Конь бледный еврея Бейлиса

– Что "но"?
– вступил Владимир Алексеевич.

– Каждый православный произносит перед смертью: "Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас!" Я считаю, что это одно и то же.

– Вы "считаете"...
– мрачно произнес Замысловский.

– Я считаю. Если угодно - "13" - это основа еврейской религии. Тут ровным счетом ничего такого.

– Мы разговариваем с вами, как с русским человеком!
– сказал Шмаков.

– Я и отвечаю вам, как истинно русский человек: без предвзятости.

Замысловский отделился от стены:

– Но ведь доказано, что евреи замешивают пасхальную мацу на крови христианских младенцев. Саратовское, Велижское дело... В истории тьма случаев!

Троицкий встал.

– Я жил среди евреев, у меня были ученики евреи. От меня ничего не скрывали. Поверьте: в мацу не то чтобы кровь - в нее пылинка попасть не должна! Если мимо места, где выпекают мацу, пройдет иноверец - маца выбрасывается, потому что становится "трефной", нечистой. Это невозможно о чем вы сказали!

– Вы только не нервничайте, профессор...
– сочувственно произнес Шмаков.
– Но, согласитесь, они называют нас "гоями", "акумами" и много еще как! Мы - чужие им...

– Можно подумать, что они вам - родные...
– хмыкнул профессор.

Шмаков сделал вид, что не замечает выходки, только усмешка мелькнула и пропала. Недобрая усмешка...

– Они говорят: "Лучшего из гоев - убей"! Это так?- напирал Замысловский.

– Это так. Но вы процитировали не все. Там еще есть: "на войне". И это объясняет многое... Впрочем, во Второзаконии, в главе Х, в стихе семнадцатом-восемнадцатом прямо сказано: "...Он любит пришельца, давая ему пищу и одежду". Это императивное указание, господа. Оно обязательно и для евреев, и для нас с вами. Ведь Бог- Един, не так ли?

– Когда евреи совершают ритуальное убийство - раввин произносит: "Ты умрешь смиренный с закрытым, молчащим ртом". Это так?
– Замысловский будто не слышал.

– Я не верю в ритуальные убийства. Что касается произнесенной вами фразы... Это образ смиренного, умирающего праведника. Еврей говорит это еврею. Раввин никогда не скажет этого христианину. Вы неверно понимаете.

– В самом деле...
– задумчиво произнес Замысловский.
– Но ведь вы, профессор, знакомы с результатами экспертизы, не так ли? Помните, у мальчика были осаднены десны, и это означает, что во время истязаний и взятия крови Ющинскому грубо зажимали рот? Спрашиваю еще раз: нет ли здесь исполнения ритуала?

– Нет. "Молчащий рот" - это образ. А зажатый - действие.

– Вы сказали, что среди евреев у вас есть родственники?

– Только добрые знакомые.

– Мне все понятно, и вопросов у меня более нет, - поклонился Замысловский с насмешливой улыбкой.

...А Евгений Анатольевич сидел в поту, привалившись к трубе, волосы сползли на лоб и смотрелись мокрой мочалкой. Надворный советник разводил руками, словно оркестром дирижировал, и что-то лепетал невнятно. Но вот взгляд сделался осмысленным, и прозвучала фраза:

– Либо я дурак, а евреи очень хитры, либо все это - говна-пирога...

И вдруг таинственно зазвучал голос Замысловского, будто стихи читал или заклинание: "В книге "Зогар" сказано: кто господствует над Израилем тот господствует над миром. Все в еврейских руках, - сказано там, и подтверждается это лестницей, которую Иаков видел во сне. Они говорят: "Наше пленение будет продолжаться до тех пор, пока не прекратится владычество акумов..." Кстати: "Иаков" и "Израиль" - это одно и то же имя.

Замысловский вплотную подошел к профессору и смотрел, не мигая, будто загипнотизировать хотел:

– Вы ведь знаете: только жертвы благодарственные заменены у евреев покаянием и молитвой. Жертвы за грехи и повинности ничем не заменены, и это значит...

Троицкий молчал, лицо его напоминало маску.

– Тогда я вам скажу, - продолжал Замысловский.
– Это значит, что жертвы за грехи и повинности приносятся кровью... До сего дня приносятся. И мы это докажем!

– Нет, господа...
– Троицкий покачал головой.
– Нет. Вы только гробокопатели, не более. Вы разрываете тысячелетние могилы. В них нет ничего, кроме мертвых костей...

...А Евгений Анатольевич вдруг увидел луч света, он пробивался откуда-то сверху, и это странно было, потому что давно уже наступил вечер и стало быстро темнеть. "Что бы это значило?..
– подумал с тревожным недоумением.
– Свет... Откуда бы?" И сразу вспомнил слова, над смыслом которых никогда не задумывался: "И да вчинит вас идеже свет животный". Понял: да озарит вас свет жизни. И любви. Но не тьмы и ненависти...

Смутное томление овладело Евдокимовым. Подумал: "Мальчик..." Так уже не раз было. И в самом деле: ребенок стоял в глубине чердака, в текучем мареве у ската крыши. На нем светлела полотняная рубашка ниже колен, волосы плавно стекали по лбу и вискам. "Миленький...
– с мукой выговорил Евгений Анатольевич.
– За что же тебя... И кто?" Бездонные глаза, недрогнувшее лицо, словно вечный покой разливался по этому худенькому, бесплотному тельцу. "Да ведь так оно и есть..." - без удивления подумал и повернулся, чтобы уйти, и вдруг зазвучало внятно: "Яко первейши всех заповедей: Слыши Исраилю, Господь Бог ваш, Господь Един есть"1.

– Христос сказал...
– помраченно слетело с губ Евгения Анатольевича, Шема Исроэль, Адонаи эло гену, Адонаи эход... Аб ово1: все мы вышли из шинели...2 Все мы вышли из еврейского яйца... О Господи... Укрепи пошатнувший дух мой...

Особняк опустел, Ананий поднялся на чердак, окликнул осторожно:

– Вы тутае?

– Тутае, тутае...
– отозвался Евдокимов, выходя из-за трубы.

– Слышно ли было?
– продолжал спрашивать Ананий, и такое детское любопытство сквозило в его дрожащем голосе, что все подозрения Евгений Анатольевича разом рассеялись.

– Слышно...
– ответил, усмехнувшись.
– Спасибо тебе... Что теперь?

– А... об чем оне?
– Ананий покрылся краской, это даже в полутьме чердака заметно было.

– Об чем?
– повторил Евдокимов.
– Об том, самом, самее которого не бывает.

– Не доверяете, значит?
– с обидой произнес Ананий.
– Ладно. Я не в обиде. Служба есть служба...
– в краешке глаза искорка промелькнула - не то сожаление, не то насмешка, и все подозрения разом вернулись к Евгению Анатольевичу.

– Слушай...
– начал, прищурившись.
– Ты мне все время кажешься знакомым. Ну, будто я тебя раньше видел? Где-то?

– Вполне, - отозвался охотно, кивая.
– А как же? Человек с человеком все время встречается...
– и снова искорка.

"Ах, ты, шкворень чертов...
– раздраженно подумал Евгений Анатольевич.
– Сейчас я тебя выведу на чистую воду!"

– В чем дело?
– сдвинул брови.
– То ты - рыхлый, толстый. То собранный, даже могучий какой-то? Это как?