Кокон

Она ничего не ответила, лишь едва заметно кивнула. Печали в ее взгляде меньше не стало.

— Позвони, как доберетесь, хорошо? — попросил Джеймс, прощаясь с женой.

— В офис? — уточнила она, и хоть в этом не было никакого укора, детектив поморщился, словно его заставили залпом выпить стакан лимонного сока.

— Да. Либо оставь сообщение, если я буду в отъезде.

— Хорошо. Береги себя, пожалуйста, Джим. Помни, что детективов много, а ты один.

Джеймс проводил взглядом выезжающий с подъездной дорожки седан, помахал рукой на прощанье, и как только машина скрылась из виду, почувствовал внутри странное опустошение. Он знал, что поступил правильно. Он действительно не хотел, чтобы семья подверглась нападкам репортеров, — а он был уверен, что они будут, — но сейчас он был в этом городе совершенно один впервые за пятнадцать лет. С тех пор, как уехал поступать в полицейскую академию в Портленд, откуда вернулся уже с Эмили...

Однако сейчас ему было не до чувств. В который раз они мешали ему, врываясь в работу, где нужно было оставаться беспристрастным, где нужно было руководствоваться логикой. Он и так уже успел оступиться, и сейчас, когда он избавил себя от очередного повода беспокойства, ему надо было всецело погрузиться в расследование. Нужно было перепроверить все старые отчеты и заключения, сравнить с новыми и понять, где же полиция совершила ошибку, приведшую к очередной жертве.

Следующие несколько дней он, кажется, жил на рабочем месте. В опустевший дом возвращаться не хотелось. Лишь в рождественское утро он набрал Эмили и поздравил ее, девочек и свекров с праздником. Мистер и миссис Мэйсон были скупы на поздравления и явно остались не в восторге от поступка зятя. Одно радовало — девочки явно были рады подаркам и весело проводили время. Этого было достаточно, чтобы не упасть духом окончательно.

Но не только лишение семейного тепла было причиной, по которой Джеймс предпочитал оставаться на работе: журналистская истерия нарастала с каждым днем. У дверей участка с утра до вечера дежурили репортеры, требуя комментариев. Гнев горожан был ощутим даже через стеклянные двери — крики, плакаты, осуждающие взгляды. Джеймс чувствовал это давление всем телом, словно с каждым шагом по участку к его спине прибавлялся груз.

Джеймс чувствовал себя как под микроскопом. На каждом совещании или выходе к прессе он ощущал взгляды коллег и понимал, что его решения обсуждаются даже за его спиной. Впрочем, это не пугало его так, как крики репортеров. Они требовали ответов, но Джеймс не был уверен, что у него есть правильные слова.

Бэннет, к удивлению Джеймса, хорошо знал, как действовать в таких ситуациях, а потому взял часть огня на себя. Иногда он выходил к прессе вместо него, умело уходя от острых вопросов. Его тонкий сарказм и способность перевести разговор на более удобные темы помогали частично разрядить напряжение.

— Сэвидж — один из лучших наших сотрудников, — говорил он перед камерами, сдержанно, но уверенно. — Мы делаем все возможное, чтобы найти виновного. Да, у нас были вопросы к Миллеру, но это лишь часть процесса. Вы же не хотите, чтобы убийца остался на свободе только из-за того, что мы поспешили с выводами?

Бэннет умел выставить полицию в выгодном свете даже тогда, когда репутация отдела шаталась. А в моменты, когда Джеймсу все же приходилось выступать перед прессой, Чарли стоял рядом, как непроходимая стена, излучающая уверенность. Его короткие комментарии прерывали самые неудобные вопросы, направляя внимание на более общие темы.

Джеймс наблюдал за всем этим с двоякими чувствами. С одной стороны, Бэннет закрывал его от напора, с другой — каждый раз, когда тот говорил, что дело в надежных руках, Джеймс ощущал, как ответственность давит на него еще сильнее.

В один из вечеров, проходя мимо офиса комиссара, который тоже теперь задерживался допоздна, Джеймс спросил у начальника, почему тот так старается его выгородить, почему помогает, ведь когда-то говорил, что всю ответственность Джеймс должен будет взять на себя.

