лесом. Я как раз с раздражением думаю, почему бы волкам не растрясти свои задницы и не выполнить природное предназначение, когда замечаю какое-то движение. Сначала это похоже на игру света, потом между деревьями что-то мелькает.

Я хватаю Дункана за руку, предупреждая его сидеть тихо.

Из тени медленно выползает бледная лапа. Потом морда с черным кончиком. Настороженные уши. Белая волчица.

Я указываю Дункану, куда смотреть.

Затем веду рукой вдоль берега реки, где из-за деревьев также спокойно смотрит бурый волк. Они стоят с подветренной стороны, так, чтобы их нельзя было учуять.

— Они унюхали нас, — шепчу я, — но они раненые и голодные. И кто знает, сколько они будут следить за стадом.

— Они нападут?

— Может быть. Здесь удобное место.

Два волка, которых мы видим, — Пепел и ее новоиспеченный зять, Номер Двенадцать, — стоят неподвижно, наблюдая. Дочь Пепел, Номер Тринадцать, тоже где-то здесь, возможно, потихоньку подбирается с другой стороны, чтобы отрезать оленям пути отхода. А позади нее прячутся шестеро неуклюжих волчат, страстно желающих учиться охоте. Я привела сюда Дункана, чтобы посмотреть на стадо, но не могу поверить, что нам повезло заметить хищников. Олени действительно находятся на территории стаи Абернети, но, несмотря на свое прежнее бахвальство, я редко сталкивалась с волками, за которыми не следила по джипиэс-датчикам или радиосигналам.

Интересно, что видит Дункан, когда смотрит на них? В моих глазах они выглядят грациозно-сильными, бесконечно терпеливыми и самыми красивыми созданиями на свете. И в тот миг, когда я думаю об этом, они обмениваются безмолвными знаками и вырываются из своих укрытий. Ловкие, мощные, великолепные. Олени бегут. Большинство устремляется на север, к горам. Пятьсот голов оленей мчатся стадом, и земля содрогается от могучего грохота, который я чувствую телом, рукой, лежащей в руке Дункана, вибрирует от их дружного топота, вибрация проходит сквозь нас — всего два волка сотрясают мир.