Колокол по Хэму
Шрифт:
– Бекер в Гаване. – Помолчав минуту, он добавил:
– Не хочешь спросить, по какой причине?
– Это имеет какое-либо отношение к моей нынешней работе? – спросил я.
– Ни малейшего, – ответил Дельгадо. – В сущности, ты ведь не выполняешь здесь никакой работы, правда?
По лужайке за окном пробежали два мальчика. Я смотрел на них, не отворачивая лица от Дельгадо. Входя в дом, я сместился влево, чтобы моя спина не была обращена к открытой двери. Я не знал, сколько людей работает на Дельгадо. Они вполне могли засесть в хижине напротив и ждать моего ухода, целясь и точку,
Я никак не мог помешать им, мне оставалось лишь сосредоточиться и не позволить волоскам на своей шее встать дыбом.
– Бекер приехал сюда, потому что его бразильская сеть находится на грани провала, – сказал Дельгадо. – И, уж конечно, наш гауптштурмфюрер не вернется в этот ад. Он начал переговоры с… э-ээ… с местными представителями, предлагая себя в качестве свидетеля обвинения либо двойного агента.
– Зачем вы мне это рассказываете? – спросил я.
Дельгадо потер нижнюю губу. Капли пота проступили на его щеках и стекали по подбородку. В тесной комнате было очень жарко.
– Я рассказываю тебе об этом, Лукас, потому что мы не хотим, чтобы ты столкнулся с герром Бекером в каком-нибудь притоне и снес ему голову, либо сдал его здешней полиции, пока мы не завершим переговоры.
– „Мы“? – переспросил я.
– Я, – ответил Дельгадо.
– Хорошо, – сказал я. – Что-нибудь еще?
– По крайней мере, не от меня.
Я отправился к выходу, стараясь не выпускать его из виду.
– Лукас! – Его левая рука вновь исчезла под столом.
В это мгновение я оказался в луче солнечного света и не мог как следует рассмотреть Дельгадо, сидевшего в полумраке. – Мне очень жаль, что так получилось с парнишкой.
Я сунул руку за спину, сделав вид, что хочу почесаться.
– Вы знаете, кто его убил?
– Нет, конечно, – сказал Дельгадо. – Но я прослышал о похоронах и сделал надлежащие выводы. Передай своему дружку писателю, чтобы он не использовал детей в своих шпионских играх.
– Вы даже не догадываетесь, кто расправился с Сантьяго? – спросил я, глядя ему в глаза.
Дельгадо скривил губы, изображая улыбку:
– Его звали Сантьяго?
Когда я вернулся, усадьба казалась вымершей. Потом я вспомнил, что сегодня у слуг выходной, а Уинстон Гест и Пэтчи Ибарлусия собирались пригласить мальчиков на ужин в „Эль Пасифико“.
Я постучался в дверь хозяйского дома и, не услышав ответа, вошел внутрь.
Хемингуэй сидел там, где я его оставил – в своем цветастом кресле в центре комнаты, справа от подноса с выпивкой, но ни одной кошки здесь не оказалось. Колени, на которых прежде лежала Бойсси Д'Англас, стискивали взятый с яхты „манлихер“, дуло которого упиралось в шею под подбородком писателя. Приклад винтовки стоял на ковре. Хемингуэй разулся и просунул большой палец ноги в скобу, положив его на курок.
– Ты вовремя, Джо, – сказал он. – Я ждал тебя. Хочу показать тебе кое-что интересное.
Глава 21
Я стоял в пяти метрах от Хемингуэя и смотрел на дуло „манлихера“, упиравшегося ему в подбородок. Я не знал, заряжена ли винтовка. Мне не понравилось, что писатель назвал меня Джо. Наедине он
никогда не обращался ко мне по имени.– „Estamos copados“, – сказал Хемингуэй. – И вот что мы делаем, когда нас окружают. – Он взялся за ствол обеими руками и наклонил его вперед, при этом палец его ноги сдвинул с места спусковой крючок. На Хемингуэе были только заляпанная синяя рубашка и грязные шорты-хаки.
Я промолчал.
– В рот, Джо, – произнес он. – Небо – самая мягкая часть черепа. – Он вдвинул ствол в рот на несколько сантиметров и нажал спусковой крючок пальцем ноги. Курок сухо щелкнул. Хемингуэй поднял голову и улыбнулся. В его улыбке мне почудился вызов.
– Это было чертовски глупо, – сказал я.
Хемингуэй аккуратно прислонил винтовку к подлокотнику кресла и поднялся на ноги. Он был сильно пьян, но без труда сохранял равновесие.
– Что ты сказал, Джо? – спросил он, сжимая пальцы в кулаки.
– Это было чертовски глупо, – повторил я. – А если и нет, то сунуть ружейный ствол в рот может только „maricon“.
– Будь добр, повтори, Джо, – попросил Хемингуэй, отчетливо выговаривая слова.
– Вы слышали, что я сказал.
Хемингуэй кивнул, шагнул к черному ходу и жестом поманил меня за собой. Вслед за ним я вышел из дома.
Остановившись у бассейна, он снял грязную рубашку, аккуратно сложил ее и повесил на спинку металлического кресла.
– Тебе лучше раздеться, – по-испански сказал он. – Я намерен пустить тебе кровь, и как можно больше.
Я покачал головой:
– Мне не хочется этого делать.
– Плевать мне, чего тебе хочется, – сказал Хемингуэй. – И на тебя мне плевать. – Вновь перейдя на испанский, он с сильным кубинским акцентом добавил:
– Насрать мне на твою беспутную мать.
– Мне не хочется этого делать, – повторил я.
Хемингуэй встряхнул головой, словно прочищая мозги, потом быстро шагнул вперед и нанес удар слева мне в лицо.
Я уклонился, поднял кулаки и начал смещаться вправо по дуге, памятуя о том, что он видит левым глазом хуже, чем правым. Хемингуэй вновь ударил. Я отразил удар.
Его первые удары, как и кубинское ругательство, были всего лишь провокацией. Мне сразу стало понятно, что он, как и я, предпочитает контратаку. Начало боя между двумя сторонниками подобной тактики зачастую бывает вялым и монотонным.
– Piropos, senor? – язвительно произнес я, улыбнувшись ему. – Pendeio. Puta. Maricon. Bujaron.
Хемингуэй набросился на меня. За считанные мгновения я успел сообразить, что могу без труда убить его, но так и не понял, кто из нас сильнее в кулачном бою.
Хемингуэй сильно ударил слева по моим губам. Я поставил блок, и он нанес правый хук, целясь в корпус. Я отскочил назад, и все же его огромный кулак вонзился мне в ребра, отчего я едва не задохнулся. Хемингуэй тут же добавил левый, а потом и правый удары сбоку в обход моего блока. Каждым из них он мог свернуть мне скулы, но удары пришлись в затылок.
У Хемингуэя был сокрушительный прямой удар. Разумеется, это давало ему значительное преимущество, но оно зачастую обращается против боксеров-любителей, которые надеются завершить бой в первые минуты нокаутом или нокдауном.