Коко Шанель. Я сама — мода

— Она слишком слаба, и к тому же ей, скорее всего, нечего было бы надеть на такой вечер. Кроме того, кому-то же надо присматривать за детьми.

Стравинский смущенно умолк и, отвернувшись, принялся за еду.

Габриэль случайно заметила, что Мися наблюдает за ней. Подруга величественно восседала на другом конце стола и, поскольку гости оживленно беседовали, не могла слышать, о чем они говорили со Стравинским, хотя именно этого ей как раз очень хотелось. Габриэль едва заметно покачала головой и демонстративно повернулась к своему знаменитому соседу, положив ладонь на его запястье.

— Как это грустно, что вашей жене нездоровится! Надеюсь, вам удалось подыскать в Париже хорошую квартиру для своей семьи? — спросила она, хорошо зная, что это не так.

Стравинский ответил не сразу, и это было достаточно красноречивым ответом.

— Увы, к сожалению, я не располагаю возможностью обеспечить семье достойные условия жизни, — произнес он наконец с подкупающей искренностью. — Нам приходится довольствоваться тем, что есть. Гюстав «Пион, директор фабрики музыкальных инструментов «Плейель», был столь любезен, что оказал нам денежную помощь. Но положение безрадостное, хотя и не безнадежное.

— Как же вы можете работать в таких условиях? Стравинский пожал плечами.

— Пока как-то удается. Но прошу вас не беспокоиться обо мне.

— Я страстная поклонница вашей музыки. Она драматична и исполнена необыкновенной силы! В ней нет той легкости, которой все жаждут после этой ужасной войны. Но «Весна священная» навсегда запала мне в душу. Поэтому я очень рада восстановлению балета.

Он отложил в сторону прибор и коснулся пальцев Габриэль, лежащих на его запястье.

— Вы удивительная женщина, мадемуазель Шанель!

Габриэль с улыбкой отняла руку. Бедняга, конечно, не понял, что она флиртует с ним, чтобы подразнить подругу. Это была игра между ней и Мисей, к которой он не имел никакого отношения. Игорь Стравинский был в эту минуту всего лишь игрушкой в ее руках.

Она скорее почувствовала, чем увидела возмущенный взгляд Миси. Почему та сердится на нее из-за какого-то минутного флирта с обаятельным музыкантом, совершенно безобидного, поскольку тот женат? Ведь у Миси есть то, чего нет у нее, — мужчина, который ее любит и который женился на ней. Как это несправедливо.

В конце концов, взгляды их встретились. Габриэль прочитала в глазах подруги растерянность. Мися, очевидно, была не столько рассержена ее новыми знакомствами, сколько удивлена.

Габриэль со вздохом вновь обратилась к Стравинскому. Ей стоило определенных усилий убрать из голоса металл, предназначавшийся Мисе.

— Знаете что? Приглашаю вас и вашу семью в свой загородный дом в окрестностях Парижа. Вы можете там жить и работать, и я уверена: этот переезд пойдет на пользу вашей жене и детям.

— Это слишком щедрое предложение. Вы уверены? — удивленно ответил он.

Возможно, он подумал, что неверно понял ее слова.

— Конечно, уверена!

Она рассмеялась. Неестественным и безрадостным смехом, потому что ситуация была неоднозначная. Из-за Миси. И из-за Боя. Который купил новый дом, чтобы в нем царила жизнь, а не печаль покинутой женщины.

— У меня есть вилла в Гарше. Там хватит места даже для большой семьи.

Мися лопнет от злости, узнав, что ее подруга стала покровительницей Игоря Стравинского. Но в конце концов поймет, что эта печальная история напомнила Габриэль об утрате собственной матери. Мысль о детях и радостный блеск в глазах Стравинского глубоко тронули ее. Она просто не могла закрыть глаза на горькую участь несчастных детей и их больной матери. Если дети в один прекрасный день осиротеют и, чего доброго, угодят в сиротский приют, она никогда не простит себе, что ничего не сделала для Стравинских.

— Я говорю вполне серьезно, — прибавила она твердо.

