Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 3

Рабочая половина дня была на удивление активной и кончилась быстро. Тем более что оказалась укороченной: работяги на станции, взвинченные предстоящим авансом, лихо закидывали в кузов доски и брус, подбадривая друг друга подначками пополам с матом, и на ТЭЦ тоже при разгрузке не задерживали. Но когда к 4-м часам приехала кассирша, производственный пыл станционных угас, и рабочий день закончился. Бригадир, тоже обрадованный деньгам, щедро удвоил Владимирову выработку, и тому ничего не оставалось, как только вернуться восвояси. Поперечка чуть не взвыл, увидев возвратившегося раньше времени обрыдлого подчинённого, навязанного бригаде по каким-то неясным личным причинам главмеха, но, когда рассмотрел привезённые в общий котёл тонно-километры, успокоился, только посоветовал не маячить на виду, а заняться машиной, что Владимир и сделал.

К шести уже подходил к дому. В нетерпении взбежал на крыльцо, вошёл в кухню и остановился, улыбаясь, увидев дружную пару.

– Хорошо выглядите!

У плиты, уставленной дымящимися и плюющимися кастрюлями и шипящими и шкворчащими жирными брызгами сковородами, колдовал боевой командир ястребков, опоясанный поверх формы цветастым фартуком. А у стола, засыпанного мукой, раскатывал упругое тесто в тончайший блин боевой партизанский комиссар, тоже в фартуке, но с более скромной расцветкой. Рядом с ним на двух стульях в противнях ровными рядами лежали малюсенькие вздувшиеся булочки. Сноровистые руки комиссара, обнажённые по локоть, нарезали из блина стаканом кругляши, в которые он прятал пряно пахнущий мясной фарш, защипывая булочку с одного бока. То и дело готовые изделия, как из автомата, пополняли ряды неизвестного русского продукта, и было хорошо и интересно наблюдать за его рождением.

– Хватит глазеть, - прервал пустые наблюдения освоившийся гость, - иди, переодевайся, поможешь Сергею Ивановичу лепить пельмени.

– Сам управлюсь, - отказался хозяин. – Приводись в порядок – как раз всё будет готово.

– Жалеет тебя комиссар, - подтрунил Коробейников.

– А как же! – подтвердил тот. – Работяга.

– Как прикажут старшие, - выбрал работяга наилучший вариант и пошёл к себе, услышав в спину ехидное:

– Иди, иди, молокосос!

Впервые за последние дни полегчало, и он неожиданно засмеялся. Захотелось забросить к чертям собачьим навязанные американские игры против русских, зажить спокойно рядом с Сергеем Ивановичем, Коробейниковым, Сашкой и окончательно сделаться, наконец, русским, тем, кем рождён, по словам Гевисмана. И сразу защемила душу невыразимая тоска по родному Берлину, по чистым широким улицам с уютными барами, где можно вечерами спокойно посидеть за кружкой настоящего баварского пива, наблюдая за опрятными завсегдатаями, радующимися жизни, в которой всё отлажено, предсказуемо и по закону, не так, как здесь – кому как вздумается. Нет, ещё не всё потеряно, ещё стоит побороться за возвращение.

Быстро переодевшись, он вышел к русским, с которыми согласен был делить кров и стол, горести и радости.

– Да ты прямо красавец! – воскликнул Коробейников, удивлённый преображением шофёра. – А где орден?

– Какой орден? – спросил Сергей Иванович, заканчивая уборку со стола.

– А ты ничего не знаешь?

– Нет.

– Его же сегодня за банду наградили Красной Звездой.

– Серьёзно? – лицо дяди Серёжи расплылось в улыбке, он-то уж точно был рад награждению.

– Я и забыл про него, - простодушно оправдывался герой.

– А ну, надень! – приказал Коробейников. – Чего ради мы старались на кухне? Скромник нашёлся! – с ехидцей повторил комплимент генерала.

– Надень, Володя, - попросил и Сергей Иванович.

Владимир видел, что комиссар по-настоящему счастлив, и, подчиняясь, принёс из комнаты шофёрские галифе, пошарил в кармане, выудил красную коробочку и мятое орденское удостоверение и положил на стол.

– Вот.