— Пойми, Сэвидж, это от тебя не зависит, — Чарльз откинулся на спинку стула. Выглядел комиссар измученным, но до странности спокойным. — Они всегда ищут козла отпущения. Сегодня это ты, завтра кто-то другой. Тебе пока не хватает опыта, чтобы засунуть их вопросы в задницу и не думать о газетных статьях. Поверь, за свои тридцать восемь лет службы я всякого повидал и понял, что принимать любую неудачу близко к сердцу — самый верный способ загнать себя в могилу.

— А если они правы? — Джеймс покачал головой. — Если Миллер действительно невиновен?

— Ты сделал все, что мог, исходя из улик, — комиссар пожал плечами, а затем перевел задумчивый взгляд в окно. — Никто не может обвинить тебя в том, что ты пытался найти убийцу. Эти стервятники... Они рады любой драме. Если они решат тебя сожрать, я напомню им, что ты все еще детектив, а не их игрушка.

Джеймс сжал виски, чувствуя, как голова раскалывается от шума и усталости. Он почувствовал руку на своем плече и вздрогнул от неожиданности.

— И, Сэвидж... Ты не один в этом. Мы все на одной стороне. Своих в беде не бросают. Не забудь об этом. А теперь, — он многозначительно обвел взглядом завалы на столе, — давай продолжим, у нас много работы.

Джеймс понял намек и, кивнув, покинул кабинет, в глубине души чувствуя благодарность. Несмотря на их разногласия, сейчас Бэннет был единственным, кто помогал ему держаться на плаву.

После того, как у Миллера появилось веское алиби, создавалось ощущение, что работа начинается сначала, но у полицейских не было времени сидеть сложа руки, и приходилось работать вдвойне усерднее. Джеймс чувствовал, как все коллеги, которые даже не были задействованы в расследовании, сейчас подключены к поиску Мотылька. Тем не менее, все было проще — Митчелл предложил здравую идею, и Чарли поддержал ее. Билл, благодаря своему хорошему отношению почти со всеми коллегами, смог убедить разделить ход расследования на отдельные группы, которые могли анализировать имеющиеся материалы, проводить изучение улик и места преступления или беседовать с потенциальными свидетелями или экспертами, а после, на планерках, которые проводились почти каждый день, делились и обменивались догадками.

Сэвидж был удивлен такой инициативе и быстро понял, что очень зря пытался до этого контролировать все один. Работать в команде было проще и продуктивнее, чем пытаться держать все в голове одному. И это уже давало свои плоды, хоть и поздние.

Установить личность погибшей оказалось делом техники: Челси Хэнсен, семнадцатилетняя ученица старших классов школы Эвергрин, числилась пропавшей без вести всего три дня к моменту обнаружения ее тела. Как бы ни пытались скрыть полицейские, что они несколько пренебрежительно отнеслись к пропаже девушки перед праздниками, пресса пронюхала, и теперь за эту халатность расплачивались все. Особенно учитывая, насколько категорично были настроены родители девушки к полиции.

Полицейские вернулись на место преступления спустя несколько дней, чтобы повторно осмотреть окрестности. Тело Челси уже давно было вывезено, но кровавые пятна на снегу остались как немые свидетели произошедшей трагедии. Джеймс внимательно осматривал территорию вокруг, не торопясь делать выводы. Следы в грязи, застывшие от мороза, указывали на то, что кто-то покинул место преступления через ту самую дыру в заборе.

Осмотр тела и анализ улик подтвердили странные обстоятельства смерти Челси. Следы от уколов на руках и наличие наркотиков в крови заставляли задуматься, была ли девушка убита или же скончалась от передозировки, которую кто-то пытался замаскировать под убийство Мотылька. Тем не менее, характерные повреждения на теле все же соответствовали его «почерку».

Криминалисты отмечали необычность инъекций и состояние тела, из-за чего те затруднялись установить точную дату смерти. Их предположения варьировались: одни утверждали, что мороз все же сыграл свою роль, другие вовсе предположили, что девушка могла мучительно умирать в течении нескольких дней. Судя по данным экспертизы, она находилась под воздействием мощного препарата, который мог замедлить процесс кровопотери, но при этом вызывал сильные галлюцинации.

Это усложняло картину: кто мог использовать такой редкий медикамент? Мысли невольно снова возвращались к Миллеру, однако Перкинс заверил — то, что они нашли в анализах было крайне необычным составом даже для медицинской сферы. Скорее это походило на самодельный экспериментальный состав, и, скорее всего, эту смесь использовали в качестве наркотика.