Консерватизм в прошлом и настоящем

Фактический, хотя официально и не зафиксированный, союз умеренных консерваторов и правых либералов сложился во Франции в период пребывания у власти А. Бриана.

Нечто подобное, несмотря на многие различия основных параметров общественной жизни, наблюдалось и в Соединенных Штатах Америки. Социально-политический курс президентов Т. Рузвельта и В. Вильсона в целом вписывался в рамки либерального варианта буржуазного реформизма. Однако в нем с самого начала содержался и солидный консервативный элемент. При этом соотношение между либеральными и консервативными компонентами в их политике было весьма динамичным. Сам Т. Рузвельт субъективно тяготел к консерватизму. «Он рассматривал себя, — писал американский историк Г. Колко, — как консерватора, стремившегося избежать революционного хаоса путем привнесения в индустриальную структуру разумного контроля»^{147}. Отсюда его постоянное стремление добиться «взаимопонимания» между капиталистами и рабочими — задача, которую он считал «значительно важнее законодательства»^{148}.

Свидетельством возросшей роли консервативного реформизма служили также сдвиги в установках католической церкви. До последнего десятилетия XIX в. она была самой надежной и непоколебимой опорой традиционалистского консерватизма. Любые новации, даже самые умеренные, трактуемые с позиций консерватизма, отвергались ею с порога. Опубликование в 1891 г. папской энциклики «Рерум новарум» («Новые времена») знаменовало собой существенные перемены в позициях Ватикана. При всей своей направленности против глубинных социальных перемен, против демократии и социализма, эта энциклика провозглашала поддержку церковью умеренных социальных реформ, ориентировала клир на активизацию деятельности в рядах рабочего класса и т. д.

Правда, идеи, изложенные в энциклике, нашли поддержку далеко не у всей церковной иерархии. Значительная часть католического клира оставалась на консервативно-традиционалистских позициях. Она всеми силами поддерживала тех консервативных деятелей, которые не только не приняли консервативно-реформистской политики, но и рассматривали своих единомышленников, выступавших за более гибкую стратегию, чуть ли не как «изменников» делу консерватизма. При этом многие консерваторы-традиционалисты заняли столь экстремистские позиции, что лишь немногим отличались от правых радикалов.

Большую активность проявляли представители экстремистского течения в Германии, где у них сложились самые тесные отношения с влиятельными кругами крупного монополистического капитала, задававшими тон в так называемом Центральном союзе германских промышленников (ЦСГП). Важной опорой консерваторов-экстремистов служил также Союз сельских хозяев, в котором заправляли аристократы-аграрии.

Показательна в этой связи та борьба, которую вели крайние консерваторы против умеренных консервативных правительств сначала Б. Бюлова, а затем Т. Бетман-Гольвега. Газета ЦСГП называла Бюлова не иначе как «катедер-социалистическим» канцлером. Кабинет Бетман-Гольвега ультраконсерваторы считали «слишком либеральным». Чрезмерным либералом был для них даже сам кайзер Вильгельм II. Наиболее крайние, экспансионистские позиции занимали консерваторы-экстремисты и в области внешней политики. Особенно отличался в этом отношении так называемый Пангерманский союз, объединивший в своих рядах наряду с влиятельными аристократами-аграриями, представителями чиновной знати и крупными промышленниками верхушку консервативно настроенной интеллигенции.

В Италии и Франции правый консерватизм экстремистского типа, будучи тесно переплетен с крайним шовинизмом, фактически превратился в разновидность правого радикализма с явно протофашистскими чертами. Крайне правый итальянский консервативный идеолог Д. Преццолини требовал, например, чтобы буржуазия, защищая свои интересы, пускала в ход против социалистического рабочего движения силу оружия. Лучше быть «аристократией разбойников», чем сборищем либеральных трусов — таков был лейтмотив его нашумевшей статьи, посвященной анализу теорий элиты^{149}. Главный политический теоретик итальянского национализма А. Рокко требовал «внутренней социальной консолидации посредством формирования национального сознания и прочной дисциплины»^{150}.

Во Франции с позиций, близких к правому радикализму, выступали писатель М. Баррес и его ученик и последователь Ш. Моррас. С именем Морраса связана история «Аксион франсез» — протофашистской организации, ставшей в начале века сборным пунктом для всех врагов республики, демократии и социализма. Ядром ее идеологии стал так называемый интегральный национализм барресовского типа. Он предполагал классовый мир, строгую иерархию, корпоративную организацию общественной жизни, а также сплочение нации для борьбы с внешними и внутренними врагами. Все это имелось в виду осуществить под эгидой авторитарно-монархического режима.

