Колхоз князя Пушкина

Знакомство с ним изрядно помогло. И будущее место стоянки гидросамолёта определили, освободив один из мостков от перил, и остальные организационные вопросы решили.

Вот только двух гвардейцев из дворцовой стражи генерал мне всё-таки навязал в пассажиры, ссылаясь на регламент охраны.

Вторым пилотом я позвал Петра Исааковича. И пусть в списке приглашённых он не значится, но этот вопрос мы уже на месте решим. И я даже знаю, как.

Длина Большого Царскосельского пруда порядка семисот метров, и это в два раза больше того, что мне нужно для взлёта и посадки даже при сильном неблагоприятном ветре. Пришлось линейкой вымерять эту дистанцию по плану, предоставленному Захаржевским. Летающий домрез — это вам не «Шаврушка», которой совсем небольшого открытого участка воды бывает достаточно, более серьёзный самолёт получился.

При его создании и мне довелось блеснуть талантом. Обычным деревом, фанерой и тканями мы бы не обошлись. Пришлось впервые пробовать на прочность вываренную в щелочи древесину, которая затем прошла мощное прессование и практически «вручную», если так можно называть воздействие магии на металл, формировать из трёх полос стали хребет нашего самолёта. Я целый день из стали ваял всего лишь одну несущую трёхгранную балку, но со множеством крепёжных площадок. Как потом оказалось, зачастую избыточных.

Ещё и в гидроизоляцию нужно было вникать. В своей прошлой жизни прототип этого гидросамолёта после каждого вылета полагалось вытаскивать на берег и сушить. Теперь этого не нужно, если корпус ни обо что не побьют. Зарекаться не стану, но на этот сезон гидроизоляции корпуса должно хватить с избытком. В пять слоёв положили.

И вот, казалось бы — на что я бездарно время трачу, когда у меня война идёт…

Какая война? Так обычная, экономическая. Она иногда бывает страшней и результативней, чем те, где пушки стреляют и солдатики под барабанную дробь и вой труб в штыковую бегут.

Понятно, что кровь рекой не льётся и того превозмогания нет, как и чего-то героического, но это только на первый взгляд.

На самом деле один патент иногда важней, чем пара захваченных крепостей. По крайней мере — для простого народа и процветания страны. А уж материала на патенты у меня столько скопилось, что скоро впору третью тетрадь заводить.

О чём патенты? Так о разном. Начиная с обычной иглы для слепых, где нитку можно в ушко сбоку вставлять, практически на ощупь, что при свете лучины крестьянкам немаловажно, и заканчивая теми же самолётами, удобрениями, оборудованием для полотняной фабрики и красителями.

Оттого я и собираюсь прогнуться на этом празднике сверх меры, чтобы мне дали «зелёный свет» на любые мои привилегии и поддержали это веяние на правительственном уровне. Это же живые и быстрые деньги, для начала, и мощная финансовая поддержка в долгосрочной перспективе.

Тут главное успеть. После победы над Наполеоном наш Император Александр l обладает пока громадным политическим весом для всей Европы. Потом он это дело благополучно просрёт, но это уже не важно. Патенты-то будут к тому заявлены, как положено. По всей Европе. А потом и серьёзную юридическую компанию не грех будет открыть — очень могучий аргумент в экономических войнах. Полтора — два десятка опытных стряпчих порой целой дивизии стоят, а то и целой армии, если судить по экономическим результатам их деятельности. Впрочем, а чем ещё стоит определять победы в экономической войне?

Наше приводнение удалось. Дворецкий, подговорённый Захаржевским, зычно выдал на весь зал: — Желающие могут увидеть прибытие самолёта с князем Пушкиным на наш пруд, если пройдут к окнам восточного крыла, или выйдут на улицу!

Мда-а. Пожалуй, парой ящиков кальвадоса мне с генералом не расплатиться.

Это я понял, когда увидел, что почти все гости Николая высыпали на веранду, а потом и рассказали мне, отчего.

Первыми из самолёта выскочили на причал гвардейцы, а затем и Пётр Исаакович Ольге руку подал. Я выходил последним, закрыв на ключ дверь каюты и положил этот ключ в пенал из красного дерева.

Нетерпеливый Николай, ну, а каким ещё быть юноше, которому лишь сегодня стукнуло двадцать два года, уже стремительно шёл от дворца мне на встречу. Сопровождающие за ним едва поспевали.

— Ваше Высочество, моя сестра Ольга Сергеевна, — представил я ему сестрёнку, хотя он мог её и знать.

Пётр Исаакович в представлении обойдётся. Они и так знакомы.

— Это же что-то другое? — ткнул Николай пальцем в сторону пруда.

— Всего лишь подарок от Клана Ганнибалов, — протянул я ему пенал с ключом, — Тот самый гидросамолёт, о которым вы мечтали.

— Вы же уже сделали мне подарок? — ничуть не обманулся один из наследников Императора моей риторикой, прекрасно сознавая, откуда уши растут.

— Два подарка всегда лучше, чем один, — чисто философски заметил я, всё-таки засунув в руки Николая этот чёртов пенал, — Моя сестра будет крайне признательна, если вы оцените внутренности пассажирской каюты. Без её участия она бы так не выглядела, — заметно преувеличил я вклад сестры в интерьер каюты, заставив её краснеть, что ей к лицу, кстати.

За следующие десять минут в каюте побывало не меньше полусотни посетителей, пока Николай решительно не приказал её закрыть.

Вот вроде мелочь же ­– раскладные кресла. Но отчего мужики на них пялятся, как на откровение Божье, а дамы краснеют?

Бал в Царском Селе ещё не пылал огнями люстр, отражавшимися в золоченых рамах и шелках дамских платьев.

Я же, уже одетый в строгий черный фрак с аккуратно повязанным галстуком, стоял у колонны, наблюдая, как сестра Ольга, в необычном платье изумрудного цвета с жемчужной нитью в волосах, смеется в кругу молодых фрейлин. Казалось, здесь все дышало празднеством — от звуков вальса до аромата свежих роз в вазах. Но в воздухе витало и напряжение. Аристократы жадно и с вниманием наблюдали за тем, кому Николай выскажет свои предпочтения, перед приходом своих венценосных родственников.

* * *

Шувалов, высокий лысеющий брюнет, с холодным взглядом цвета зимнего неба, уже не первый час следил за Пушкиным. Его мундир камер-юнкера сидел безупречно, а любой жест был выверен и привычен. Шуваловы — род знатный, но Андрей Петрович, в отличие предков, славы не снискал, зато мастерски владел искусством придворных интриг.

Причиной его внимания к Пушкину стали два танца, которые подарила молодому поэту «княгиня полуночи», как тогда называли княгиню Голицину, на которую Шувалов имел виды, собственно, как и на любую иную даму, с хорошим приданым и связями.

— Как поживает наш мятежный стихотворец? — Шувалов приблизился к нам, играя перстнем с фамильным гербом. — Слышал, вашу последнюю эпиграмму уже при дворе обсуждают. Жаль, не все оценили её… остроту.

— Вам соврали. Эпиграммами со времён лицея я не грешу, — спокойно отозвался я, любуюсь цветником дам и их оголёнными спинами, — Недосуг, знаете ли.

Ольга, заметив диалог, подошла, слегка сжав веер. Она знала: брат не даст себя унизить, но Шувалов был опасен. Его связи при дворе могли вмиг превратить шутку в донос.