Кондотьер Богданов

— Предлагаешь услуги? — сощурился Богданов.

— Ты правильно понял.

— А как же орден?

— Если наемников не выкупают, они меняют хозяина. Это справедливо.

— Верные солдаты! — засмеялся Богданов.

— Разве мы побежали? — обиделся Конрад. — Или сдали вам город? Мы сражались до конца. Не наша вина, что ты сильнее. Никто не смеет упрекнуть меня в трусости, даже орден! Воины Швица верны присяге — спроси, кого хочешь! Для ордена мы все равно, что мертвы. Ты не захотел нас убивать, но ведь мог?

«Что с ними делать? — подумал Богданов. — Отпустить нельзя, в плену держать опасно. Сотня здоровенных мужиков, рано или поздно сбегут, да еще сторожей задавят…»

— Вы служите за плату? — спросил лейтенант.

— Как все…

Богданов задумался. В полку ночных бомбардировщиков пилотам платили. Как и техперсоналу. В бомбардировочных полках доплачивают за каждый боевой вылет, истребителям — за сбитые самолеты. Разумеется, воюют не за деньги, тем не менее, их получают. Наемник прав. Только денег у Богданова нет. Сомнительно, что у Проши найдутся. Город разграблен, окрестные земли — тоже. Финчасть полка далеко, к тому располагает бумажными купюрами. В этом мире ценят золото, на худой конец — серебро. «Чем платить? — размышлял лейтенант. — Не трудоднями же?» Внезапно его осенило.

— Почем орден выкупает пленных? — спросил Богданов.

— Смотря кого! — сказал Конрад. — До ста марок за рыцаря, десять — за полубрата, кнехтов не выкупают вовсе.

— Сколько платят наемникам?

— Марка серебра на копье в месяц.

— Если я предложу выкуп отслужить? Это справедливо?

Теперь задумался Конрад.

— Спрошу у парней!

Капитан шагнул за щиты, и те сомкнулись.

— Товарищ лейтенант! — спросила Лисикова. — О чем вы говорили? Вроде по-немецки, но непонятно. Немецкий я знаю. Что за язык?

— Швейцарский! — сказал Богданов. Он только теперь понял, что вел переговоры не по-русски.

— Нет такого языка! — сказала Лисикова. — В Швейцарии говорят на немецком, французском, итальянском и ретро романском.

— На ретро романском! — сказал лейтенант.

— Где учили? — заинтересовалась Лисикова.

— Летал в Швейцарию! Пивка попить, на ретро романском перемолвиться! У нас это запросто!

Лисикова надулась. «А ты не суйся!» — позлорадствовал Богданов. Лезет, не спросясь! Кто просил следом тащиться? А если б их положили? Что наемникам стоило? Они же профессионалы! Метнет свою железку — «русиш капут»! Кольчуга для этого топора на оглобле, что деревянные ворота для «эреса». Убьют обоих, кто самолет поведет? Кто правду дома расскажет? Гайворонский, наверное, уже руки потирает: перелетел лейтенант к немцам! А она еще с нотациями: «Пленных нельзя убивать!» Как будто не знаем! Иногда надо…

Конрад появился скоро.

— Два месяца! — сказал твердо. — Не больше. Потом — за плату!

— Идет! — сказал Богданов.

— Кормление само собой! — напомнил Конрад. — Оружие и коней не отбирать!

Богданов кивнул. Конрад повернулся и скомандовал. Лязгнул металл, и щиты исчезли. Вместо ежа вырос строй латников. На площадь вышел и стал лицом к наемникам странный воин в латах. Из-под них спадала до сапог коричневая ряса. Макушка на голове воина была выбрита, в руках он держал крест и книгу. «Так это монах!» — сообразил Богданов. Монах поднял крест, наемники с грохотом опустились на колени. Конрад занял место впереди.

— Присягаем на верность кондотьеру Богдану, — сказал он, подняв правую руку, — и клянемся выполнять любые его приказы.

— Клянемся! — железно сказали воины.

— Присяга наша действует два месяца и закончится к Рождеству Богородицы, если кондотьер не продлит договор на иных условиях. А до сего дня клянемся не щадить жизней своих, сражаясь за кондотьера и близких его.

