Конспирология бытия

Каждый мыслящий "субъект" (ego) несет в себе трансцендентальное начало (аподиктическую структуру, "монаду"), идентичную для всех участников коммуникации. В сообществе субъектов их "монады" вступают между собой в общение в трансцендентальных мирах. Кроме того, каждый субъект погружен в свой индивидуальный жизненный мир. Благодаря взаимодействию "монад" происходит "самопоказывание" сущностей, так преодолевается самоизоляция субъектов.

М. Хайдеггер уже в ранних работах (в частности, в курсе лекций 1923 г.) ставит под сомнение гуссерлевскую идею "аппрезентации" и самопоказывания сущности вещей. Он приходит к неутешительному для феноменологии Э. Гуссерля заключению: "самопоказывание" в рассудочных формах часто бывает не сутью вещи, а иллюзией вещи, когда "неподлинное" выдает себя за "подлинное". Поиск подлинного становится целью М. Хайдеггера. В дальнейшем он характеризует "неподлинное" в качестве отколотого от бытия сущего, которое приобретает, поэтому, свой особый способ бытия - "бытия-для", становясь миром орудий, подручных вещей. Подлинно то, что естественно, и что прямо причастно бытию без каких-либо посредников. Наоборот, "подручная" вещь отсылает к другой вещи, а также к субъекту (носителю и пользователю), и все здесь связывается взаимодействием и опосредствованием. Мир подручных вещей формируется на искусственном основании - он пред-ставляется. Рассудок строит мир по своему образу и подобию и манипулирует им.

Ж. Деррида исходит из критики М. Хайдеггера, но использует ее в своих целях. Цель грамматологии (не всегда афишируемая) - контроль над бессознательной стихией языка, той стихией, где "означаемое" теряет власть над "означающим" и где особо велика власть фрейдовского "ида". Означающее в грамматологии обращается в "след", адресованный другому "следу". Правда, игра следов вообще возможна лишь на территории "означаемых", иначе теряется всякий смысл (исчезает контролируемый объект). Вот поэтому Ж. Деррида говорит, что "мысль о следе не может ни порвать с трансцендентальной феноменологией, ни полностью редуцироваться к ней". Эта же ситуация в более отчетливой формулировке у Ж. Делеза называется "управляемый хаос", "хаосмос".

Для герменевтики проблема несоизмеримости есть, прежде всего, вопрос о "языке понимания" и проблема "понимания Другого".

Оба эти аспекта в полной мере проявили себя и в точных науках; и об этом с большим знанием дела писал Т. Кун в своей знаменитой "Структуре научных революций":

"Действительно ли эти исследователи видели различные вещи, когда рассматривали объекты одного и того же типа? Правомерно ли вообще говорить, что ученые проводили свои исследования в различных мирах? Эти вопросы нельзя откладывать, ибо, очевидно, есть другой и намного более обычный способ описания всех исторических примеров, приведенных выше. Многие читатели, конечно, захотят сказать: то, что мы называем изменением с помощью парадигмы, есть только интерпретация ученым наблюдений, которые сами по себе предопределены раз и навсегда природой окружающей среды и механизмом восприятия. С этой точки зрения Пристли и Лавуазье оба видели кислород, но они интерпретировали свои наблюдения различным образом; Аристотель и Галилей оба видели колебания маятника, но они по-разному интерпретировали то, что видели.

<...>

Я остро осознаю трудности, порождаемые утверждением, что когда Аристотель и Галилей рассматривали колебания камней, то первый видел сдерживаемое цепочкой падение, а второй -- маятник. Те же самые трудности представлены, даже в более фундаментальной форме, во вступительной части этого раздела: хотя мир не изменяется с изменением парадигмы, ученый после этого изменения работает в ином мире.".

Как вообще может быть, чтобы одни и те же объекты попадали в поле зрения разных исследователей? Ведь "объекты" составляют внутренний момент субъект-объектного отношения и зависят от теоретической точки зрения субъекта? Имеем ли мы право, в таком случае, говорить об "одном и том же" объекте? Можно, конечно, попытаться выйти из затруднения указанием на независимый "факт" и назвать его "объектом". Точнее, "факт" здесь играет роль полномочного представителя объекта. Но рассуждение будет иметь смысл только в том случае, если факты инвариантны относительно разных теорий. В действительности это не так. Миф о независимости фактов от теории давно развенчан в трудах Э. Гуссерля, М. Хайдеггера, К. Поппера и др., и следует признать, что факты всегда теоретически нагружены и что не существует никаких независимых фактов. (Тем не менее, факты могут подтверждать или опровергать теорию.)

С этим связан более общий вопрос. Если мы говорим о несоизмеримости понятий, теорий, эпох, культур и т. д., то подразумевается следующее. У них нет общего, они ни в чем не тождественны, нет критерия сравнения. Но тогда получается, что общее и тождественное в них - несоизмеримость? Что это означает, что они несоизмеримы?

Никто не запрещает мерить человека "животной" меркой (греки говорили о "двуногом без перьев", "политическом животном" и др.), или, наоборот, видеть человеческое в поведении зверя ("альтруизм" и т. п.). Однако, в итоге исчезают сами явления, и мы имеем дело уже с суррогатом. К. Юнг, например, определяет несоизмеримость науки и искусства через их внутреннюю "самотождественность": "Бесспорно одно: две эти области, несмотря на свою несоизмеримость, теснейшим образом связаны, что сразу же требует их размежевания. Их взаимосвязь покоится на том обстоятельстве, что искусство в своей художественной практике есть психологическая деятельность и в качестве таковой может и должно быть подвергнуто психологическому рассмотрению... С другой стороны...только та часть искусства, которая охватывает процесс художественного образотворчества, может быть предметом психологии, а никоим образом не та, которая составляет собственное существо искусства.<...> Искусство в своем существе - не наука, а наука в своем существе - не искусство; у каждой из этих двух областей духа есть свое неприступное средоточие, которое присуще только ей и может быть объяснено только через самое себя.".

