Копи Царя Соломона. Сценарий романа

Камера опускается на дорогу вместе с пылью, которая окутывает голову солдата. Тот поднимается, сворачивает на боковую улочку, проделывает фокус с гранатой…

Крупно – солдат в пыли и штукатурке, стоит у бункера. Дверь. Абсолютная тишина.

Солдат закуривает, задумчиво, – но жадно, в пять затяжек, – выкуривает сигарету. Бросает окурок на землю, наступает на него. Вспомнив что-то, усмехается. После этого действия

Резко хватает штурвал на двери бункера, и рывком крутит его.

Дверь распахивается.

Крупно – черный проем, из которого, словно грешники из ада, выходят по одному люди. Они уже не так взбудоражены, как перед «налетом», и фразы звучат резче, четче, внятнее – потому что их говорят по очереди, и не все. Камера поднимается над ними, и мы видим цепочку, выходящую из бункера, сверху:

–… сволочи, когда же это кончится?

–… ная Рахиль, уже пятый раз в этом году и в ее дом.

–… де, кстати, Циля?

– Эта соня, наверное, опять дрыхла.

– Дуракам везет…

– Ее муж разведчик, может и она… хватит вам языками болта…

Крупно – лицо солдата, как спортсмена после хорошей тренировки. Смотрит на людей безо всякого выражения, поворачивается, идет – один раз едва не падает, потому что ноги не гнутся – к своему посту. Выглядит как жертва бомбежки, одежда грязная, изорванная, волосы растрепанные, на щеке ссадины, на скуле – небольшой синяк… Крупно – спина. Крупно – лица людей, провожающих его взглядами. Молчание, шорох гравия под ногами солдата…

– Ладно мы, – говорит кто-то.

– Да уж… – говорит кто-то.

– Там-то мы в безопасности, сидим себе, треплемся… – говорит кто-то…

– Можно сказать, побывали на подземном курорте, – говорит кто-то…

– А ОНИ? – говорит кто-то…

Снова шуршание гравия, молчание, солдат в проеме двери наблюдательного поста.

– Бедные мальчики из ЦАХАЛ, – говорит то-то.

Мужчины незаметно распрямляют спины, женщины явно потекли – по крайней мере, глаза точно, дети глядят на солдатика, как земляне на Брюса Виллиса в фильме про астероид…

Крупно – реющий флаг Израиля над поселением.

Из-за яркого Солнца за флагом нам кажется, что полотнище объято пламенем.

***

Реет флаг в ночи.

Светает, и мы видим, что это флаг Молдавии. Причем мы видим это не из-за цветов флага, а из-за герба посередине (цвета еще не различимы, довольно темно). Камера опускается и показывает Натана, который стоит, ежась, у порога придорожной гостиницы. Он держит в руках какой-то аппарат, похожий на мобильный телефон, у него на голове наушник. Натан похож на Рассела Кроу из того фильма, в котором австралиец еще раз продемонстрировал миру правдивость стереотипа о тупости австралийцев, когда спас Бреда Пита на 89 минуте фильма, хотя даже дебил мог бы сделать это уже на 40—й.

Натан говорит, сначала это выглядит странно, но потом мы понимаем – слыша потрескивающие шумы в наушниках, – что он разговаривает с Центром.

– Да, по старухе вопрос решен, – говорит он.

Треск, шумы, бормотание.

– Арик, мы с тобой 40 лет в строю, – с болью и проникновенно говорит Натан (говорит так страстно, прямо как диктор телевидения СССР, и мы понимаем, что предположение о нетрадиционном происхождении автора книги «50 лет в строю» вовсе не абсурд — прим. В. Л.).

– Сорок лет на передовой вместе… – говорит он (да и «200 лет вместе»… – В. Л.).

– Ты уверен? – говорит он.

– Млааа бууууу, – достаточно внятно мычит голос в наушниках.

Крупно трепещущий флаг Молдавии. Крупно лицо Натана. На его глазах слезы. Он сглатывает, преодолевая себя, говорит:

– Хорошо, передай…

В гостиничных тапочках идет прямо по улочке – в дом с флагом, – и заходит в приемную. Крупно «мэрия села Калараш». Поднимается наверх, легким ударом ноги – почти бестелесным, – валит охранника, но тот, почему-то, больше не встает. Поднимается наверх, на второй этаж, выбивает легко – локтем – дверь. Включает свет в кабинете. Оглядывается.

Крупно – ковер со Штефаном Великим на стене, национальный флаг – сейчас в цвете, – на стене. Факс. Подходит к факсу, небрежно тычет в него.

– Принимать готов, – говорит он.

Факс загорается, начинает шуршать, плеваться листами бумаги. Натан не собирает их, они свободно планируют на пол. Натан глядит на это, слушая шумы в наушнике. Наконец, факс выплевывает последний лист. Натан собирает их, читает. Крупно – строки факса, – это распечатки, – которые озвучивает нежный, сладострастный, голос (я бы хотел видеть исполнительницей этой роли Монику Беллуччи – прим. В. Л.).

– Этот старый мазохоист меня затрахал, причем в переносном смысле, милый, – говорит она.

– Ежу понятно, что я ему изменяю, ну а как иначе, если его нет дома по семь месяцев, и он сам это знает, и его это ужасно мучает, а он, крестин, только и делает, что пыхтит от злости, да дрочит на мое фото на своем сраном телефоне, – говорит она.

– У старого идиота вечно нет денег, а нечего было брать такую горячую и дорогую штучку, как я, – говорит она.

– Будь осторожен, он треплется про то, что он секретный агент, я думаю, это всего лишь слова, – говорит она.

– Старый пердунишка решил спрятать меня в этом кибуце сраном, можно подумать, я здесь стану девственницей-кармелиткой, – говорит она.

– Но явно работает он в Моссаде, небось, бумажки перекладывает, – говорит она.

– Хотя, конечно, здесь не с кем, так что я все равно верна тебе милый, – говорит она.

– Сижу целыми днями у окошка, и никакие новости сюда, кроме арабских сраных ракет, не долетают, – говорит она.

– Я не подам на развод прямо сейчас, иначе зачем все эти жертвы?! – говорит она.

– У него через полгода пенсия, она большая, они же там себе пироги выписывают, ой вей, – говорит она.

– Думаю, подам на развод, чтобы старый пердунишка оплачивал мою приличную жизнь из своей сраной пенсии, – говорит она.