Когда земли окутает мрак

Мара дважды просить не пришлось. Он в два счета оказался у костра, протянул к нему бледные костлявые пальцы, приговаривая:

– Ох, хорошо. Тепло-то как! – Он огляделся с надеждой. – А мясо всё пожарили, сырого не осталось?

Потешники не растерялись, заслышав это, как видно, и правда были привычными ко всему, лишь понимающе заулыбались.

– Одна куропатка осталась. Обдерешь перья – считай, твоя.

Мар вновь расплылся в улыбке, загреб куропатку и принялся деловито ее ощипывать. Харпа и Гэдор разместились у костра вслед за ним. Брон помедлил немного, хмуро покосился на Черного пса, который тоже не отрывал от волка-оборотня подозрительного взгляда, и только тогда опустился на бревно.

Друзья достали ножи, примеряясь к зарумяненным куропаткам, и начали срезать сочное мясо. Обжигающий жир тек по пальцам, но они того не замечали. За долгий дневной переход они успели изрядно проголодаться.

А у потешников сыскались и головки зеленого лука, и душистая зелень, и печеные яблоки. Вместо хлеба в ход пошли сухари из ржаного хлеба. Запивали всё это теплым травяным чаем. Хранители уплетали еду за обе щеки, лицо Брона заметно просветлело, даже Харпа перестала враждебно таращиться.

Дерт тем временем извлек из дорожного мешка небольшой музыкальный инструмент со струнами, пузатый, продолговатый, похожий на грушу.

– Ну, пока вы едите, я сыграю на роле [34] . И мы вам споем. – Он вновь загадочно улыбнулся. – На то мы и потешники.

Хранители возражать не стали. Пальцы Дерта пробежали по струнам быстро и легко, точно это и не пальцы были вовсе, а непоседливый ветерок. Тихий мелодичный напев разлился в воздухе, словно запах свежего меда, только что собранного из пчелиных сот. Потешник склонил голову набок и запел:

34

Музыкальный струнно-щипковый инструмент, аналог лютни.

В глухую деревеньку туПришли мы как-то к вечеру,Когда осенняя листваКружилась в вихре озорства.Народ Хэльфост там отмечалИ нас, потешников, встречал.Хороший был там урожай,Веселье лилось через край.Но пробил час, и грянул гром,Искрясь незрелым волшебством.Кто кинулся скорей бежать,Кто начал дико верещать,Один глупец стал наступать —Решил ребенка покарать.Но тут предстала дева нам —Прекрасный облик, тонкий стан.Свежа, как яблоневый цвет,В глазах струится ясный свет.И вьется по щеке листок,А в волосах – вишневый сок.Не растерялась дева та,Закрыла друга от врага…Забыв про лакомств аромат,На сход собрались стар и млад,И развели те люди спор,Чтоб вынести злой приговор:Изгнать, унизить, наказать……Рыдала на коленях мать.Но время не воротишь вспять,Настал черед дом покидать,И в час ночной, сквозь злобы жар,Исчезли пастырь и Фэй-Чар.

Когда Дерт упомянул про волосы и вишневый сок, друзья как один перестали жевать и обратились в слух. Они понимали и при этом не могли до конца поверить, что песня была о Хейте. Но заветное слово «Фэй-Чар» развеяло последние сомнения.

Путники напряженно переглянулись. Они не ведали, как себя вести, стоит ли притворяться, что они ничего не поняли, но их взбудораженный вид говорил лучше любых слов.

Песня смолкла, и наступила звенящая тишина. Только тихо поскрипывали костями старые ели да тонко пел где-то вдалеке лесной ручеек.

Гэдор первым обрел способность говорить:

– Вы встречались с Хейтой ранее, ведь так?

Кром улыбнулся.

– Верно. Думается, мы повстречали ее прежде вас. Только не сразу поняли, что перед нами Фэй-Чар, а когда поняли, было уже слишком поздно. Дорога увела Чару далеко от деревни Кихт. Думается, ради ее же блага. Но мы решили сохранить хотя бы память о ней в этой песне.

– Исполнять ее на людях небезопасно, – нахмурился Гэдор. – Немало в мире тех, кто сможет понять, провести тонкую нить от вишневых волос к пастырям леса и узнать, что в мир пришла новая Фэй-Чар.

– Но разве это плохо? – вопросил Дерт. – Чара не игрушка, ее в мешке не утаишь, особенно когда вы странствуете из одного края в другой, помогая людям, а люди, как вы знаете, охочи до слухов и пересудов. – Он порывисто подался вперед. – Важно не то, чтобы о Чаре не говорили. Важно, что о ней будут говорить. Мы решили поведать миру историю о светлой Чаре. И люди, и существа должны знать, что она не представляет угрозы, – он усмехнулся, – по крайней мере для тех, кто не обижает других.

Гэдор задумчиво качнул головой.

– Быть может, ты и прав.

– Но где она сама? – нетерпеливо спросил Грай.

Гэдор качнул головой.

– Есть дело, которое Чаре нужно выполнить в одиночку. Мы ждем ее возвращения с минуты на минуту.

И тут, словно в ответ на его слова, над их головами раздалось громкое тресканье, словно кто-то заиграл на трещотке. И друзья, и потешники любопытно закрутили головами. Мар вскинул руку.

– Глядите, сойка! – Он вытаращил глаза. – Ух ты, черная какая, а грудь синяя, ну точно небо перед грозой. Загляденье, а не птица!

Теперь уже все смотрели на сойку, а она беспокойно крутилась на ветке, искоса взглядывая на них, покуда пронзительный взгляд ее маленьких угольных глаз не остановился на упыре. Издав очередной воинственный клич, сойка сорвалась с ветки и, описав над поляной круг, опустилась на плечо ошарашенного Мара.

– Эй, птица… – Упырь опасливо покосился на сойку, вытянув шею, как гусь. – Ты смотри не вздумай клеваться. Хоть сердце у меня и не бьется, боль я чувствую не меньше других.

Сойка обеспокоенно встрепенулась, перебралась к лицу Мара поближе.

– Да что ты привязалась ко мне! – не выдержал тот.

– Погоди, Мар, – проговорил Гэдор. – Будет тебе танцевать. Давай поглядим, что она делать будет.

– Клеваться, орать у меня над ухом и, верней всего, нагадит мне на плащ, – мрачно изрек тот.

Харпа шагнула к упырю и вперила в него решительный взор.

– Стой смирно, тебе говорят!

И Мар послушался. Сойка поглядела ему в глаза, осторожно коснулась клювом щеки, отстранилась и повторила это вновь.

– Ей что-то от тебя нужно, – уверенно заявила Харпа.

Мар возмущенно вытаращил глаза.

– И что, скажи на милость?

– Я слышал, у химеры есть ручная сойка, – проронил Брон.

Тот так и обомлел.

– И на что я понадобился этой безумной змеюке?

– Будем надеяться, что отправила ее всё же не Мерек, – сказал Гэдор, уловив, в какую сторону клонит Брон.

Мар оживился, лицо его приобрело привычное по-детски радостное выражение.

– Хейта? Хотите сказать, ее отправила Хейта?

– Думаю, да, – ответил Брон. – У птицы нет письма, как видно, писать Хейте было не на чем, да и нечем. Выходит, всё у сойки в голове. Ты у нас один мастер подавлять чужую волю, пробуждать людей от морока, копаться в воспоминаниях. Потому она на тебя и глядит. Поручение исполняет.