Комедия положений

Так было и в этот раз...

Резкие порывы ветра, поднявшего тучу пыли и мелкой гальки, настиг нас, когда мы возвращались с купания.

Можно считать, что нам повезло, внезапная буря на море могла поднять такие волны, что плавание стало бы затруднительным. Особенно опасно это было для заплывающих далеко пловцов, пока они достигли бы берега, море могло разбушеваться не на шутку. Батумский прибой нес булыжники, и выбираясь из моря при высокой волне можно было пострадать. Любители покупаться в бурю всегда расплачивались за это синяками на теле.

Но и на суше в ураган оказалось не сладко.

Батуми город старый, южный, улочки узкие, население беспечное, риск, что во время сильного ветра тебе что-нибудь свалится на голову, велик.

Испугавшись порывов ветра, заваливающих меня с ног, я предложила Григорьевой пойти к моим знакомым, дом которых стоял рядом с морем.

– Пойдем, тут рядом, - прокричала я сквозь бурю, - я не могу идти, меня совсем сносит. Пойдем, переждем ветер, через полчаса всё пройдет.

Но Динка переживала за оставленные нами открытые окна, отмахнулась от меня, и побежала против ветра. Мальчишки последовали за ней, я тоже пробежала метров двадцать, но задохнулась, и трусливо забежала в подъезд, где укрывалась от бури кучка шумного южного народа. Сережка оглянулся, и вернулся ко мне, а мужественные Григорьевы умчались.

Родители Марины Игитханян, жили на первом этаже дома, в подъезд которого мы забежали. Я постучала, тетя Мила открыла, и мы просидели у них полчаса, пережидая буря. Я сидела как на иголках, беспокоясь о Динке и Сашке с Колей и сердясь на себя, что не уговорила их остаться со мной.

"Жизнь дороже рам", думала я, "и к тому же, наверное, ураган сорвал в первые же минуты всё, что мог".

Наконец, наступила долгожданная тишина, и мы с Серегой, переступая через битые стекла, искалеченные рамы, и какие-то кирпичи добрались до дому. Наши гости были целы, и успели закрыть окна, вернее часть окон, Из шести рам четыре были целые, а одна рама из бабушкиной комнаты и рама на кухне упали вниз, но к счастью, никого в этот момент внизу не было.

Когда Дина и мальчики бежали по улице, то с одного из домов сорвало раму, и она рухнула прямо перед Сашонком.

– В тот момент я очень испугалась, - рассказывала Динка.

На другой день мы потопали в домоуправление заявлять о повреждениях. Женщины во дворе предсказывали нам, что каждая рама обойдется нам не меньше, чем в двадцать пять рублей. Мы с Динкой испуганно таращили глаза и молчали: такие расходы не были учтены в нашем бюджете.

В домоуправлении нас приняли милостиво - пронесшийся ураган был назван стихийным бедствием, и починка наших рам оказалась помощью населению в борьбе с последствиями стихийного бедствия.

В тот же день вечером к нам пришел прораб, оглядел рамы, сказал, что завтра придет рабочий и сделает, а пока мы выпили с ним вишневого самодельного ликера, который мама хранила в уютном графинчике. Динка, посмеиваясь, слушала треп чернобрового прораба - усиленные попытки подкатиться к ней.

На другой день пришел мастер, молодой аджарец, недавно из деревни.

Стояла жуткая жара, мы рано ушли с моря, испепеленные зноем, и только упали отдохнуть, как пришел тихий чернявый парень с топором и другими инструментами, сел на кухне на табуретку возле лежащих на полу рам, и замер. В течение часа только редкие вздохи напоминали нам, что он еще жив.

– Такое впечатление, что он сегодня и не собирается начать, - сказала Динка.

Я пошла на кухню, стала греметь кастрюлями. Рабочий наш слегка оживился, вступил со мной в беседу, расспросил, как это принято на Кавказе, кто мы и откуда, повздыхал еще, снял пиджак и, наконец, приступил к работе.

Из каждой комнаты упало по одной половинке рамы, но меняли сразу обе.

Все же, я думаю, рам готовых не было, был только материал для рам, и Нодари (он представился, но я не помню его имени, и назову так), делал рамы сам, иначе невозможно даже при его скорости работы объяснить, почему он пребывал у нас три дня.

Уже на первый день к вечеру он попросил меня:

– Познакомь меня со своей подругой.

Я даже рот открыла от изумления. Как я могу их познакомить, если я и сама вижу его в первый раз?

– Зачем тебе?
– в лоб спросила я.
– Моя подруга порядочная женщина.

– Да, - сказал Нодари.
– Это хорошо. Мне нравятся порядочные женщины. Я не люблю развратных.

Я внимательно оглядела этого прорезавшегося Динкиного воздыхателя. Ему было с натягом не больше 23 лет, а нам по 39. Диана загорела до бронзы, выглядела шикарно, и он был чересчур самонадеян.

– Но если она замужем и порядочная женщина, то и зачем она тебе? Разве что в кино вместе сходить.

Э-э, - Нодари не собирался сдаваться.
– э-э, это смотря на какое настроение попадешь.

Вошла Динка, разговор прервался.

Вечером я передала подружке разговор с нашим плотником, и мы посмеялись.

Позднее, день или два спустя, Динка рассказала, что он спрашивал её адрес в Москве, хвастался большим мандариновым садом, обещал прислать посылку с мандаринами.

– Ну всё, - хохотала Дина.
– Скажу Григорьеву, что всё, против мандаринового сада он не тянет.

Не забывал нас и прораб. Предложил Динке прогулку на гору, там, в крепости к тому времени открыли ресторан.

Атака была прямой и Динка завиляла, мол у меня дети, девать некуда. (Рам еще не было, отшивать прораба было рано).

– А она тебе ведь подруга, (это про меня). Пусть и посидит с детьми.

– Да они большие, всё поймут, расскажут отцу.

И пришлось этому любителю красивых женщин удовольствоваться только вишневым ликером и беседами с нами. А мальчишки в это время играли в карты, и казалось, были, как глухие.

Но потом сынок сказал мне:

– А чего это дядя к нам зачастил?

Через две недели Динка с мальчишками улетела, и приехала мама. Маме в тот год было значительно лучше, но она была вся на взводе. Сейчас я понимаю, что из-за длительного депрессивного состояния и страха смерти у мамы произошли изменения в психике, и её состояние агрессивности было болезненным. Но тогда я просто не выдержала её придирок, криков, постоянного возбуждения, сдала билет, купила билет на более близкое число и уехала. А перед отъездом сказала:

– Всю жизнь вы с бабушкой жили вместе и скандалили и надоели мне до чертиков. Со мной, мама, так не будет. Или ты веди себя прилично, и не обижай нас, или живи, как хочешь. Помогать я тебе буду, лекарства буду присылать, но общения никакого не будет, я тебе ни строчки больше не напишу. Как будто и нет у тебя дочери.

Мама, конечно, хорохорилась, говорила - скатертью дорога, и на мои решительные действия, сдача билетов и покупка новых (мне помогла в этом Маня через своих знакомых в кассе, я сама бы не сумела купить билеты посреди лета) сказала, что я всегда была психопатка.