Конец войны

— Вы так же… с Силой? — спросил я.

Ведь все логично. Он актер оригинального жанра, Мессинг читает мысли, он предсказывает будущее, причем, если все иные предсказания можно было как-то «подогнать», объяснить логикой и про окончание войны и про уничтожение фашизма, то что делать с предсказанием Мессинга об авиакатастрофе, в которой погибла целая хоккейно-футбольная команда ЦДКА? Правда этого еще не произошло.

— Да. Мне позволили с вами поговорить и помочь, умеренно, уж простите, но я человек, которые не всегда располагает собой. Более того, Туман… Так же к вам следует обращаться? Я буду вместе с вами в Гомеле, где вы пройдете хоть какое обучение. Так что… что знаю и что можно рассказать, то расскажу, без утайки. А пока вот, — Вольф Григорьевич снял с безымянного пальца левой руки перстень с белым большим камнем и передал мне.

Как только я взял в руки ЭТО, то сразу же стал чувствовать Мессинга, а сам испытал прилив сил, будто выпил сильнодействующий энергетический коктейль.

— Я могу помочь вам только этим. Мне… Нельзя с вами, товарищи, — с видимым сожалением, сказал Мессинг.

— Товарищ Мессинг, вам пора, — сказал один из офицеров госбезопасности, который стоял в стороне и ранее безучастно наблюдал за тем, как мы одевались и снаряжались. Хотя, то и дело, хулиган такой, но бросал похабные взгляды на Ольгу. Ну да кто на нее не будет смотреть? Если смотреть есть на что!

— Будьте сильными, — сказал Мессинг и даже показалось, что смахнул слезу.

Мне Вольф Григорьевич показался как-то даже излишне сентиментальным человеком. Разве человек, обладающий Силой, энергией Альфа, может быть чувственным?

— И да пребудет с тобой Сила! — не сдержался я и сказал девиз джедаев.

— А? Да, да! Пребудет Сила! — сказал Мессинг и вышел из комнаты.

Что происходит со мной? Внутри такие эмоции, что сдерживаться порой очень не просто. Даже с моим опытом это сложно делать. Тут и гормоны молодого тела, влияющие и на сознание, и то, что я назвал Силой. Все это стремится перестроить мою психику, изменить психологические и нравственные настройки. Но я держусь, по большей степени.

У каждого из нас были свои стулья, на которых была экипировка. Логика определенная в то, что мы надевали на себя, прослеживалась, если только видеть, во что именно предлагалось облачаться, и цеплять на себя. Если у меня была форма сержанта госбезопасности, где только одна небольшая иконка в нагрудном кармане излучала Силу, то у остальных таких вот предметов, артефактов, было больше.

Задание, которое нам предстояло выполнить, вроде бы как сложное, опасное, а перед таким часто бойцы пишут письма своим родным. Я в этом не был уверен, но так мне сказал капитан. И кому мне писать? Нет, я мог бы подойти к майору, узнать адрес моей, то есть семьи Туйманова, в тело которого я таким вероломным образом проник, но мало того что почерк должен явно измениться, так ещё и писать-то мне нечего.

Вообще, как бы бесчувственно не звучало, но было бы неплохо, если бы я вроде бы как и умер для родственников красноармейца Туйманова. Да это конечно же ужасно, но с другой стороны… Их сын, действительно, умер. Я уже не он.

А с другой стороны… Как же мне в прошлой жизни хотелось семьи! На сколько же я был, по сути, одиноким человеком на склоне своих лет перед самой пенсией! И насколько бы я мог стать ещё более одиноким человеком, когда на пенсию бы ушёл! И тут есть возможность закрыть этот гештальт, стать частью, как я понял, весьма неплохой семьи, где и родители ученые и петербуржцы… ленинградцы. Люблю я этот город на Неве, думал даже когда-то там пожить, но служба…

Через пятнадцать минут пришел майор Сенцов и сходу начал в очередной раз объяснять задачу.