— Клянемся! — грохнули воины.

Конрад встал, перекрестился и поцеловал протянутый монахом крест. Монах с крестом подошел и к Богданову. Летчик сообразил в последний момент. Неуклюже обмахнувшись правой рукой, коснулся губами темного дерева. «Видел бы меня Гайворонский!» — мелькнула мысль. Монах повернулся к строю. Наемники вскочили и гулко ударили в щиты.

— Слава кондотьеру! — рявкнула сотня глоток.

Богданов повернулся к своим.

— Швейцарский сотник Конрад с воинами перешел к нам на службу! — крикнул он, как мог громче. — Они будут охранять город и сражаться с врагами. Обиды им не чинить, на чинимые ими обиды жаловаться, самим суд и расправу не творить. Ясно?

Толпа колыхнулась и вдруг взорвалась радостным воплем. Люди хлынули на площадь. Прежде, чем Богданов успел что-то предпринять, его подхватили и понесли на руках. Он попытался сопротивляться, не вышло. Мелькнуло испуганное лицо Лисиковой — ее тоже несли. Возле коня Евпраксии толпа раздалась, Богданов с радостью скользнул землю. Лисикова оказалась рядом, он сунул ей ненужный пулемет. Улыбнулся Евпраксии. Княжна соскочила с седла, подошла ближе.

— Они поклялись в верности! — сообщил лейтенант.

— Мне нечем платить! — сказала Проша.

— Для тебя, княжна, бесплатно! — подмигнул Богданов.

Она глянула влажными глазами и вдруг сделала попытку встать на колени. Богданов успел подхватить. Княжна, чтоб не упасть, обняла его шею. Они застыли в этом странном объятии, и толпа заревела от восторга. «Гайворонский пришил бы дело!» — подумал Богданов, но рук не разжал…

6

Капонир закончили к полудню. Копали у вала, в сотне шагов от городских ворот. На аэродромах капониры роют для защиты самолетов от пуль и осколков. В тринадцатом веке их опасаться глупо, но Богданов переживал: самолет, беззащитный, стоит на лугу, каждый может подойти и отвинтить что-нибудь на память. Возле По-2 крутилась ребятня, но пока робела. Упустишь момент — освоится. Пацаны одинаковы в любом веке…

Капонир вышел на загляденье. С укрепленными плетнем внутренними стенами, утрамбованным речным песком полом. Не стоило так стараться на день-другой, но Богданов привык работать тщательно. Самолет закатили внутрь, сложили в углу бомбы, вход закрыли тоже плетнем — высоким, с торчащими вверх косо срубленными ветками. Не перелезешь. Узкий проход (одному человеку протиснуться) оставили сбоку.

— Внутрь никого не пускать! — велел Богданов Конраду. — Кроме меня и ее! — он указал на штурмана.

— И княжну? — спросил капитан.

— Ее тоже! — подтвердил лейтенант.

Губы наемника тронула улыбка, он кивнул.

Чтоб капонир вышел правильный, Богданов попотел. Дотошно объяснял присланным Данилой мужикам, где и как рыть, куда бросать землю, какой высоты должны быть стенки, как их укрепить… Хватал деревянную лопату, окованным железом штыком срезал землю — показывал… В результате перемазался с ног до головы. Лисикова достала из гаргрота брезентовое ведро, притащила воды. Богданов сначала напился, затем вымыл руки. И только сейчас заметил кучку женщин. Они стояли в отдалении и, казалось, чего-то ждали.

— Что им? — удивился Богданов.

— Просят благословить детей, — пояснил Конрад.

— Меня?

Конрад кивнул.

— Я ж не поп!

— Прогнать? — осведомился Конрад.

— Погоди!

Богданов направился к женщинам. Детский плач он услыхал издалека. На руках молодухи заходился криком младенец. Мать отчаянно качала его, но ребенок не унимался. Богданов подошел, глянул в ворох тряпья. Сморщенное красное личико, беззубый рот распялен в крике. «Жар, наверное!» — подумал лейтенант и потрогал ладонью багровый лобик. Младенец хрипло мяукнул и вдруг умолк. Закрыл глазки, зевнул.