Когда в терновнике некому петь

– Мы целый день перебрасывались эсэмэсками... Это что, допустимо?.. Я не понимаю намеков... И вот это.

Она достала мобильник и зачитала:

– "Хочу видеть тебя, но старый хрыч благочинный никого не выпускает из монастыря". Это тоже в порядке вещей?.. Да!?

Через пару секунд ее голос изменился и стал мягче:

– Не знаю... мне страшно... хотя... Знаешь, я не могу так больше... Я не понимаю полутонов... И эти разговоры в скайпе... От них только хуже... Нам надо увидеться... Нет! Не на исповеди, не в кабинете, а на нейтральной территории. Иначе я просто сойду с ума... Если не хочешь, то тогда к чему это все?.. Я не понимаю, не понимаю... У меня не укладывается в голове!.. Да, а почему нет? Именно сейчас. Подъезжай, позвони, и я выйду. Все. Я буду ждать.

Она бросила наушники на клавиатуру, встала и направилась к двери. Глеб еле успел вернуться на кухню и схватил кусок хлеба:

– Я тут решил варенья поесть.

Большая ложка утонула в банке с медом.

– То есть просто сладкого захотелось.

– Мне надо будет уйти ненадолго.

Не обратив на мед никакого внимания, мама взяла косметичку и стала краситься. Казалось, она пришла с мороза, так у нее пылало лицо и дрожали руки.

– Ты не жди, когда я вернусь, просто ложись спать, и все.

– А ты куда?

Глеб решил, что без этого вопроса мама может заподозрить его в излишней информированности.

– Я?

Черный карандаш нарисовал змею на ее верхнем веке.

– Тетя Ира приболела, надо помочь кое в чем. Не волнуйся. Думаю, что это ненадолго...

Поскольку в полночь ее еще не было, Глеб помолился и лег спать. Утром будет понятно, чем закончилась эта встреча на высшем монастырском уровне.

За завтраком мама была странно улыбчива и неожиданно болтлива.

– Я подумала, что надо сегодня испечь какой-нибудь пирог или вкусные ватрушки...
– тараторила она, намазывая бутерброды шоколадным кремом.
– Ты чего больше хочешь? Может быть, корзиночки? Или крутяшечки, такие, как раньше бабушка пекла?

– Мне все равно.

Глеб злился, потому что она ничего ему не рассказывала.

Как заставить ее быть откровенной? Спросить прямо? Но о чем? Где и с кем она была ночью? Что она там делала? А кстати, что она там могла делать? Никодим, конечно, не образец праведности, но все-таки монах. Поэтому маловероятно, что их встреча закончилась чем-то плотским. Наверное, поболтали, сидя в его игуменском "форде", да и разошлись.

– Сынок, я сегодня вечером поеду в гости, - мама прервала его раздумья неожиданным признанием.
– Меня отец Никодим пригласил.

– Куда он тебя пригласил?!
– Неловко схваченный нож полоснул Глеба по пальцу.

Мама ловко выудила из аптечки пластырь и протянула ему бежевую полоску.

– Прокатиться по городу.

– Ааа...

Не найдя, что сказать, Глеб потер палец и стал мешать уже растворенный в чае сахар.

Теперь она не скрывает, что идет на встречу с Никодимом. И почему она перестала сочинять сказки про тетю Иру? Значит, нет ничего предосудительного в том, чем они занимаются? Просто дружеские посиделки. Скорее всего, он рассказал ей пару анекдотов, преподнес под новым соусом новости мирового масштаба, как он это обычно делает, да и все. Больше ничего особенного...

Почти потеряв интерес к этой истории, Глеб закончил завтрак и ушел в школу. Но поздно вечером, когда стрелки часов нацелились на витиеватую римскую XII, сюжет с отцом Никодимом приобрел новый поворот. Среагировав на знакомое щелканье дверного замка, Глеб вышел в прихожую.

– Привет, мам, ты чего такая?

