Конец войны
Шрифт:
Мои ноги прочертили две дорожки. Внутри, казалось, возник пожар. Я горел, но пламени на мне не было, меня старались жечь изнутри. Я боролся с этим и понимал, что сопротивляюсь не в одиночку.
Ледяным холодом обожгло палец, на который я надел кольцо Мессинга. Я почувствовал эту энергию и даже попробовал её воспроизвести. Чем чёрт не шутит? Не получалось. Я сопротивлялся, я всё ещё смотрел в глаза смерти, а тварь смотрела на меня.
Я терял силы,. Ещё секунд десять, не больше, и старуха с косой, усыновившая эту тварь, наполненную скверной, одержит победу.
Может быть,
— Нет! — заорал я не своим голосом, звонким, от которого разлеталась волна, заставляющая подниматься пыль и даже камни, лежавшие в пожухлой траве.
И всё это устремилось вперед, на моего врага.
— Не-е-е-ет!
Я продолжал кричать, и из меня вытекала сила. Она подпитывалась всеми артефактами, которые были на мне, на моих товарищах. Я понял, что из каждого предмета можно выкачать её без остатка. Но вот перестала помогать икона, которая была у меня в нагрудном кармане. И скоро могло то же самое случиться и с другими артефактами нашей команды.
Существо пошатнулось. Впервые я увидел эмоцию у своего врага — тварь была в недоумении. Наверное, даже в большем, чем я. Ведь у меня самого уже не оставалось сил на эмоции. Я продемонстрировал этой мрази, что могу дать отпор, да и сам ожидал от себя, что могу бить вот так, голой живой энергией, высасывая её из себя и отправляя в сторону врага.
Плечо и ногу почти одновременно обожгло, но уже не тем пламенем, которое продолжало сжигать меня изнутри, исходящее от твари. Это я получил ещё два осколка от разорвавшихся снарядов — они были на излете, но меня достало.
Может, мне показалось, но морда твари словно резко похудела. Глаза, казавшиеся безжизненными, теперь были вполне живы и наполнены страхом. Даже то, что уже умерло как человек, боится прекратить своё существование, будучи тварью!
Мы истощали друг друга, и нельзя было понять, кто в итоге должен был победить. Я не чувствовал силу твари. Она резко посмотрела в сторону Игната, но я почти не отреагировал. Тогда тварь посмотрела на Деда. Я продолжал давить, понимая, что мне нужно закончить дело. И тут…
Тварь рванула в сторону Ольги, выставляя вперед руки, из которых волной исходила скверна. Я понимал, что ничего сделать не успеваю, да и силы на исходе. Быстро согнувшись, я взял камень в руку и швырнул его в сторону твари, что уже нависла над Ольгой. А после я рванул к существу, забыв о боли и о том, что сил уже не осталось.
Я ударил своего врага, и тварь откинуло на метров шесть. Но нет сил, чтобы догнать…
И вдруг всё резко прекратилось. Я ещё какое-то время стоял на ногах и успел заметить, как существо резко повернулось. Осколок от разлетевшегося крупнокалиберного снаряда вонзился в плоть твари. Чудовище отшатнулось,
видимо, всё же энергии у твари не хватало, чтобы защищать себя и от моего удара, и от осколков разрушенной башни.Существо побежало… Человеческим взглядом увидеть, как убегает тварь, скорее всего, было бы невозможно. Даже мне показалось сложно это сделать. Размытая в скорости тень в мгновенье добралась до того, что осталось от башни Дона, сходу перепрыгнула высокую стену, устремилась дальше. Я успел увидеть, как тварь снова перепрыгнула стену, более низкую, ту, что была со стороны озера — и уже оттуда сиганула в воду. Но больше я не видел ничего
Несмотря на то, что всякое давление резко прекратилось, виски уже не сдавливало, шума в голове не было, я почувствовал себя абсолютно пустым.
Заваливаясь на пожухлую траву, встревоженную силой моего удара, я улыбался. Я победил. Ценой своей жизни? Может быть. Темнота…
Глава 13
В госпитале, развернувшемся на месте бывшего немецкого, в самом городе Кёнигсберге, стояла тишина. Нет, это не сверх ответственные пациенты молчали и соблюдали порядок во время тихого часа. Просто из всех больных, что находились здесь на излечении, остался лишь один.
Да и было еще вчера всего пять человек.
Майор госбезопасности Олег Кондратьевич Севцов заранее позаботился о том, чтобы у него был хотя бы небольшой, но свой госпиталь, в котором можно было бы оставить на излечение тех, о способностях которых должен был знать только очень ограниченный круг лиц. Мало ли, какие ещё способности и выверты могут возникнуть во время лечения? Тогда вопрос секретности встанет в полный рост. А он и так стоит столь остро, что уже пришлось подключать часть сотрудников НКВД, которые ранее и не предполагали, что именно творится у них под носом.
И без того уже комиссару госбезопасности Олегу Кондратьевичу Сенцову приходилось применять заветную бумагу от Ставки Верховного командования, которая позволяла ему не объясняться даже с командующим 3-м Белорусским фронтом генералом армии Александром Михайловичем Василевским, а практически приказывать вышестоящим офицерам, пусть и состоящим по ведомству народного комиссариата народного комиссариата внутренних дел.
Четверых членов группы выписали еще вчера. Как выписали? Ни одной бумаги на них не было составлено. Просто они прошли обследования, признаны здоровыми, только лишь у капитана Игнатьева осталась царапина на плече, его осколок задел.
И этот факт сильно удивил самого Игната, ведь он прошел почти всю войну и мог поцарапаться разве что о малину, через которую иногда приходилось тащить языка в белорусские леса. Один раз капитан порезал палец, когда не смог сразу открыть ножом бутылку немецкого трофейного шнапса. И все. А тут… Да еще и боевое ранение…
Но ничего серьезного не было ни у Игната, ни у остальных членов группы, как ни странно, будто бы их накрыли неким спасительным плащом. Люди-иные были опустошены, но им достаточно теперь поспать и обильно есть, чем члены группы сейчас и занимались. Конечно, до и после допросов, которые устроили им люди Сенцова.