Консерватизм в прошлом и настоящем

Меттерниховская политика оказалась в центре внимания и докторской диссертации Г. Киссинджера «Европа в первые десятилетия XIX века», опубликованной затем в виде книги под названием «Восстановленный мир». Позднее в качестве руководителя внешнеполитического ведомства США Киссинджер попытался на практике воссоздать в новых условиях некое подобие меттерниховского эквилибриума.

Надо сказать, что, воздавая должное Меттерниху, Киссинджер все же ставил Бисмарка выше. Меттерниху при всем его дипломатическом искусстве, констатировал будущий государственный секретарь США, недоставало силы духа, чтобы преодолеть тупики, создаваемые историческими кризисами, «способности заглянуть в пропасть не с отрешенностью ученого, а со стремлением преодолеть вызов или погибнуть»^{195}. Как раз такой способностью обладал, по его мнению, «железный канцлер». Превосходство Бисмарка Киссинджер видит в том, что он стремился (и не без успеха) поставить себе на службу самые влиятельные силы своего времени, тогда как Меттерних лишь пытался отвести их в сторону, притормозить их натиск. В то же время в работе, специально посвященной Бисмарку, Киссинджер сожалел, что способ, посредством которого была объединена Германия, «лишал международную систему гибкости»^{196}. В конечном счете, пишет автор книги о Киссинджере американский ученый Б. Мэзлиш, ни Меттерних, ни Бисмарк не служили для него историческим образцом: «Для того, чтобы получить правильную комбинацию, необходимо было слить воедино понимание возможности, присущее одному, с волей другого»^{197}. Как видим, изучение консервативных идей, «консервативного государственного искусства» находило прямой выход в политике США.

Свидетельством интереса к консервативной традиции Западной Европы может служить и диссертация отнюдь не принадлежавшего к консервативному лагерю будущего президента США Дж. Ф. Кеннеди, посвященная Доносо Кортесу. По ее материалам он опубликовал в 1952 г. обширную статью, лейтмотивом которой было противопоставление политической мысли и конкретной деятельности испанского дипломата. Кеннеди подчеркивал, что Доносо Кортес, несмотря на бури, бушевавшие в его голове, оставался верным служителем либерально-монархического режима, прагматичным и умеренным в своих действиях. Если же он взывал к диктатуре, то лишь потому, что надеялся с помощью диктатора восстановить естественный эквилибриум, нормальный ход вещей^{198}.

Актуальность идей Доносо Кортеса в послевоенном мире открыл для себя и П. Вирек: «Суждения Кортеса о бренности разума и тщетности прогресса могут быть лучше оценены сегодня, в период растущего разочарования в прогрессе, чем в оптимистический викторианский век… В сегодняшней Европе его эссе 1851 г. остается одним из наиболее важных интеллектуальных орудий против левых»^{199}. Вирек рекомендует американским консерваторам внимательнее отнестись к наследию испанца, который «в литературном отношении превосходит де Местра, а по прозорливости Берка и Меттерниха»^{200}.

Все же определяющее воздействие на формирование идеологии послевоенного консерватизма в США оказало наследие Э. Берка. Уже 12 апреля 1945 г. (в день смерти Рузвельта) в Фордхэмском университете было основано общество имени Берка, приступившее к пропаганде взглядов английского вига среди консервативно настроенных интеллектуалов. В 1949 г. вышла книга Т. Копленда под названием «Наш замечательный друг Эдмунд Берк». Тогда же под редакцией Р. Хоффмана и П. Левака появился сборник трудов и речей Берка, предназначенный для американских читателей. С конца 50-х годов стал выходить специально посвященный изучению наследия Берка журнал «Берк ньюс леттер».

Подоплека беркианского бума очевидна. «Многие высказывания Берка против Великой французской революции, — подчеркивал Т. Копленд, — …могут быть адресованы большевикам»^{201}. Как писал П. Вирек, Берк «учит нас отвечать на мировую революцию, не пытаясь превзойти ее слева или с помощью крайне правой реакционной тирании, а сохраняя свободные институты Запада»^{202}. Вирек решительно противопоставил Берка де Местру; берковская ветвь — это эволюционный консерватизм, а местровская — контрреволюционная. Если мест-ровский консерватизм, по мнению Вирека, мертв, то «берковский более гибкий консерватизм сегодня сильнее, чем когда-либо, пропитывает все партии в Англии и Америке». В наследии Берка Вирек усматривал самую подходящую почву для консервативно-либерального консенсуса. «Сегодня наиболее чистые либералы и более умеренные консерваторы стали двумя параллельными линиями, пересекающимися не в бесконечности, а в Берке»^{203}.

