Колледж Святого Джозефа

На педсовете в начале сентября обсуждался вопрос замены Хэллоуинского Бала другим, не нарушающим воли губернатора.

— Летом можно будет сделать праздник в честь Петра и Хавроньи, — внес кто-то предложение, — это русский аналог дня святого Валентина.

— Летом эти дети будут на Мальдивах, — буркнул учитель черчения Селиванов Леонид Иванович, в прошлом профессор Томского архитектурно-строительного университета.

Директриса, улучив момент, наотрез отказалась выступать перед учениками.

— Ангелина Фемистоклюсовна, вы с учениками на короткой ноге. Вам и карты в руки, — поспешно сказала она и, не дожидаясь ответа Анафемы, заговорила о новой партии аутентичных учебников английского, которые были только что доставлены в школу. Часть из них оказалась бракованной.

Селиванов Леонид Иванович, бывший профессор, гаденько захихикал, глядя на смятение Ангелины Фемистоклюсовны.

— Последняя пятница октября будет обычным учебным днем, — буркнула Анафема и убежала со сцены в предупредительно открытые двустворчатые дубовые двери, захлопнув их за собой.

Зал за дверью взорвался возмущенным ревом и тут же рассыпался на множество негодующих голосов.

Егор победно посмотрел на Дженни и Соню. Они вчетвером снова сидели на заднем ряду.

— Все равно твоя Заваркина противная, — упрямо сказала Дженни, вставая и закидывая сумку на плечо.

— Она не его, — съехидничала Соня.

— Моя, — просто ответил Егор и закинул длинные ноги на спинку впереди стоящего кресла.

— Мечтай, — сказал Соня, и они с Дженни удалились, отмахиваясь от однокашников.

«Надо что-то делать!!!»

«Мы это так не оставим!!!»

«Как можно было отменить БАЛ???»

Со всех сторон неслись призывы к свержению школьной администрации, обещания позвонить отцу, матери или дяде, который или которая «всё уладит». Несколько девушек плакали. Никто не мог поверить, что Бал действительно отменили.

— Ты как хочешь, а я с Заваркиной, — задумчиво заявил Кирилл, наблюдая, как девчонки выходят сквозь высокие дубовые двери.

— Хочу или не хочу — это уже не имеет значения, — непонятно сказал Егор и швырнул бумажный самолетик в толпу.

Такая уж была традиция у четверки — в актовом зале причудливо сложенной бумагой разбрасываться.

Долг первый.

— Почему я должна это делать? — на высоких нотах верещала Нина Смоленская, прославленный режиссер города Б, обласканный критиками и воспетый в СМИ.

— Потому что, — буркнул ее муж Павел и уставился на яичницу.

Он ел яичницу на ужин уже второй год, с тех пор как женился на Нине. Его бывшая жена славно готовила: к ужину Павла всегда ждал хорошо прожаренный кусок мяса и какие-нибудь ватрушки. Нина же готовить не то, чтобы не умела, а скорее отказывалась в категоричной форме. «Я — не домохозяйка!» — говорила она и томно смотрела вдаль. Завтракал и обедал Павел в кофейнях и ресторанах, а по вечерам ныл и требовал еды. Нина бесилась, швыряла в него вещами, а потом непременно сдавалась и шла готовить ненавистную яичницу.

— Почему? — допытывалась Нина, — почему я должна делать для Заваркиной представление? Кто она такая? Кто она мне? Подружка? Сестра? Мать? Еще один бесполезный человек.

Павел фыркнул.

— Что? — спросила Нина и раздраженно рубанула ножом по помидору. Несчастный овощ выскочил из ее рук и укатился под раковину. Павел проводил его взглядом.

— Вспомни, чем мы обязаны Заваркиной, — тихо сказал он и вернулся к тоскливому созерцанию яичницы.

Нина скривилась. Два года назад Заваркина прижучила первую жену Павла: она хотела ее, Нину, довести до самоубийства. «Извести», — как говорила Нинина бабушка.

Если бы не Заваркина, Павел до сих пор был бы женат, а Нина, возможно, мертва. Или сидела бы взаперти в сумасшедшем доме.

— И сколько это будет продолжаться? — спросила Нина. Раздражения в ее голосе поубавилось. — Сейчас она требует представление, а потом что? Захочет нашего ребенка забрать? Она же профессиональная шантажистка и падальщица!

— Она сказала, что речь идет об одном представлении, — сказал Павел и решился ковырнуть остывающую яичницу вилкой. Из нее потел желток. — Она обещала оставить нас в покое. Навсегда. Предложила даже перестать здороваться.

Павел вспомнил, как встретил Заваркину на коктейле. Он рассматривал девчонок и прикидывал, какую бы прокатить сегодня на своей новой тачке (бизнес-класс, сиденья с подогревом), он наткнулся на знакомое лицо и на секунду опешил. Ему показалось, что это Алиса Заваркина, его давняя подруга, в которую он всегда был немножечко влюблен. Он хотел было кинуться с объятиями и поцелуями, но его затуманенное бурбоном сознание выхватило коротко стриженые волосы и навечно прилипшее агрессивное выражение лица. У Алиски никогда не было ни того, ни другого.

— Здравствуй, Анфиса, — Павел упал на стул рядом с Заваркиной-старшей, мазнув ее щеку бесцеремонным поцелуем.

— И тебе не хворать, — с хитрой улыбкой ответила та, — я здесь, кстати, по твою душу сижу.

— Повезло мне, — улыбнулся тот, но нутро его похолодело. Весь город знал, что если Заваркина тобой интересуется, то жди либо скандала, либо расставания. Расставание, в свою очередь, могло быть либо с огромной суммой денег, либо с женой или подругой, либо с высокой должностью. Последнее тянуло за собой расставания с двумя предыдущими.

Подруга Заваркиной, сидевшая теперь напротив Павла, разглядывала его, не скрывая интереса. Она от любопытства так подалась вперед, что ее большая грудь оказалась полностью лежащей на столе. Павел на секунду засмотрелся в вырез ее блузки.

— Как Алиса?

— Процветает. Сын подрос. Болтает по-норвежски.

— У нас тоже все чудесно. У меня чудесная высокооплачиваемая работа и любимая жена, — Павел самодовольно усмехнулся и откинулся на спинку стула. Она была слишком затейливо изогнута, поэтому Павел принялся смешно ерзать располневшим телом, пытаясь устроиться, что несколько снизило градус его самодовольства.

У Заваркиной дернулся уголок рта. Подруга выжидательно посмотрела на нее, а Павел снова посмотрел на лежащую на столе грудь.

— Как хорошо, что я тебя избавила от жены, правда? — сказала, наконец, Анфиса.

Удар был одиночным, но точным. Павел вспомнил, как неприятно и предательски дернулось его лицо тогда.

— Да и детей у нас пока нет, — Нина вернула Павла в реальность.

Иногда разговор с женой поворачивался так, что дети становились камнем преткновения. Нина то не хотела детей, потому что она «не домохозяйка», то, потискав свою недавно родившуюся племянницу, настойчиво требовала немедленно ее оплодотворить. У Павла уже был ребенок от первого брака, и он осторожничал с непостоянной супругой.