Конторщица

— Легко, — сказала я, усмехнувшись, — предлагаю что-нибудь типа "матовый нюд с увлажняющей текстурой бальзама", "сочный фреш зеленого яблока", "коралловая симфония с успокаивающим эффектом", "нежная улыбка радуги"…

— Не спешите, не спешите, Лидия Степановна, — Иван Тимофеевич торопливо записывал в блокнот.

— Иван Тимофеевич, я таких вот названий могу бесконечно перечислять, — хихикнула я (из прошлой жизни помню такой вот информационной ерунды много).

— Интересно, — внимательно посмотрел на меня Иван Тимофеевич, словно видел в первый раз.

— Иван Тимофеевич, — сказала я, — только когда будете название печатать, было бы хорошо, сверху на каком-нибудь иностранном языке перевод написать. На французском там, или итальянском… красивым шрифтом…

Иван Тимофеевич кивнул и отметил в блокноте.

— Но лучше, конечно, на арабском или хинди, — продолжила развивать мысль я. — В общем, чем экзотичнее — тем лучше.

— Лидия Степановна, — вдруг сказал Иван Тимофеевич, — я вот подумал… а что, если вам попробовать написать заметку о красоте для женщин. Проба пера, так сказать…

— Не вопрос, Иван Тимофеевич, — пожала плечами я, — Сколько строк, о чем конкретно нужно писать и какой срок?

— Давайте так, — наморщил лоб Иван Тимофеевич и черканул что-то себе в блокноте, — напишите, к примеру, о пользе крема для рук, с убедительными примерами. Кратенько. Скажем, предложений на десять. А мы посмотрим, может что и получится… И не спешите, до следующего понедельника время есть.

— Хорошо, — согласилась я, прикидывая, когда же я все успею.

— Если у вас хорошо получится, а я почему-то уверен, что получится у вас замечательно, — можно будет взять вас к нам в газету, — сказал Иван Тимофеевич. — Рубрику для женщин никто нормально не ведет. И, соответственно, ее практически не читают.

— Но я работаю в депо, — напомнила я.

— Ничего страшного, — отмахнулся Иван Тимофеевич. — Внештатным корреспондентом вполне можно.

Хм, заманчиво!

Иван Трофимович залпом допил остывший какао и раскланялся уходить, и тут меня осенило опять:

— Иван Тимофеевич, еще секунду. Скажите, а вашу газету журналистское расследование не интересует? Ну, там саботаж на предприятии, враги пытаются помешать производству? Или таинственные похищения людей и кто за всем этим стоит?

— Занятно, — оживился Иван Тимофеевич и сел обратно на стул. — Есть у меня один журналист, очень талантливый паренек, любит что-нибудь эдакое… хотя и фантазер изрядный… Расскажите подробнее.

Ну, я и рассказала. Мне не жалко.

— А почему вы в милицию не заявите? — спросил Иван Тимофеевич.

— Да вот понимаете, — неопределенно пожала плечами я, — милиция и так расследует исчезновение Риммы Марковны. Я просто побоялась навредить ей. Вдруг она что-то натворила или вообще совершила противозаконное действие? Нет, сначала нужно разобраться, что там происходит, а потом уже решать — привлекать милицию или нет.

Иван Тимофеевич заинтересовался. Так что вопрос о том, как Римма Марковна попала в это странное учреждение и что там вообще происходит, будет расследовать профессиональный журналист.

В общем, расстались мы с Иваном Тимофеевичем донельзя довольные друг другом.

Когда Иван Тимофеевич ушел, я с подвыванием потянулась и глянула на часы — ого, время почти заполночь. Лидочка-то молодая, а вот я привыкла в это время уже спать. Да и устала что-то.

Нырнув в кровать, я уютненько замоталась в одеялко, свернулась буквой "зю", удобно подтянула под себя подушку и, наконец-то, закрыла глаза: однако вместо того, чтобы моментально отрубиться, перед глазами пьяной каруселью замельтешили образы последних дней, ярче всех почему-то выделялась Римма Марковна в новом халате, в одной руке она держала зеленого зайца, в другой — кусок самодельного мыла и при этом укоризненно смотрела на меня.

В общем, поворочавшись и покрутившись где-то добрых полчаса и сбив простынь в огромное гнездо, я, в конце концов-таки, поняла, что спать сейчас не могу физически и вышла на кухню. Ночь за окном вступила в свои права, на небе зажглись крупные, как мелитопольская черешня, звезды. Истошно надрывалась какая-то неугомонная птичка.

В черном-черном окне отражалась хмурая Лидочка с всклокоченными волосами. Ну, раз поспать не судьба, нужно занять себя хоть чем-нибудь, желательно скучным и монотонным, тогда быстро надоест и нормально усну. К сожалению, ни одной философской книжки у Лиды еще не было (вообще еще ни одной книжки не было!), поэтому чтение отпадает, посуду я перемыла, пол тоже, увы, чистый.

Глянув на отражение в окне еще раз, я поёжилась и решила срочно покрасить брови. Лидочкины "ниточки" уже вполне заросли (зато Лидочка хоть перестала быть похожей на удивленную Лию Ахеджакову), я их в последнее время подрисовывала карандашом, но пришла пора привести себя в порядок. Вооружившись кисточкой и краской для бровей и ресниц, я густо намазала брови (а заодно и ресницы) и засекла время. Пока краска красится решила сделать соляную ванночку для ног (пятки у Лидочки были как у пожилого механизатора со стажем).

Забадяжив горячий солевой раствор в тазике, я уже примерялась как бы половчей сунуть туда ступни, как в дверь позвонили. От неожиданности я вздрогнула и с тихим плюхом уронила полотенце в таз. Расстроившись (единственное полотенце для ног), я вытащила, отжала и тихонько, на цыпочках, подошла к двери (хорошо, паркет новый, не скрипит).

За дверью кто-то вздыхал и топтался, но не уходил. Потоптавшись еще какое-то время, там опять вздохнули и затем решительно позвонили еще раз, при этом на кнопку давили долго-долго. Я и так вся взвинченная, а тут вообще испугалась, что звонок сейчас сгорит.

Открывать я не собиралась категорически: во-первых, никто к Лидочке никогда среди ночи не ходил, теоретически мог Петров прийти поклянчить бутылку, но, насколько мне известно, в этих числах он получал пенсию, во-вторых, с намазанными какой-то дрянью бровями и ресницами я была похожа на нечто усредненное между Джокером и персонажем из фильма "Морозко" в исполнении Чуриковой. Доводить ночного гостя своим малоэстетичным видом до инфаркта не хотелось.

Стараясь не шуметь, осторожно, на цыпочках, я ушла в комнату и выключила свет. Если это кто из соседей — скажу, что крепко сплю и не слышала. Хотя в соседях у меня народ интеллигентный, вряд ли это они среди ночи так ломиться будут.

В дверь звонили еще пару раз, стучали, дергали ручку, потом, вроде, ушли. Не включая свет, я тихо смыла краску — время вышло. Затем осторожно подошла к окну и встала ближе к открытой форточке, но так чтобы меня не было видно.

На скамейке у подъезда, где днем так любят сидеть старушки, находилось два силуэта, присмотревшись, я различила долговязую фигуру Вадика и вроде какой-то девицы. И тут из подъезда вышел неизвестный мужчина и завел с ними разговор:

— Лидия Горшкова тут же живет? — голос у него был неприятный, скрипучий.