— Ваша задача — проникнуть за барьер. Измененные выставили ментальную стену. Когда к ней приближаются люди, они умирают, или сходят с ума. Даже самолеты, если летают над Башней Дона, падают, потому что летуны умирают в небе, — давал последние вводные майор. — Снаряды, пущенные по Башне Дона, будто замедляются, почти что все не взрываются, если детонация и случается, то это оставляет только варонку рядом с барьером, но не внутри его.

Задача стояла только проникнуть за барьер, взорвать его изнутри. Как утверждал профессор Никодимов, это возможно. Ну и не дать закрыть этот разрыв. Мы со своей Силой, если станем в разлом, не должны позволить вновь сомкнуться барьеру. Продержать подобным образом разрыв, нам нужно буквально пять минут, может семь. А за это время из минометов, артиллерии, и даже из Катюш, будут накрывать Башню, превращая ее в кирпичную крошку. Отбирались лучшие расчеты, которые не должны были промахиваться и бить по нам. Хотя всякое может случиться. Так что опасно, конечно.

— Держитесь рядом с Туманом. Он должен пройти барьер первым, чем поможет, так как расширит собой проход. Артефактов у вас должно хватать, чтобы не попасть под власть тех тварей, что могут быть внутри… — продолжал накидывать ужасов Сенцов.

Все посмотрели на меня, а Ольга фыркнула, но воздержалась от комментариев. Она тяготилась моим лидерством. И вообще… У нас какая-то химия? Или опять Альфа мешает разделить зерна от плевел и понять, где человеческие чувства, а где что-то иное.

— Вольф Григорьевич дал? — удивился Сенцов, увидев на моем безымянном черный широкий перстень с белым большим бриллиантом. — Не смейте потерять… Нам всем тогда… Товарищ Сталин лично следит за судьбой товарища Мессинга.

— Потерять кольцо можно только с потерей меня самого, — сказал я, пробуя снять перстень.

Странное дело, хотя в моем случае говорить о странностях не совсем и уместно, но все же, перстень я надел на палец легко, а вот снять его сейчас могло бы стать явной проблемой.

Фигура Вольфа Мессинга в Советском Союзе была наполнена каким-то флером, мистицизмом. Вроде бы он делал предсказание о конце войны, предсказывал авиакатастрофы, умел читать мысли, что-то там еще. Никогда подробно не интересовался личностью этого человека, а тут вот оно как… Он сильный, как говорит Сенцов, «иной». И я, вроде бы как не слабый. Но я иду на опасное задание, а Мессинг только слезу смахивает со щеки.

Через двадцать минут нам приказали выходить во двор дома. Туда подъехал тентованый грузовик, в который мы погрузились и отправились на свое задание.

Башня Дона, названная в честь какого-то немецкого генерала, располагалась на берегу Верхнего озера. По сути, это был большой кругляш, напоминающий пресловутый Форт Боярд во Франции, но только в размерах сильно уступала Башня той фортеции. Примерно половина всей крепости омывалась тем самым озером, с другой стороны к Башне премыкало небольшое пространство, огороженное высоким каменным забором с бойницами. Внутри периметра стен располагались ДОТы, там же были и пулеметы, три зенитки. Сама башня имела многочисленные небольшие бойницы, с каждой из которой торчали стволы разных калибров.

Но не это удивляло, а то, что на территории башни и прилегающей к ней прилегающей территории не было видно ни одного живого существа в поле зрения.

— И что, Туман, ты рассмотрел? — с нескрываемой иронией спросил Игнат.

— То, что нужно, то и увидел, — не обращая на тон капитана Игнатова, задумчиво отвечал я.

Метрах в трехстах от Башни Дона начинались посадки и, прежде чем идти к тому барьеру, который простым человеческим глазом не виден, я решил залезть на дерево и посмотреть на объект, к которому подойти.