Кого я смею любить. Ради сына

взрослой команды. Силы, как и прежде, не равны.

В воде, избегая всякого соперничества, одна мысль о возможности которого показалась бы ему

оскорбительной, Мишель дает Бруно отплыть подальше и, когда тот достигает заводи, бросается в воду,

проплывает мимо брата, не удостаивая его даже взглядом, и, борясь с течением, пересекает самое глубокое

место — от черного до красного бакена.

На земле Мишель не станет состязаться в беге на сто метров. Но если Лора попросит догнать машину

бакалейщика, который забыл к нам заехать, Бруно напрасно пускается следом за ним. Мишель летит, как

настоящий спринтер, и, покрывая расстояние от дома до дока, опережает его не меньше чем на десять метров.

Потом как ни в чем не бывало он молча возвращается к девушкам, и только грудь его высоко вздымается. В

наши дни не принято много болтать, важно показать себя. Покоритель сердец немыслим без могучих мускулов.

В компании Бруно испытывает новые затруднения. Он умеет ввернуть острое словцо, но это мало что

меняет — авторитетом он все равно не пользуется. В спорах, развлечениях, прогулках инициатива всегда

оказывается в руках Мишеля. Если они решают потанцевать, для Бруно это настоящее несчастье — он неумело

топчется на месте. Если вся компания садится за карты, то его без конца поправляют, ругают, учат. Уже одно то,

что Мишель великодушно согласился каждое утро обучать Бруно водить машину — и тот скоро сможет

получить права, — говорит само за себя.

Жизнь Бруно облегчают только Ксавье, на фоне которого он явно выигрывает, да Ролан с его

сомнительным в известном смысле преимуществом, от чего Мишель рядом с ним кажется мальчишкой.

Но именно поэтому Одилия, хоть она и не будит в Мишеле петушиного задора, вызывает в нем желание

блеснуть своим ярким оперением.

А в оперении Бруно нет ярких красок.

К чему вообще может привести все это представление? Оно с каждым днем все меньше забавляет меня и

все больше раздражает. Моя мать говорила: “Не нравится мне, когда молодые люди, не имея серьезных

намерений, вертятся вокруг девушек. Даже смотреть неприятно, такой у них смешной вид”. Теперь нет ни

серьезных намерений, ни смешных положений. Современные юноши предпочитают видеть в девушках добрых

приятельниц, а затем в этих добрых приятельницах открывать для себя женщину; но мы, их отцы, не знаем, как

нам вести себя в этот переходный период; мы оказались в опаснейшем положении, мы не можем ни осудить их,

ни одобрить; мы просто теряемся, поскольку теперь все прежние понятия устарели, нет уже ни простушек, ни

слишком искушенных девиц, они уступили место тем, кого эта молодежь называет просто “девками”. (“Девка”

— представительница другого пола. И разве не характерно, что в их устах это слово потеряло свой прежний

оскорбительный смысл и что из их словаря совершенно исчезли слово “барышня” — оно кажется слишком

манерным, слово “девушка” — оно слишком определенное, а также прилагательное “молодая”, которое в

сочетании со словом “девушка” составляло единое целое).

И все-таки на этот раз, мне кажется, не я опоздал, а они слишком спешат. Этот мальчишка (осторожнее,

мосье Астен, с тех пор как Бруно стал молодым человеком, вам нравится называть его мальчишкой)… Этот

парень, который только что сдал экзамен на бакалавра, для которого сейчас важнее всего решить — и решить

как можно скорее — или хотя бы обсудить со мной, чем он будет заниматься в жизни или хотя бы чем он будет

заниматься в будущем году. А он об этом ни на минуту не задумывается. Он ни разу не заикнулся об этом.

Больше того, он нагрубил своему старшему брату, когда тот — черт возьми, ему и карты в руки! — попробовал

спросить, что он намерен делать.

— Да оставь ты меня в покое, не твоя забота.

Для него куда важнее не ударить лицом в грязь перед Одилией. Ему это не слишком удается, хотя сам он

того не замечает, потому что Одилия (они ведь однолетки, но она, как все девушки, кажется старше) все

понимает и не обижает его. Впрочем, и остальные, если не считать Мишеля, стараются не унижать его; Бруно с

Ксавье всегда готовы услужить другим. По тем же соображениям, по которым старшие дети ставят своего отца

— или мосье Даниэля — в один ряд с бабушкой и Лорой (чем старше их отец, тем старше они сами, точно так

же как для нас: чем моложе наши дети, тем моложе мы), они обращаются с Бруно, как с неофитом.

Единственный, кто, играя роль якобы справедливого судьи, проявляет по отношению к нему спокойную и

расчетливую жестокость, — это Мишель. Бруно отдавил ногу Одилии, она хнычет. Мишель щупает ее ногу,

качает головой:

— Ничего, — успокаивает он. — Прости слоненка.

Бруно посылают в город за покупками, он приносит два кило груш, которые только что появились и,

конечно, дорого стоят.

— Девочки могут тратить не больше тысячи франков в день, — замечает Мишель. — Пустяки, завтра они

попостятся.

Бруно, не подумав, подходит к Мари, которая в сторонке, на плоском камне стирает что-то воздушное.

— Ты мог бы немного подождать, — одергивает его Мишель, — дай хоть ей выстирать свои трусы.

И тогда порой Бруно отходит от них, вспоминает о моем существовании, о том, что я издали слежу за его

неприятностями, повторяя про себя без особого убеждения: и поделом этому неблагодарному мальчишке, в

жизни не всегда все бывает так уж гладко, нечего было ему туда соваться и вообще нечего ему все время там

торчать. Но все-таки, мой милый мальчик, я не люблю, когда тебя обижают, даже если эти обиды толкают тебя

ко мне, даже если они идут тебе на пользу, даже если они учат тебя уму-разуму. Он молча переживает свои

огорчения, я ни о чем не спрашиваю его, не хочу бередить его раны, а он всем своим видом старается показать,

что его все это нисколько не задевает, хотя так хорошо знакомое мне посвистывание сквозь зубы говорит об