Колледж Святого Джозефа
Шрифт:
— В общем, Заваркина хочет тебя видеть. Не возражай! — крикнул Павел, видя, что жена открыла рот, — сказала, что найдет тебя сама.
Эту ночь Нина спала плохо. Она воображала ужасы, которые ее могла заставить сделать Анфиса. Ей грезились инсценировки ритуальных убийств, разнузданных оргий, политической подставы или какой-нибудь провокации, которая, несомненно, пойдет на пользу театру, но навредит лично ей, Нине.
К четырем часа утра Нинины страшные мысли перешли в более прозаическую область. Где репетировать? После ее увольнения из Института Искусств, где Нина преподавала, ей пришлось покинуть все более или менее приличные репетиционные площадки: ректор, старая грымза, выписала
Павел устроил ее в фирму, торгующую электроникой. Поначалу Нине претили корпоративное лизоблюдство и подъем по часам, но со временем она вошла во вкус. Она съездила на два семинара в столицу, пожила в хороших гостиницах, отведала дорогого алкоголя и хорошей еды на корпоративных фуршетах и сдалась.
— Бесполезно сопротивляться, если на тебя напал медведь, — говорила она всем, кто хотел ее слушать, — надо расслабиться и пусть он тебя мотает. Увидев, что ты не сопротивляешься, он решит, что ты мертвая и бросит тебя. Ты выползешь к людям и проживешь еще один день. И поставишь еще один спектакль. И поднимешь еще один театр.
Нина намеренно назначила встречу именно здесь, в отремонтированном и сверкающем офисе. Так как своего кабинета у Нины пока не было, она встретила Заваркину в фойе внизу, в уголке для клиентов, властно велев секретарше принести кофе.
— О чем пойдет речь? — высокомерно спросила Нина Анфису, пытаясь унять бешено колотящееся сердце.
Заваркина была одета в роскошное кашемировое пальто. У пальто был большой воротник, очень сложный крой и идеальная посадка, что выдавало в нем дорогую вещь. Войдя в помещение, она положила в карман ключи от машины. Весь антураж, придуманный Ниной для защиты своего эго, не произвел на Заваркину никакого впечатления.
— О Хэллоуинском Бале Святого Иосаафа, — сказала Заваркина и внимательно посмотрела на Нину.
Нина на секунду опешила. Она ожидала чего угодно, но никак не праздника для детей.
— Нелегального.
«Это уже похоже на Заваркину», — подумала Нина, и взгляд ее упал на ее правую кисть, лежащую на стол. Два пальца — указательный и средний — были покрыты экземой. Нининому удивлению не было предела.
Заваркина, заметив, что Нина уставилась на ее руки, спрятали их в длинные рукава своего идеального пальто.
— Я хочу, чтобы ты разработала единую концепцию…
— У меня тоже такое было, — тихо прервала ее Нина.
Она почувствовала то, что в учебниках по психологии зовется эмпатией — сочувствие, стремление разделить переживания другого, «примерить его ботинки». Только Нине не надо было представлять, что происходит с Заваркиной: она сама прошла через это. Были и такие же следы на руках, и зубы, испорченные желудочным соком, и разъедающее душу недовольство собой, которое унималось только после трех «бигмаков». Нина Смоленская несколько лет назад уже познала все «радости» булимии.
Нину захлестнула такая волна жалости к несчастной Заваркиной, которую никто не любит и которая вынуждена привлекать к себе внимание скандалами, дрязгами и третированием окружающих.
«У нее, наверно, и друзей-то нет», — подумала Нина и чуть было не всхлипнула.
Тут же в ее голове промелькнула мысль о том, какой она, Нина — чудесный человек. Даже будучи загнанной в угол, она находит в себе силы сочувствовать своему врагу.Заваркина, лицо которой поначалу хранило упрямое выражение, растерялась и принялась покусывать нижнюю губу. Будто в такт мыслям Нины.
— Я сделаю всё, что ты захочешь, — ласково сказала Нина и пожала Анфисино предплечье.
Заваркина втянула в себя воздух, словно загоняя внутрь выступившие на глазах слезы.
— Бал должен быть качественным, но слегка попсовым. Стильным, претенциозным, но легким. Он должен выглядеть как дорогая фарфоровая кукла ручной работы. Нестрашная, но стильная и странно привлекательная.
Заваркина задумалась, подбирая слова.
— Я знаю, что это не твой стиль, но никто в этом городе, кроме тебя, не способен сделать ничего масштабного.
Нина кивнула. Образ был ей понятен.
— Я не ограничиваю тебя в средствах. Ни в материальных, ни в средствах самовыражения. У тебя будет все что нужно.
Нинино нутро всколыхнулось: в висках застучала кровь, а сердце сделало кульбит. Она никогда не слышала таких слов о своем спектакле. Ей всегда приходилось выкручиваться, выпрашивать, обходиться подручными средствами. «У тебя будет все что нужно». Надо же!
— О, Заваркина, я сегодня же примусь за дело!
— Я покажу тебе помещение — оно, кстати, огромное, так что твоему таланту есть, где развернуться — после того, как его осмотрят строители и скажут, как и чем можно будет нагрузить конструкцию. Если хочешь, я принесу тебе схему здания.
— Конечно, хочу!
— С тебя эскиз и та штука, которую ты зовешь выгородкой, — улыбнулась Заваркина, — и серьезно: ни в чем себе не отказывай! Можешь потребовать даже тигра и воздушных гимнастов.
Нина улыбалась во весь рот. Даже на тех спектаклях, что спонсировал Павел, ей постоянно надо было ужиматься и выкраивать, чтобы не пустить по миру свою семью. А тут такая удача! Такая тема! Смоленской хотелось расцеловать Анфису.
Они обговорили еще кучу мелких вопросов и, наконец, разошлись, Нина воодушевленно порхала по офису оставшуюся половину рабочего дня. Она едва терпела, чтобы не сорваться и не побежать в театр прямо сейчас. Вместо работы она сидела в интернете, ползая по разным сайтам о Хэллоуине и подробно записывая в блокнотик всё, что хотела бы использовать.
Заваркина, выйдя из офиса, посмотрела на свою правую кисть и улыбнулась. Из огромной сумки-мешка — подарка Алиски — она извлекла французскую пудру. Открыв ее, Заваркина не удержалась, сунула нос в коробочку и понюхала спонж, после чего сделала два ловких мазка по своей кисти. Экзема исчезла.
Георгий Медведь обнаружился на стройке жилого комплекса в центре города. Он ходил в каске, резиновых сапогах и костюме-тройке, нелепо сидящем на его огромной нескладной фигуре. Он всегда старался как можно чаще выезжать из офиса и контролировать все инженерные работы, которые вела его компания. Говорил, что гораздо приятнее мешать строительную грязь, чем самому пылиться в кабинете.
Паренек, варивший какие-то трубы, прекратил свои занятия и снял маску. Под маской оказалась широченная улыбка, адресованная Заваркиной. Анфиса вежливо кивнула.
— Привет! — сказала она, подойдя вплотную к Медведю. Тот обернулся.
— Заваркина, матьтвою! Какого хрена ты тут делаешь, — он обхватил Заваркину своими огромными ручищами, приподнял и потряс.
— Ты нужен мне.
— Как мужчина, надеюсь? Я — женатый человек, между прочим.
— Ты мне нужен как умный мужчина и профессионал в своей области.