Когда в терновнике некому петь

– Что тебя гнетет, отрок?

Странный старик в ветхих одеждах подошел сзади и тихонько постучал посохом по чугунному полу.

– Готовлюсь к исповеди, батюшка. А вы кто?

Глеб посмотрел на наградной крест неизвестного священника.

– Отец Владимир из лавры. Вряд ли ты что-то слышал обо мне. Но скажи, отчего исповедь вызывает столь сильное смятение в твоем сердце?

– Есть кое-что, о чем я не готов говорить.

– Тогда молчи, но ежедневно молись Богу о том, чтобы он ниспослал тебе силы обо всем рассказать. Возможно, когда наступит час просветления, ты поймешь, что попусту тревожилась душа, а думы о собственных тяжких грехах были не более чем гордыней.

– Гордыней?

Глеб удивленно посмотрел на собеседника.

А может, и впрямь его мысли по поводу греховности собственной идеи карьерного роста - ерунда? С чего он вообще взял, что это грех? Ведь он стремится служить Богу верой и правдой, служить так, как служили праведники прежних времен. А для этого ему надо стать кем-то. Значит, так тому и быть.

Попрощавшись со стариком, Глеб с легким сердцем пошел на исповедь. Он больше не терзался сомнениями и откровенно рассказал Никодиму только о своих школьных проблемах, которые беспокоили его в последнее время, а потом занялся делами и добросовестно причастился...

После службы он встретил маму у закрытых ворот западной стены.

– А я думал, ты домой пошла.

– Нет.

Она подняла воротник шубы и спрятала половину лица за коричневым мехом.

– Хотела с тобой прогуляться.

– И как успехи?

Глеб удовлетворенно отметил, что ее глаза не были заплаканными.

– Все нормально, - заговорила она быстро и немного нервно.
– Он отпустил мне грехи. Посетовал, правда, что наши отношения я воспринимаю именно так. Но допустил до исповеди и сказал, что раз я приняла решение... А я приняла... Да, именно так. Я сказала, что даю ему свободу. Отпускаю его молиться. И что все кончено. И теперь... Теперь я освободилась. Я снова смогу писать. Кстати, его заказ остается в силе. Да, я смогу работать, потому что все позади. И теперь жизнь пойдет как раньше.

– Ясно.

Глеб оставил без комментариев мамины признания, хотя немного расстроился от такого поворота дел. А вдруг Никодим перестанет оказывать ему знаки внимания? Неизвестно. Остается только ждать, что будет дальше, и не печалиться раньше времени...

Остаток дня прошел мирно и без происшествий. Мама увлеченно писала икону, несколько раз звонила знакомому реставратору и была в хорошем настроении. Казалось, она скинула какой-то гнет, который мешал ей нормально дышать, и теперь наслаждалась каждым мгновением. Однако такое положение дел длилось недолго.

В четверг вечером квартиру огласил резкий звук дверного звонка.

– Кто это?!
– крикнул Глеб из своей комнаты.

– Сейчас посмотрю.

Мама пошла открывать, и через несколько секунд из прихожей раздался ее вскрик:

– Ты!?

– Нам надо поговорить, - голос Никодима звучал глухо и непривычно.
– Пусти меня.

– Уходи. Ведь мы обо всем договорились.

– Нет.

Возникла пауза. Толкаемый любопытством, Глеб приоткрыл дверь комнаты и посмотрел в коридор. Они стояли обнявшись и целовались.

– Ты всерьез думала, что я буду лбом об пол биться и читать покаянные молитвы?
– сказал Никодим, когда они наконец смогли оторваться друг от друга.
– Да что ты знаешь о монашеской жизни?! Это не Средние века. Я не собираюсь лишать себя общения. Хватит сидеть тут взаперти и рисовать. Пойдем!

– Подожди. Мне надо переодеться.

Мама засуетилась возле зеркала, расчесывая непослушные кудри.

– Ну так поторопись. А я воды выпью.

Он снял пальто и прошел в кухню.

– Глеб!
– донеслось оттуда.
– Иди сюда, я тебя давно не видел.

Отсиживаться в комнате теперь не имело смысла, и Глеб пошел на зов своего духовника. Оказалось, что тот одет по-граждански - в джинсы и рубашку. Еще никогда отец Никодим не казался ему столь смешным. Глупая, не прикрытая величественными одеяниями, пузатая фигурка, какая-то неуместная для штатского человека косматая рыжая борода, растрепанные волосы. Все это делало его похожим на рокера или фоторепортера.

Не успев поздороваться, Никодим схватился за сотовый:

– Кто-то звонит. Подожди, надо ответить, - Он зачем-то нажал кнопку громкой связи и начал разговор.

– Батюшка, здравствуйте!
– подобострастно просипел мужской голос.
– Простите, что отрываю. Вы, наверное, молитесь. Но мне ваш духовный совет нужен.

– Слушаю вас, уважаемый Константин.

Никодим подмигнул Глебу и, взяв чайник, плеснул себе воды в стакан.

– У меня сегодня сестра умерла. Что делать-то? Ведь пост, как поминки-то справлять?

– Главное - усердно молитесь. Читайте вечернее и утреннее правила. А поминки... Ну не готовьте мяса. И поскромнее, поскромнее.

В этот момент в кухню зашла мама, и Никодим, видимо не удержавшись, провел рукой по ее талии.

– И спиртного не надо. Постарайтесь воздерживаться. Все-таки Великий пост на дворе.

– Спасибо, батюшка!
– всхлипнул человек.
– Вы как свет в окне. С вами и горе переживать легче. Святой вы человек.

Попрощавшись, Никодим отключил телефон.

– Больные люди, - громко прокомментировал он разговор и залпом выпил воду.
– Собралась?

– Да.

Мама смотрела на карман, в который он спрятал телефонную трубку.

– Зачем ты так про него?

– Ты о чем?
– не понял Никодим.
– А! Этот? Да он болящий. Не обращай внимания. Пойдем скорее. До свидания, Глеб...

Дальнейшие дни принесли душевное равновесие. Мама почти каждый вечер уходила на свидания и из-за этого была в курсе всех закулисных дел обители. Она добросовестно рассказывала Глебу все, что ей выбалтывал в порыве откровенности Никодим, которому, судя по всему, до одури надоела монастырская жизнь. По ее словам, он не уставал жаловаться на неправильно выбранную профессию, глупых прихожан и изъяны русского православия. "Я спрашивала его, - говорила мама возмущенно, - почему он не уйдет из церкви, если все так плохо. Можно было бы работать, как когда-то давно, журналистом или преподавателем богословия. Но он лишь кричал, что никто никогда не заставит его бросить служение".

Все это было Глебу на руку. Благодаря маминой порочной связи он не просто добился всеобщего признания и так называемого продвижения по службе. Теперь он мог играть на потаенных струнах всей братии, тем самым укрепляя свои позиции и завоевывая всеобщую любовь. Он был удовлетворен и с каждым днем становился все увереннее в себе. Мама же, напротив, чувствовала себя хуже и хуже. Она много плакала, объясняя слезы расшатавшимися нервами, и корила себя за неправедный образ жизни.

– Почему ты с ним не расстанешься, если тебе так тяжело?
– спросил однажды Глеб после ее очередной истерики.