– Не вот, а цепляй! – снова приказал Коробейников, и сам, не дожидаясь выполнения приказа, извлёк из коробочки бордовую звезду, блестевшую свежей эмалью, и прикрутил к лацкану пиджака Владимира. Отошёл на шаг, ещё раз подтвердил:

– Красавец! – и совсем некстати добавил: - Бугай! – успев увернуться от затрещины покрасневшего разгневанного зверя. – Иди в комнату Сергея Ивановича и полюбуйся на себя в большое зеркало. Иди, иди, а мы тут наладим стол, не мешай, а то ослепляешь.

Ничего не оставалось, как послушаться. Владимир вошёл в комнату Сергея Ивановича и… остолбенел! На него, смущённо улыбаясь, глядела, стоя спиной к окну с раскрытой книгой в руке, Зося.

– Зосенька! – устремился к ней обрадовавшийся Владимир, забыв о тихой размолвке. – Вы? Как я рад!

– Правда? – тихо спросила она, восторженно вглядываясь в Павку Корчагина, Виталия Бонивура, Александра Матросова и других девичьих героев, совместившихся в парне с алой звездой на груди.

– Правда. Как хорошо, что вы пришли.

Она и сама знала это, но ответила по-женски:

– Я пришла за книжкой.

Потому, что не могла простить обиды за Марину, за то, что он видит в ней, Зосе, подружку, а не женщину, а она его любит, любит, но порой и ненавидит. Ненавидит за равнодушие, за то, что она, а не он ищет встречи, притворяясь, что рад, за звезду, которая отдалит их ещё больше, за то, что мешает учёбе, комсомольской работе. Ненавидит и твёрдо знает, что никогда не станет его женой, а он её мужем – обязательно.

– Как дела в школе? – не нашёл спросить ничего лучшего будущий муж, подчёркивая свою взрослость.

– Нормально. Меня избрали в комитет комсомола.

– Поздравляю.

И больше говорить было не о чем.

– Молодёжь! За стол, - помог Коробейников.

На столе, выдвинутом на середину кухни и покрытом праздничной голубой скатертью с каймой из сине-белых цветов, дымилось большое деревянное блюдо с русскими булочками-пельменями, рядом истекала холодным потом бутылка водки, её дополняли тёмная бутылка коньяка с пятью заманчивыми звёздочками на этикетке и массивная громадина «Советского шампанского».

– Старички приготовились к разгулу! – изумлённо воскликнул Владимир, скользя взглядом по красным помидорам со сверкающими каплями рассола, квашеной капусте с бусинками клюквы, разделанной селёдке, укрытой срезами лука, кускам жареной курицы в чесночной смазке, ровно наструганной колбасе, мочёным антоновкам. Всё это изобилие съесть было просто невозможно.

– А ты как хотел? Не каждый день нашему брату ордена дают, - определил причину разгула разговорчивый Коробейников, потирая руки в предвкушении хорошей выпивки с хорошей закусью в хорошей компании с хорошим разговором. – Зося – здесь, - галантный кавалер выдвинул стул и помог разместиться рыжей даме, мстительно стрельнувшей в орденоносца победным взглядом. – Сергей Иванович – во главе, а остальные – где попало.

Когда разношёрстная по возрасту и занятиям четвёрка уселась, опасаясь неосторожным движением разрушить гастрономическую гармонию на столе, самозваный распорядитель сдал присвоенные полномочия хозяину.

– Сергей Иванович, вам – бразды тамады.

– Наливай, - последовал первый приказ застольного начальника.

– Зося, тебе – что? – спросил Коробейников у соседки, держа в руках охлаждённую бутылку кристально чистой водки.

– Как всем, - зарделась школьница, побоявшись, что ей достанется роль подростка среди взрослых, - только чуть-чуть.

– Тебе тоже чуть-чуть? – насмешливо поинтересовался виночерпий у другого соседа.

– Никаких чуть-чуть, - вмешался тамада. – Всем по первой полной, а там – как пойдёт.

– Слушаюсь, - с удовольствием подчинился Коробейников.

Кто-то громко и часто затопал на крыльце, дверь распахнулась, и в кухню, бурно дыша, ворвался Сашка.

– А мне?! – отчаянно закричал он, улыбаясь и щуря весёлые глаза.

– Ты один? – спросил Сергей Иванович.

– Позабыт, позаброшен, - съёрничал опоздавший, притворно утирая слезу. – Собрала манатки и отчалила к родителям.