Контрудар (Роман, повести, рассказы)

Вернувшийся с позиции Боровой спешился на окраине Нового Оскола, где Парусов с работниками полевого штаба ожидал начдива, застрявшего у переправ. Парусов, развернув перед комиссаром карту, сверкая обручальным кольцом, водил по ней пальцем.

— Думаю, что надо бросить дивизион Ромашки вплавь через Оскол, а наш штабной эскадрон через Холки на Голубино. Там он прикроет фланг дивизии.

Явился в штаб, интересуясь обстановкой на фронте, и Булат.

— А не лучше ли, — предложил Боровой, — объединить обе кавалерийские части под командой, ну, скажем, Ракиты-Ракитянского, он все же кавалерист, и у него опыта больше, и двинуть их в обход леса через те же Холки и Голубино?

— Да, кулаком будет лучше, — не сдержался Алексей, так ему понравился план комиссара дивизии.

Парусов рассмеялся. Посмотрел на Булата.

— Что вы понимаете, молодой человек? Имеете ли вы опыт империалистической войны и давно ли вы в кавалерии?

— Я не сомневаюсь, что вы умеете смеяться, — вспыхнув, отрезал Алексей, — да и смеяться надо к месту и ко времени.

— Ну, ну, тише, петух, — Боровой, всячески опекая Парусова, занятого сложной работой по руководству операцией, примиряюще положил руку на плечо Алексея.

— По коням! — зашумел возле своих эскадронов Ромашка.

И в ответ понеслось — «по коням», «по коням».

— Справа по три — шагом марш!

Улицы опустели. Тройка за тройкой, молча, без песен, тронулись из города кавалеристы. Дивизион, пользуясь густым кустарником, как заслоном, остановился у самой реки. Кони, вытягивая морды, грызли сочную кору молодого краснотала. Ромашка созвал командный состав.

Где-то находился брод, и его во что бы то ни стало надо было разыскать. Булат предложил свой план и тут же, с одобрения командира, приступил к его исполнению.

Выскочив из ивняка, Алексей помчался по лугу параллельно реке. Три красноармейца, изображая погоню и прижимая к плечу винтовки, посылали ему вслед пулю за пулей.

Белые прекратили стрельбы. Ничего еще не понимая, насторожились.

Алексей заметался вдоль реки, то направляя в ее тихие воды своего иноходца, то возвращаясь назад.

— Что слу-чи-лось? Что слу-чи-лось? — складывая руки у рта, кричали с другого берега гундоровцы.

— От красных бегу!

— Скорей сюды! Сто саженей отсюдова — брод. От березы прямо на красную глину! От березы на красную глину!.. — орали деникинцы.

Алексей пришпорил коня. Проскочив саженей двадцать, круто повернул в сторону. Обманутые беляки открыли огонь по Булату, но он уже скрылся в зарослях густого кустарника.

Ромашка, выслушав сообщение своего комиссара, направился вслед за ним вместе с дивизионом к реке. Алексей, захватив с собой двух всадников с ручными пулеметами, выскочив из кустов, устремился к броду. Наибольшую опасность представлял собой открытый, простреливаемый беляками откос. Но за ним, маня к себе, отчетливо выделялся красноватым грунтом противоположный некрутой берег.

Минутами, когда пули взвизгивали возле ушей, Алексею хотелось спрыгнуть с коня, броситься в реку. Но вспыхивало в голове доброе напутствие начальника политотдела дивизии: «Леша, будь молодцом».

Рядом, прижав к груди ручной пулемет, на своем тяжелом коне брел по воде Твердохлеб. Раненый конь арсенальца оступился, но устоял на ногах.

— Что, что с тобой? — подгоняя свою щуплую лошадку, забеспокоился Иткинс.

— Ничего страшного, Лева, трохи зацепило коняку, — ответил Твердохлеб.

— Бери моего, Гаврила Петрович.

— Посередь броду коня не меняют, не знаешь, чи шо? До берега как-нибудь притопаю.

Оба политработника — Твердохлеб и Иткинс — все время держались вместе. Невзрачный и несколько робкий с людьми бывший позументщик льнул к сильному и рослому арсенальцу. И Твердохлеб, не спуская глаз с товарища, как бы заслонял его от напастей и бед.

Фыркая, смело плыли вперед кони. Рядом, уцепившись за их гривы, переправлялись бойцы. Солнце садилось. Потемнела река. Всадники штабного эскадрона не отставали от людей Ромашки, вслед за Алексеем проникших бродом на вражеский берег. Дындик с горящими глазами скакал впереди.

Спокойно, словно на прогулке, двигался во главе своих людей Ракита-Ракитянский.

— Командир-товарищ, а ну веселей, веселей!.. — подстегнул его Дындик.

Бывший гусар поморщился. Хотя и ни один боец не мог упрекнуть его в трусости, но он чувствовал, что именно Дындик находился там, где было его, командира, место.

Заговорил гундоровский «максимка», и казалось, что кто-то сильной рукой трясет дубовые ветви.

Ромашка с обнаженным клинком, с криком «ура» увлек дивизион за собой. Гайцев, возглавлявший взвод бывших «чертей», не отставал, готовый в любую минуту прийти со своим клинком на помощь слишком ретивому командиру.

Где-то слева, у моряков, и еще левее, у пехотной бригады, как тысячекратное эхо, взорвалось «ура». Ударная группа 42-й дивизии, воспользовавшись маневром сводного кавалерийского отряда, сплошными цепями двинулась вперед.

Но… вдруг дозоры забили тревогу. Ромашка с Алексеем направились к наблюдательному пункту.

В просвете между лесом и хуторами открывался вид на Голубино. По несжатому полю, сразу за селом, отходила редкая кавалерийская цепь Гайцева, прикрывавшая открытый фланг атакующих. Из-за выступа далекого леса выплыла густая кавалерийская лава. Вслед за ней, чуть заметная в сгустившихся сумерках, показалась бесконечная колонна деникинских всадников.

Дивизион Ромашки, хотя и усиленный штабным эскадроном, не мог тягаться с многочисленной конницей врага. Но зато пулеметы и спешенные бойцы наспех сколоченного кавалерийского отряда, создав огневую завесу, срывали одну за другой атаки казачьей конницы.

Ракита-Ракитянский, наблюдая за боем с опушки рощи, служившей укрытием для коноводов, согнулся над полевой книжкой. Торопливо набросал донесение и, вызвав вестового, велел ему ехать в штадив. Дындик, только что вернувшийся из цепи, остановил ординарца. Взял из его рук документ, развернул.

— Что за новости? — уставился он на командира. — А где подпись политкома?

— Это донесение, — ответил, смутившись, Ракита-Ракитянский.

Дындик прочел первую фразу и протянул бумагу ее автору.

— Читай, только без пропуска.

Откашлявшись и переминаясь с ноги на ногу, Ракита-Ракитянский начал:

— «Вверенный мне штабной эскадрон ведет жесточайший бой с превосходящими силами казачьей конницы. Эскадрон, предупреждая инициативу врага и пренебрегая массированным огнем его пулеметов и артиллерии, неоднократно бросался в конные атаки. Много деникинцев порублено. Пленных нет. Наши потери — трое раненых. Продолжаем теснить врага в исходное положение. Особую отвагу, воодушевляя своим примером бойцов, проявил политком эскадрона товарищ Дындик».