— О, мадемуазель Шанель! — взволнованно воскликнул Стравинский.

У него не было слов, чтобы выразить свои чувства.

— Это всего лишь выражение благодарности за вашу удивительную музыку, — ответила она. — И за удовольствие, полученное от общения с вами. Как вам понравилась рыба, месье Стравинский? — спросила она с обаятельной улыбкой.

Удивительное, сладостное чувство — сознавать себя меценаткой, покровительницей искусства Стравинского и спасительницей его семьи.

В душе Габриэль разливалось тепло давно забытого счастья.

Глава десятая

— Коко, я и сама не знаю, зачем я тебе звоню. Видимо, потому что пора уже тебя простить.

Молча глядя на трубку телефонного аппарата, Габриэль мысленно сосчитала до трех. Уже почти две недели они с Ми сей не разговаривали. Подруга обиделась на нее. Обиделась смертельно. Это стало ясно еще тогда, в «Ля Гайя». По тому, как подчеркнуто холодно Мися простилась с ней, Габриэль поняла, что теперь они точно не будут общаться какое-то время. Но чтобы целых десять дней не подавать признаков жизни — такого между ними еще не бывало. А главное, Мися все эти дни как-то умудрялась сдерживать свое любопытство. От Дягилева или кого-то еще из круга своих друзей она наверняка уже знала, что Стравинские поселились в «Бель Респиро», но, как ни поразительно, не стремилась узнать детали. Габриэль не хватало подруги, и она уже начала опасаться, что ей самой придется сделать первый шаг к примирению.

В трубке вновь раздался Мисин голос, и от ее слов Габриэль испытала чувство громадного облегчения.

— Я слышала, Игорь Стравинский с семьей живет у тебя. Как это любезно с твоей стороны. Но как ты только выносишь четырех детей в своем доме?

Габриэль улыбнулась. Раз подруга щебечет как ни в чем не бывало, значит, все в порядке.

— Я весь день в ателье, — ответила она спокойно. — Работаю. Так что дети мне не мешают.

— А он что, каждую ночь играет на пианино? И как ты спишь при этом?

Габриэль закусила губу, чтобы не расхохотаться. К счастью, Мися не могла сейчас увидеть ее лицо. Самым серьезным тоном, какой ей только удалось изобразить, Габриэль ответила:

— Я люблю музыку Игоря Стравинского.

— Понимаю. Да, конечно… Я тоже, — протянула в ответ Мися. Она на секунду замялась, а затем добавила: — Но как бы хороша ни была его музыка, слушать ее каждую ночь?.. Нет, я бы не смогла.

С трудом сдерживаемый смех, наконец, вырвался наружу — Габриэль от души расхохоталась, а затем, все еще хихикая, призналась:

— Стравинские сейчас живут в моем доме. Но они там сами хозяйничают — я ночую в «Ритце».

Она умолчала о том, что Игорь Стравинский вчера приходил в отель, чтобы исполнить ей свое последнее произведение — оммаж [18] Клоду Дебюсси. В одной из комнат ее номера стоял рояль. Он служил, скорее, украшением интерьера, но был, как выяснилось, вполне сносно настроен. Этот приватный концерт, разумеется, очень польстил Габриэль в ее роли меценатки и вдохновил на новые идеи. Постановкой «Весны священной» и финансовой помощью Игорю Стравинскому дело не закончится. У нее достаточно денег, и это так приятно — поддерживать людей искусства. Гораздо менее отрадным оказалось то, что Стравинский, судя по всему, привык полуночничать — в отличие от Габриэль. Он явно не спешил покидать ее номер, так что ей пришлось буквально выпроводить его, что было, конечно, весьма неловко. Проникновенный взгляд, немного затянувшееся рукопожатие, смущенные слова прощания — все это было лишь следствием того чувства благодарности, которое он испытывал. Будучи твердо убежденной в этом, она отправила его домой к жене. К себе домой.

18

Hommage — признательность, дань уважения (фр.). В искусстве — работа-подражание (и жест уважения) другому художнику, музыканту и т. п.