Конец игры

Сейчас лицо у него вдруг сделалось совершенно таким, как тогда. Только Анна уже знала, что это выражение означает.

– И что теперь, Яков Платоныч? – тихо спросил Коробейников, садясь напротив начальника.

– Вы же сами всё понимаете, Антон Андреич, иначе зачем отпустили городовых. Надворный советник Штольман должен исчезнуть. Вместе с этими бумагами, будь они прокляты! Слишком много вреда они принесут, попади в чьи-то руки.

– И что?.. – безнадёжно повторил Коробейников, словно боясь принять действительность.

– Труп у нас есть. Осталось сделать так, чтобы его не опознали.

– Керосин?

Штольман утвердительно кивнул.

– Бумаги возьмём с собой. Я должен их изучить, пока есть время.

Он начал подниматься из-за стола. Анна подхватила его под локоть, упрямо заглядывая в лицо. Ему не удастся от неё избавиться. Теперь он не будет один. Никогда!

Поравнявшись с трупом Лассаля, Яков вынул из кармана окровавленного жилета серебряный брегет, щёлкнул крышкой. На крышке с внутренней стороны была гравировка: «Я.П.Штольманъ»

– Вот вам и доказательство, Антон Андреич. Завтра, когда вы «меня» найдёте, оно убедит всех сомневающихся. Давайте сено и лампу.

– Погодите, - остановил его помощник. – Мороз на улице, а вы не одеты.
– Он принялся стаскивать с покойника пальто. – Вот! Правда, его тут кто-то топором попортил.

– Пока сойдёт, - хмыкнул Штольман. – А завтра поедете ко мне и под видом обыска конфискуете весь мой гардероб.

Коробейников только кивнул.

***

Когда занялся пламенем уже весь покосившийся домишко, они побрели к дороге, поддерживая Штольмана с двух сторон. Снег, начавшийся с вечера, валил всё гуще.

– Это хорошо! – пропыхтел Антон Андреич. – Следы заметёт.

У лабазов Коробейников сторговал у пьяного извозчика пролётку за пять рублей.

– Завтра у вокзала заберёшь, любезный! – отмахнулся он от воплей: «Барин, да как же-с!»

Штольман устроился в пролётке и задремал, сидя ровно и не касаясь Анны Викторовны. Она сама взяла его руку и грела в своей, сняв перчатки.

У вокзала Коробейников обернулся на козлах:

– Теперь куда?

– На Столярную, - тихо сказала Анна, чтобы не разбудить любимого. – Сейчас там никто не будет искать.

Антон Андреевич кивнул. После отъезда Увакова, кажется, никто не интересовался тайной квартирой Штольмана.

Но тут Яков открыл глаза и возразил:

– Вперед отвезем Анну Викторовну. Ночь на дворе, Мироновы волноваться будут. И заберем бумаги химика. Не хочу оставлять их у вас дольше, чем нужно.
– мягко сказал он ей.

И улыбнулся такой далёкой и всепрощающей улыбкой, что у неё чуть сердце не остановилось. Так он уже улыбался ей – утром после дуэли.

«Значит, так, Яков Платонович? Вот, значит, как?»

========== Духи говорят ==========

Не стоило ехать на Столярную, но вариантов у него больше не было. Не в номера же, где каждая собака могла его узнать, несмотря на отросшую бороду. Но о Столярной знала Анна Викторовна. И завтра она туда непременно придёт.

Однажды он уже сделал то, на что не имел ни малейшего права. Порыв страсти, толкнувший их друг к другу, был взаимным, и Штольман ни о чём не жалел. Но тогда он хотя бы существовал, у него было лицо и имя. Теперь все пути назад были отрезаны, а мосты сожжены. Завтра Коробейников найдёт обугленные останки, и надворного советника Штольмана окончательно не станет. А дальше что?

Об этом спросил его и Антон Андреевич, когда довёл до дверей потайной квартиры:

– Что дальше, Яков Платонович?

В руке помощник держал папку, которую Анна передала им у дома Мироновых. Её взгляд требовал ответов, обещаний. Она стояла там, у ограды, совсем рядом, но он не позволил себе прикоснуться. Ему казалось, что от неё вокруг разливается тепло. Хотелось просто прижать её к себе, чтобы смягчился взгляд этих синих глаз, чтобы отпустило звенящее напряжение, накалявшее воздух.

Он молча улыбнулся ей, и она ушла за ворота, не промолвив ни слова. И стало очень холодно…

Совсем недавно он вдруг узнал, какая она сильная. Может ли он требовать от неё ещё большей силы, заставляя делить с ним неопределённость и неизвестность? Или милосерднее исчезнуть, чтобы когда-то она могла связать жизнь с другим? С тем, кто сделает её счастливой?

Рано утром через Затонск проходит московский поезд. Анна будет еще спать в своей постели. Его могут искать на западной границе Империи, и потому он поедет на восток. Купит билет в общий вагон. Худой и небритый он сойдёт за мастерового. Картуз, сапоги и армяк изменят его до неузнаваемости. Он затеряется среди людского гомона в зелёном вагоне, быть может, найдёт место, чтобы лечь, и забудется глухим сном без сновидений. Версты будут бежать за окном, отдаляя его от своего сердца, навсегда оставшегося в Затонске. Дальше жизнь не имела ни звука, ни вкуса, ни красок. Почему-то ему казалось, что с этого поезда он уже не сойдёт.

И, может быть, духи расскажут ей об этом…

Не дождавшись ответа, Коробейников просто прошёл с ним в квартиру, довёл до кровати, вопросительно заглянул в лицо.

– За доктором?

Штольман отрицательно качнул головой, потянул к себе папку Брауна.

– Прочтите, Антон Андреевич.

Помощник плотно задёрнул шторы, зажёг свечу на столе и принялся сосредоточенно читать, хмуря чистый лоб.

«Хороший мальчик!» - вспомнилось Штольману.

Да, в этом городе ему несказанно повезло. Хороший мальчик. Хорошая девочка. За несколько месяцев рядом с ними он словно прожил целую жизнь и сам стал каким-то другим, а каким – не мог понять до конца. Наивным, быть может. Эти двое научили его верить в чудеса. И он всё еще бессознательно ждал чуда, хотя весь опыт его прежней жизни убеждал, что чудес в этом мире быть не может.

«- Ты же знаешь, что я не верю!» - сказала Нина с улыбкой.

«- Я тоже не верю!» - ответил он ей.

А была ли это правда? Часто ли они говорили друг другу правду? Иногда. Чтобы ранить друг друга больнее. С Ниной правда была не нужна и опасна.

Он думал, что последняя страница этого романа перевёрнута, когда сжёг её фотокарточку. Но она снова вернулась в его жизнь, чтобы он убедился, что сам стал другим. Окончательно он закрыл эту книгу сегодня, когда опустил на труп подаренный ею брегет. Яков Штольман, которого она знала, умер. Оставался кто-то другой – с его лицом и фигурой - неясный, неопределённый для себя самого. Кто он теперь? Зачем он?

Коробейников оторвался от бумаг и уставился на бывшего начальника. Юное лицо казалось усталым, потерянным. Повзрослевшим.

– Как же это, Яков Платонович?

И теперь он уже не мог сказать: «Не берите в голову, Антон Андреевич. Всё образуется!»

– Как бы вы поступили с этим?

Антон Андреевич задумался лишь на мгновение.

– Сжечь!

– Согласен. Выполняйте!

Он всё ещё по привычке отдавал приказы, а Коробейников ещё по привычке повиновался.