Конец игры

– Не двигайтесь, господин полицейский, - предупредил Жан. – Если вы попытаетесь сопротивляться, обещаю вам – прежде чем уйти отсюда, я войду в эту дверь. И вы не в том состоянии, чтобы мне в этом помешать.

Штольман замер, держась рукой за стену.

– Так-то лучше, - заметил Лассаль. – А теперь идите вперёд. Я держу вас на мушке, так что без глупостей!

Пролетка князя стояла за углом. Кучера Жан не захватил и теперь испытывал некоторое затруднение. Он должен был править сам, оставив за спиной раненого, но всё ещё способного двигаться Штольмана. И медлить было нельзя.

Русская глупость оказалась заразной: Жан не связал сыщика, уповая на то, что тот ослабел и не решится на активные действия. Даже проявил некоторое милосердие. Мороз к утру становился всё крепче, и Лассаль бросил пленнику его плащ и картуз. Оставлять всё это в коридоре гостиницы было бы верхом глупости.

Штольман забрался в пролётку и, кажется, потерял сознание. Он не доставлял Жану хлопот до самой реки. Но там, где дорога сворачивала к купеческим лабазам, экипаж вдруг ощутимо тряхнуло. Лассаль не сразу понял, что сыщик просто выпрыгнул на полном ходу. Чертыхнулся, придерживая лошадь, и тут из кустов на него кинулся какой-то человек, хватая Лассаля в медвежьи объятия.

– Бегите, Яков Платоныч! – пропыхтел седой крепыш, один из людей Штольмана, борясь с Жаном на козлах пролётки.

Охотничий нож второй раз за ночь сослужил французу службу. На сей раз вонзил он его обстоятельно, вспарывая филёру живот. Этот господин не был ему нужен совершенно.

Но в этот самый миг что-то тяжёлое ударило Жана по затылку. Мгновенно смерклось, а уже в следующее мгновение он обнаружил себя лежащим на снегу, и уже занимался рассвет. Рядом с ним никого не было, но заметный кровавый след вёл к пустующим лабазам. Жан двинулся по этому следу, чтобы в конце его обнаружить лишь умирающего филёра в одежде Штольмана. Он всё же выгадал своему начальнику время, необходимое для спасения.

Жан сгрёб комок снега и приложил к гудящему затылку. Хорошо, что у Штольмана не хватило сил ударить его посильнее.

Сил, чтобы уйти подальше, у него тоже не хватило.

***

И вот уже неделю Жан сидел, затаившись, и уповал на извечный идиотизм русских. С какого-то момента он стал обнаруживать для него свои приятные стороны.

Когда Нежинская приказала ему убить Миронову, он не сомневался в том, что выполнит приказание. Не было причин, чтобы не делать этого. Даже если забыть, что фрейлина отдала этот приказ не из интересов дела, а по причине банальной женской мести.

Но барышня, замерев у стены с совершенно белым лицом, вдруг спросила низким грудным голосом:

– Яков жив?

И Жан понял, что убивать её преждевременно. Сейчас она ещё не осознала свою потерю, не обессилела, не отчаялась. Нужно было дождаться, когда разлука сломит её волю к сопротивлению – и тогда она сама отдаст ему папку в обмен на возможность получить весть о Штольмане.

Значит, предстояло ждать. И Жан ждал. Ждать он умел, семь лет терпеливо прислуживая идиотам. Исправно перевязывал полицейскому рану, чтобы тот не отдал концы раньше времени. Лишь однажды, когда Штольман пошёл на поправку и проявил свою природную прыть, не отказал себе в удовольствии слегка посчитаться за избиение, которое ему учинили когда-то по приказу сыщика.

Допрашивать пленника смысла не имело. О местонахождении папки Жану было прекрасно известно от Нежинской, синяя тетрадь Лоуренса и бумаги из портфеля инженера были упакованы в саквояж, к тому же саквояж содержал весьма солидную сумму - как в рублях, так и в фунтах. Предстояло уложить туда папку Гордона Брауна, и можно возвращаться в Европу. Судьба Элис Лоуренс Жана не волновала. Шифровальщика в Лондоне легко найдут, так что прочесть записи труда не составит.

А на седьмой день пленник сам неожиданно прервал молчание.

– Разрешите мои сомнения, господин Лассаль. Ведь это вы убили князя Разумовского?

– С чего вы взяли?

– Путём анализа и сопоставления. Больше некому.

На разбитых губах играла ироническая усмешка, от которой сходила с ума госпожа Нежинская. Хорошо, что Жан Лассаль – не Нежинская.

– Убийца шёл из дома, захватил камень из корзины, стоящей под стеной. И князь не ожидал от него удара.

Жан улыбнулся тоже. Пусть ему приходилось часто ждать и проявлять терпение, но скука и бездействие давали себя знать. Так что этот любознательный полутруп его почти не раздражал.

– А если это был лакей Степан? Эту возможность вы исключаете, господин полицейский?

– Исключаю, - безмятежно ответил Штольман.

– А почему?

– Потому что это вы были секундантом князя. И это вы должны были доставить мне письмо. А я его не получал.

Жан промолчал. В проницательности сыщику не откажешь.

– Так вот как оно было, - продолжил Штольман задумчиво. – Князь стал вам мешать, и вы решили убрать одновременно нас обоих, обставив всё так, что меня неминуемо обвинили бы в убийстве. Осталось понять, для чего вам это нужно? Чем князь не угодил?

Жан скривился в усмешке, чувствуя прилив застарелого гнева.

– Если бы вы знали, господин сыщик, как я устал от вашей русской глупости! От вашей непредсказуемости и нелогичности. Что это за страна, где герой большинства сказок – дурак?

Штольман улыбнулся ещё шире:

– Сколько вы уже в России, господин Лассаль?

– Семь лет, - угрюмо ответил Жан.

– Ну, за семь лет вы должны были заметить такую русскую особенность: Иван-дурак в наших сказках неизменно выходит победителем. Вас это не настораживает?

– Нисколько, господин Штольман. Даже притом, что главным дураком Затонского уезда, несомненно, являетесь вы. Но вам не помогут ни волшебная щука, ни серый волк, ни духи Анны Мироновой.

– На духов я не особо рассчитывал, - пробурчал сыщик, мотнув головой. – И всё же, в чём провинился князь?

– Князь знал, что стоит на кону, но для него важнее было посчитаться с вами. Он пожелал непременно сделать свой выстрел. Да, господин полицейский, стреляя в воздух, вы всё рассчитали верно. Убийство начальника сыскного отделения, да при таких обстоятельствах, неминуемо повлекло бы разбирательство, прибытие чинов из Петербурга. И наша операция была бы сорвана. Мне не оставалось ничего другого, кроме как убрать князя.

– Забавно складывается.

– Вы находите? Лично я не вижу в этом ничего забавного для вас, Яков Платоныч. Вы-то ведь тоже умрёте. И никто не узнает о том, что с вами сталось.

– Ну, кое-кто всё же узнает, - хмыкнул сыщик, улыбаясь как-то иначе.

– Вы имеете в виду госпожу Миронову? Должен вас огорчить. Сегодня я отправлюсь в город, навещу барышню и предложу отдать мне папку химика в обмен на возможность увидеть вас. Потом приведу к вам вашу Дульсинею. Мечта всех влюблённых – жить долго и счастливо. Этого я вам не обещаю. Но умрёте вы в один день.