В Англии экстремистско-консервативные позиции занимала часть так называемых «твердолобых» консерваторов, заслуживших это название за непримиримое сопротивление реформе палаты лордов. Видное место в этой группе принадлежало Д. Чемберлену, А. Мильнеру, лорду Уиллоуби де Броку и ряду других.

Зарождение экстремистского консерватизма в Испании связано с именем А. Мауры, дважды возглавлявшего консервативные кабинеты.

Выйдя в 1913 г. из консервативной партии, А. Маура и его сторонники создали движение, которое перенесло политическую борьбу из парламента на улицу. В нем уже достаточно зримо проглядывали экстремистско-консервативные и даже праворадикальные черты. Не случайно многие западные историки отмечают глубинную связь мауризма с последующей диктатурой М. Примо де Риверы, а через нее и с франкизмом. Действительно, мауризм готовил почву для авторитарно-фашистских порядков, хотя сам Маура далеко не полностью разделял экстремистские установки движения, носившего его имя.

В отличие от стран Европы крайний, экстремистский консерватизм в Соединенных Штатах Америки основывался на абсолютизации свободной конкуренций и невмешательства государства в экономические процессы, т. е. стоял на позициях, которые в большей степени были свойственны европейскому либерализму. Для оправдания такой абсолютизации широко использовался социал-дарвинизм, провозглашавший объективную необходимость отбора, обрекающего на гибель всех неудачников и неимущих. Постоянным резервом такого экстремистского консерватизма были расистские организации, прежде всего ку-клукс-клан, влияние которого распространилось далеко за пределы американского Юга.

Первая мировая война внесла глубокие изменения в расстановку политических сил как на мировой арене, так и в отдельных странах. Эти изменения сказались и на положении на правом фланге политической структуры в зоне промышленно развитого капитализма. Затронули они и консервативный лагерь.

Глава 2. КОНСЕРВАТИЗМ И ФАШИЗМ

В современной литературе, посвященной анализу консерватизма, как и десятилетия тому назад, ведутся ожесточенные споры относительно взаимосвязи между консерватизмом и фашизмом. Сами консерваторы и близкие к ним авторы отрицают существование такой взаимосвязи. Они выискивают действительные или мнимые расхождения между консервативными идеологами и политическими течениями, с одной стороны, и фашистской теорией и практикой — с другой, конструируя на этой базе тезис о принципиальном различии (и даже несовместимости) консерватизма и фашизма. Идейно-политический смысл подобной позиции очевиден: помешать тому, чтобы отвращение, которое питают к фашизму широкие круги общественности, продолжало сказываться на репутации современных консервативных течений.

Как же обстояло дело в действительности? Чтобы ответить на этот вопрос, следует прежде всего освежить в памяти ту социальную и политическую обстановку, которая вызвала к жизни фашизм. Возникновение его не случайно пришлось на те годы, вскоре после победы в России Великой Октябрьской социалистической революции, когда капиталистический мир переживал острейший кризис. Впервые в истории человечества была не только продемонстрирована несостоятельность капиталистической системы, но и показан реальный выход из социальных и политических противоречий на путях коренного, революционного преобразования устаревших общественных отношений. В полном объеме значение этого обстоятельства было оценено далеко не всеми современниками. Однако в наиболее чутко реагировавших на события фракциях буржуазии, ощутивших всю серьезность угрозы своим позициям власти, стала пробивать себе дорогу идея необходимости новых средств сохранения господства. В частности, возникли сомнения в эффективности парламентского механизма, который достаточно успешно обслуживал капиталистическое общество в условиях капитализма свободной конкуренции.

Для таких сомнений имелись серьезные основания. Буржуазная парламентская система возникла и сложилась в обстановке, когда капитализм на своей домонополистической стадии еще выражал и отражал нужды общественного прогресса, а тем самым в какой-то форме — и интересы значительных масс населения. Это обеспечивало партиям, стоявшим на позициях сохранения буржуазного строя, более или менее устойчивую социальную базу. Дополнительное, но в то же время существенное значение имело то обстоятельство, что политическая активность значительной части населения оставалась в большинстве стран сравнительно низкой. В результате в основании пирамиды, которую образовывала тогдашняя политическая система капиталистического общества, находилась не основная масса взрослого населения, а лишь его (иногда даже не очень существенная) часть.