Он удивленно рассматривал ее глаза с черными кругами расплывшейся туши.

– В снегопад попала?

– Попала.

Она посмотрела на него с каким-то то ли вызовом, то ли, напротив, смущением.

– Попала. Только не в снегопад. А гораздо хуже.

Она медленно сняла шубу, шапку. Потом так же медленно бросила все это на пол. И вдруг рухнула в меховую кучу и стала безудержно рыдать. Она задыхалась, щипала тонкий мех, пыталась говорить что-то сквозь приливы истерики. Наконец, видимо, устав от самой себя, она затихла, положив голову возле обувных щеток, и прошептала:

– Дай мне воды.

Напуганный увиденным, Глеб побежал на кухню, плеснул в попавшуюся на глаза чашку минералки и вернулся в коридор.

– На, пей.

– Знаешь...

Мама сделала несколько глотков и поставила чашку на пол.

– Бывает, что Бог посылает нам испытания, однако при этом...

Она хотела сказать что-то еще, но пение мобильного, доносящееся из меховой кучи, заставило ее замолчать. Она переворошила шубу, пошарила руками по ковру и наконец, найдя под шапкой оброненный телефон, схватила его и быстро ушла к себе в комнату.

– Нет, нет и нет!
– спустя секунду донесся до Глеба ее крик.
– Этого больше не будет. Никогда. И не говори мне, что не произошло ничего страшного! Это хуже смерти. Понимаешь?.. Да, я знаю... мы оба этого хотели... Но когда все оказалось позади, то пришло понимание. Это даже не грех! Это значительно хуже. Все!!! И не звони мне больше. Никогда!!!

Потом из комнаты донеслись всхлипывания. Сначала едва слышные, потом сдавленные и более громкие, они продолжались и продолжались. Ждать окончания этого процесса было бессмысленно. Глеб повесил шубу, отнес на кухню чашку и ушел к себе. Ему вдруг стало интересно понять, что именно он сам думает обо всем случившемся.

Между ними что-то было? Да, это очевидно. Но, кажется, в этом нет его или ее вины - они оба этого хотели. Тогда отчего эти слезы? Разве все так непросто? Встретились, соединились. Ах да... Никодим же монах! От этой мысли Глебу стало жутковато. Что-то уж очень запросто батюшка нарушил обет. Мама, конечно, вполне себе ничего, выглядит неплохо. И эта депрессия ее не изменила... Но соблазнить священника!!! Тут одного обаяния мало. Значит, гниловат оказался любимец прихожан. Любопытно... И что будет дальше? Станет ли мама дописывать икону? Или это происшествие равносильно окончанию ее контракта?

Мысли толкались у Глеба в голове, сменяли одна другую и никак не выстраивались в четкую картину происходящего. Наконец после часа размышлений его скрутил сон, разрушив нестройную череду возникающих вопросов.

Как всегда, будние дни казались извращенной пыткой, а неестественно медленно приближающиеся выходные - временем освобождения из колонии строгого режима. Уроки, контрольные, домашние задания... Глеб пытался относиться к этому спокойно, но иногда срывался и начинал сетовать на горькую и незавидную долю совсем не мирского человека, которого обстоятельства заставляют жить по светским правилам.

В пятницу он был готов начать жаловаться маме на свои тяготы, но, придя домой, застал ее спящей. Вот так так! Мало того, что все последние дни она ходила заплаканная и молчаливая, так еще и сейчас заснула среди бела дня - именно тогда, когда ему необходимо выговориться. Все идет криво и косо. Вроде бы был момент, когда ей стало лучше, а теперь опять она лежит, не работает и льет слезы. И из-за чего теперь? Снова похороны деда? Или история с Никодимом?

В задумчивости Глеб стал крутить по гладкой поверхности стола мамин мобильник, который она забыла на кухне, а потом, повинуясь какому-то внутреннему порыву любопытства, стал читать входящие сообщения. Оказалось, что все они были от Никодима и на разные лады обыгрывали одну и ту же тему.