На роль главного пророка беркианства в США претендовал и философ Р. Керк, которого Дж. Нэш характеризует как «романтического традиционалиста по инстинкту»^{204}. Книга Керка «Консервативное мышление» (The Conservative Mind), опубликованная в 1953 г., имела громкий резонанс. Ее успеху, как признавал позднее сам автор, способствовала атмосфера первых дней администрации Эйзенхауэра, приход к власти которой консерваторы расценивали как свой успех. Книга Р. Керка, по словам Д. Нэша, представляла собой как бы «генеалогию хороших людей и ценных мыслей»^{205}. Перед читателем разворачивалась эволюция англосаксонской консервативной мысли в образах и идеях за два столетия. Благодаря Керку американские консерваторы обзавелись солидной родословной.

Книга Керка проникнута наступательным духом. «Консерваторы, — писал он, — отступали со времен Французской революции… но они не отчаивались, когда бывали биты… Противникам удавалось обращать их в бегство, выбивать их из укреплений, но они никогда не капитулировали; и сегодня они имеют такую возможность отвоевать почву, какой у них не было с того дня, когда современный радикализм бросил вызов традиционному обществу»^{206}. В революционные эпохи, полагал Керк, люди бывают увлечены новизной, но затем они устают от нее, их тянет к старым принципам. История представляется американскому консерватору-традиционалисту циклическим процессом; поэтому на определенном его витке консервативный порядок возвращается вновь, и консерваторы «должны знать традицию, которая с ним связана, чтобы суметь воссоздать общество»^{207}. Послевоенное время Керк как раз и рассматривал как благоприятный для консерваторов цикл, а идеи Берка считал самым подходящим духовным и моральным оружием консерваторов для реализации благоприятной возможности. На консерваторов, утверждал Керк, легло бремя ответственности за «судьбы христианской цивилизации», и они в силах справиться с этой грандиозной задачей.

Если Вирек, Росситер и другие сторонники консервативно-либерального консенсуса опирались на Берка с целью обосновать реформистско-консервативную позицию, то Керк, опираясь на Берка, ведет атаку против всякого рода реформизма. Его подход ближе к «твердому индивидуализму», хотя он против крайностей «индивидуалистов».

Великие консерваторы, по убеждению Керка, — это пророки, критики, но отнюдь не реформаторы. Вообще мир никогда не улучшить посредством политической деятельности, «потому что природа человека непоправимо повреждена»^{208}.

В суждениях Керка наиболее рельефно проявляется самый существенный признак традиционалистского консерватизма. В отличие от консервативных реформистов, которые усматривают средство достижения социальной стабильности в ограниченных реформах, консерваторы-традиционалисты стремятся обеспечить широкий национальный консенсус, апеллируя к традиционным представлениям и предрассудкам, авторитету и религии. Социально-экономическую проблематику они пытаются перевести в религиозно-этическую плоскость. Это удобно и с точки зрения маскировки реальных классовых антагонизмов.

Почти три десятилетия спустя после выхода своей наиболее известной книги Р. Керк, выделяя важнейшие принципы традиционалистского консерватизма, поставил на первое место веру «в порядок более высокого уровня, чем человеческая способность приспособиться; убеждение, что экономика переходит в политику, политика — в этику, этика — в религиозные понятия»^{209}.

Самым влиятельным рупором правого консерватизма стал основанный в 1955 г. У. Бакли-младшим журнал «Нэшнл ревью». Ключевым элементом позиции Бакли и его единомышленников был традиционализм. Правда, в отличие от Керка, они заходили дальше вправо, более последовательно придерживались «твердого индивидуализма». Сам Бакли называл свой журнал «органически американским, укорененным в глубочайшие национальные традиции и в глубочайшие традиции западной цивилизации»^{210}.

Бакли и его окружение активно выступали за консолидацию консервативных сил, имея в виду прежде всего правое крыло консервативного лагеря. Основой для сплочения должно было стать слияние традиционализма, «твердого индивидуализма» и по возможности либертаризма. Идейная платформа была найдена в концепции швейцарского экономиста В. Рёпке, изложенной им в книге «Гуманная экономика», где проповедь свободной рыночной экономики комбинировалась с восхвалением христианского гуманизма, традиционных ценностей и резким осуждением современного «массового общества». И все это цементировалось воинствующим антикоммунизмом. Как утверждал Рёпке, издержки, порождаемые рыночной экономикой, должны быть нейтрализованы посредством укрепления устоев семьи, религии и традиций.