Консерватизм в прошлом и настоящем

Переход к империалистической стадии развития капитализма обострил старые и создал новые противоречия. Выросла политическая активность трудящегося населения; укрепились его позиции в политической области, его влияние на политический процесс. В условиях обострения классовой борьбы и широкого «вторжения» масс в политику традиционный буржуазный парламентаризм стал терять прежнюю эффективность. Расширение объема влияния центров экономической власти на политические решения, свойственное монополистическому капитализму, усиление коррупции как результат роста влияния монополий на политическую систему еще более углубили ров между верхушечными звеньями политической системы и широкими народными массами. Соответственно возросла и неустойчивость положения, в котором оказались эти звенья.

Все это, разумеется, проявлялось лишь в тенденции. Однако в отдельных, наиболее развитых капиталистических странах эта тенденция вырисовывалась настолько четко, что превратилась в серьезнейшую политическую проблему.

В сложившихся условиях господствующий класс стал — пусть непоследовательно и робко — осуществлять переход от «верхушечной» политики, опирающейся главным образом на высшие слои общества, к политике, ориентированной на завоевание поддержки «простого народа». Инструментом такой политики должны были стать массовые партии, обладающие способностью спекулировать на неопытности и предрассудках части населения, впервые приобщившейся к политической активности.

Буржуазно-либеральные силы были в то время плохо приспособлены к выполнению такой роли; их влияние на трудящиеся массы слабело, а низкий уровень организованности делал их малоэффективными в кризисных ситуациях. В недостаточной степени были пригодны для этой роли и консервативные партии. Их традиционная социальная база размывалась; тесные связи с наиболее одиозными правящими кругами закрывали путь к возникшим новым отрядам трудящихся, политика более или менее активного торможения поступательного развития общества способствовала компрометации консервативных постулатов и политики.

В этих условиях господствующий класс стал ощущать особую потребность в новой политической силе, жесткой, чтобы компенсировать слабости традиционного политического механизма и погасить революционные выступления трудящихся, и в то же время популярной, чтобы обеспечить хотя бы необходимую для этого политическую стабильность.

Вакансия для фашизма

Если бы не данное обстоятельство, то небольшие праворадикалистские группы, из которых потом сложилось фашистское движение в Италии, Германии и в ряде других капиталистических стран, никогда бы не вышли из политического забвения, которое стало уделом их многочисленных предшественников. В каком-то смысле фашизму повезло, поскольку он оказался самым подходящим претендентом на роль, в которой так нуждались власть имущие в то время.

С самого начала ему была отведена роль жандарма по отношению к революционной части народа. Уже в первые годы своего существования он потопил в крови выступления пролетариата в Италии и в ряде других государств Европы. В странах, где фашистам не удалось пробраться к власти, их вооруженные отряды играли роль неофициальной ударной силы, терроризировавшей рабочие партии и их приверженцев и создававшей атмосферу гражданской войны. Захват власти в Германии нацистами положил начало массовым расправам, которые стали неотъемлемой частью фашистской политической системы.

Но роль жандарма не исчерпывала социально-политической функции фашизма. Для спасения капиталистической системы было мало контрреволюции в традиционном смысле этого слова: т. е. реакции на революционные выступления путем кровавого насилия. Необходимо было, кроме того, предотвратить революционные выступления в будущем, решив наиболее неотложные проблемы, но так, чтобы это отвечало интересам существующего строя.

В обстановке острого кризиса капитализма фашизм призван был осуществить то, с чем не смогли справиться традиционные буржуазные партии: по возможности приспособить старую систему власти к новой экономической и социальной реальности. Иными словами, речь шла о том, чтобы реализовать при помощи крайних средств программу перехода к государственно-монополистическому капитализму со всеми свойственными ему атрибутами — от всестороннего государственного вмешательства в экономику до тотального манипулирования духовной жизнью народа.

Сказанное, разумеется, не означает, что развитие от монополистического к государственно-монополистическому капитализму должно было неизбежно пройти через фазу фашизма. Впоследствии правящий класс ряда стран — кстати, не без учета опыта фашизма — нашел другие, менее болезненные для него самого и более эффективные пути перехода к государственно-монополистическому капитализму, сохраняя традиционные формы буржуазной демократии. Фашизм, следовательно, не фатальная неизбежность, а один из вариантов пути в этом направлении. Однако в сложившихся тогда условиях правящие классы в некоторых развитых капиталистических странах, не уверенные в прочности своих позиций, не нашли и не захотели искать другого выхода.

Немалую роль в выборе, который они сделали, сыграло и то, что фашизм не без основания показался им удобным орудием осуществления внешнеполитических амбиций. Стремление к тотальной регламентации жизни общества и реорганизации его на военизированной основе, апелляция к национальным чувствам и шовинистическим предрассудкам делали его эффективным инструментом подготовки к проведению территориальной экспансии. Не случайно наиболее прочные позиции фашистские силы завоевали в межвоенный период в тех странах, в которых правящие классы чувствовали себя обойденными при дележе добычи (Италия) или ущемленными в результате понесенного поражения (Германия).

Разумеется, правящий класс осознал это не полностью и не сразу. Отдельные его фракции приходили к такому осознанию в разное время и в разной степени. Не всех устраивало подобное развитие, не всем пришлись по душе методы его реализации.

Объяснялось это многими причинами. Важную роль играло то, что осуществление государственно-монополистических мероприятий, отвечая интересам правящего класса и его верхушки в целом, неизбежно связано с ущемлением интересов его отдельных представителей и целых фракций. Кроме того, вера монополистической буржуазии в способность фашистских партий реализовать поставленные перед ними задачи созревала лишь постепенно. На первом этапе фашистские партии носили на себе глубокий отпечаток своего «плебейского» происхождения. Это находило выражение не только во внешнем виде и поведении руководящих кадров, плохо вписывающемся в традиционные рамки. Характер массовой базы фашистских партий, как и специфика отношений между ею и партийным руководством, сказывались на требованиях и лозунгах этих партий.

В руководящих кругах господствующего класса отдавали себе отчет в том, что передача власти такому массовому движению, как фашистское, не может быть осуществлена без «издержек», т. е. без уступок разнородной, преимущественно мелкобуржуазной массе, составлявшей политическую пехоту фашизма. Некоторые представители монополий, принимая демагогию за истинные цели фашистов, отвергали сотрудничество с ними. Другие — выражали сомнения в способности фашистских лидеров справиться с идущими за ними массами.

Определенные опасения были связаны с переменами в политической машине. Поскольку передача политического руководства фашистам означала смену формы власти, она неизбежно вела к коренной перестройке, а в ряде случаев — к слому старого партийно-политического механизма. Это требовало от буржуазии отказа от устоявшихся политических симпатий и связей. В ходе перестройки терпели неудобства, а иногда несли ощутимые потери отдельные представители господствующего класса, специализировавшиеся в области политики и административной деятельности. Это вызывало не только личные, но и групповые коллизии.