Но все же мы должны признать и частичную правоту 5-й аксиомы "Этики" Б. Спинозы: "Вещи, не имеющие между собой ничего общего, не могут быть и познаваемы одна через другую; иными словами - представление одной не заключает в себе представления другой".

Суть аксиомы Б. Спинозы можно выразить и по другому. Все, что познается рационально, познается через тождество. И если мы публично отказываемся от принципа тождества, но продолжаем мыслить в рациональных схемах, как это делают постмодернисты, то, в лучшем случае, это самообман, или, хуже того, лукавство.

Чтобы мыслить строго рационально, мы должны мыслить в границах тождеств, постоянно отождествлять нетождественное. Процедура отождествления нетождественного как раз и означает соизмерение несоизмеримого. Это всегда насилие, даже простое определение вещи разрушает ее, поэтому измерение не столько измеряет, сколько конструирует. Это и приводит к эффекту соотношения неопределенностей: чем определеннее вещь в измерении, тем неопределеннее (для нас) ее первообраз.

В рациональном знании "вещь" опосредствуется, и пропущенная через "мясорубку" теории она похожа на себя не более, чем бифштекс на индийскую корову. Но верно и то, что человек способен увидеть вещь без посредников - в обход абстракций, а также чувств, ощущений, представлений и т. п. Такое видение феноменологи (и психологи) называют "гештальтом", но в герменевтике его толкуют немного иначе. "Это не гештальт, - пояснил в одной из дискуссий В. В. Бибихин, - потому что гештальт - это форма. Это очень близко, да. Но "гештальт" - это психологизация того более, гораздо более кардинального обстоятельства, того зрения раньше, как бы. Оно настоящее, оно - полноценное зрение, оно ничуть не хуже, чем так называемое чувственное зрение. Но оно - зрение ... вещи в ее бытии. Мы как бы прикидываемся дурачками, мы себя делаем глупее, чем на самом деле есть. <...> Эти вещи никак не выводимы из восприятий, наука их поэтому не признает. Но тем не менее это настоящее созерцание, более полноценное, чем чувственное... Разве вещи - это не бытие? Если мы будем расправляться с вещами, отправляя их, скажем, в область онтического - т. е. низшего, то у нас так ничего и не останется. Никакого бытия не останется. Вещи - и есть бытие".

Вещь причастна человеческому бытию потому, что: а) то и другое причастно миру как целому; б) человек и мир соразмерны. "Причастное" в данном случае означает, что: а) целое порождает свою часть; б) в части "светится" (проявляет себя) целое; в) части между собой синхронны. "Соразмерность человека и мира" означает то же, что эйнштейновская формула "Нет иной Вселенной, кроме Вселенной для нас". Таковы самые общие контуры концептуализации, которая выводит, на наш взгляд, проблему из тупика. Она (концептуализация) позволяет преодолеть: 1) непроницаемость кантовской "вещи-в-себе"; 2) несовместимость res extensa и res cogitans Р. Декарта.

Обрисованная здесь концептуальная схема избегает трудностей "гештальтного" подхода (он, собственно, и есть феноменологический подход). Но Т. Кун, кстати, берет за основу именно идею гештальта:

"Поскольку новые парадигмы рождаются из старых, они обычно вбирают в себя большую часть словаря и приемов, как концептуальных, так и экспериментальных, которыми традиционная парадигма ранее пользовалась. Но они редко используют эти заимствованные элементы полностью традиционным способом. В рамках новой парадигмы старые термины, понятия и эксперименты оказываются в новых отношениях друг с другом. Неизбежным результатом является то, что мы должны назвать (хотя термин не вполне правилен) недопониманием между двумя конкурирующими школами. Дилетанты, которые насмехались над общей теорией относительности Эйнштейна, потому что пространство якобы не может быть "искривленным" (но дело было не в этом), не просто ошибались или заблуждались. Не были простым заблуждением и попытки математиков, физиков и философов, которые пытались развить евклидову версию теории Эйнштейна. Пространство, которое подразумевалось ранее, обязательно должно было быть плоским, гомогенным, изотропным и не зависящим от наличия материи. Чтобы осуществить переход к эйнштейновскому универсуму, весь концептуальный арсенал, характерными компонентами которого были пространство, время, материя, сила и т. д., должен был быть сменен и вновь создан в соответствии с природой. Только те, кто испытал (или кому не удалось испытать) это преобразование на себе, могли бы точно показать, с чем они согласны или с чем не согласны. Коммуникация, осуществляющаяся через фронт революционного процесса, неминуемо ограниченна... <...>

[Различные группы ученых]... видят различные вещи, и видят их в различных отношениях друг к другу. Вот почему закон, который одной группой ученых даже не может быть обнаружен, оказывается иногда интуитивно ясным для другой. По этой же причине, прежде чем они смогут надеяться на полную коммуникацию между собой, та или другая группа должна испытать метаморфозу, которую мы выше называли сменой парадигмы. Именно потому, что это есть переход между несовместимыми структурами, переход между конкурирующими парадигмами не может быть осуществлен постепенно, шаг за шагом посредством логики и нейтрального опыта. Подобно переключению гештальта, он должен произойти сразу (хотя не обязательно в один прием) или не произойти вообще.".