Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 3

– Чужого не надо, - отказался Сашка.

– Завидовать нечему, - успокоил Коробейников, - не всегда награды находят достойных, не в обиду присутствующим сказано. У нас в Управлении все обвешаны ими, а вряд ли кто-нибудь побывал на фронте дальше тыловых служб.

– Правильно, - согласился и Сергей Иванович, - не ордена и другие регалии украшают человека, а сам человек является украшением себя.

– Мы ещё до этого не дожили, - убеждённо сказал Коробейников, - у нас всё ещё встречают по одёжке, а провожают – кто что даст. Порой так и кажется, что в результате классовой борьбы остались только два класса: один ворочит, а другой морочит.

– Ну, зачем ты так? – поморщился комиссар. – Честных людей у нас достаточно.

– Кому от них польза, если только и делают, что честно помалкивают?

– Сергей Иванович попробовал честно сказать, - вклинился ядовитый Сашка, - его тут же и выперли из горкома.

– Хорошо бы сейчас что-нибудь выпить, - неожиданно даже для себя произнёс Владимир, далёкий от русских проблем.

– Алкаш-орденоносец, - засмеялся Сашка. – Так и быть, спасу. От Анны где-то осталась настойка для растирания, пойду поищу, а вы пока не ссорьтесь, а то мне тоже охота.

Воспользовавшись паузой, Владимир обратился к хозяину:

– Сергей Иванович, можно…

– Можно, - прервал тот, - мы уже договорились с Павлом. Другая забота меня гложет: Сашку болезнь одолевает, что делать?

Владимир вспомнил рассказ экс-пономаря.

– Надо отправить его в Крым на зиму. Пусть погреется на солнышке, подышит морским воздухом, отдохнёт от домашней суеты и изнуряющей работы. Там, говорят, санатории для лёгочников хорошие.

– Какие санатории? – вспылил Коробейников. – Немцы в Крыму всё разрушили и испоганили. Камня на камне не осталось от санаториев. И долго ещё не будет. – Потом успокоился, подумал и добавил: - Однако отправить следует.

– Кого куда отправить? – вмешался вернувшийся Сашка, победно подняв вверх поллитровку, заполненную почти до горлышка. На дне угрожающе съёжились красные перцы и слегка порозовевшие дольки чеснока, прикрытые какой-то сероватой травкой. – Держи, - протянул растираловку Владимиру.

– Давай лучше я, - вызвался Коробейников. – Сергей Иванович, где стаканы? – и, получив их, разлил настойку идеально поровну, а затем добавил каждому оставшееся шампанское, объяснив в шутку: - Противоядие.

Владимир, увидев перед собой полный стакан неизвестного русского коктейля, пожалел, что напросился, ощутив в желудке болезненный выжидательный спазм.

– Женщин, слава богу, нет, и пить за них не будем, - поднял свой стакан старший, - и поскольку все – мужики, то выпьем за дружбу.

Задыхаясь от букета, составленного из жгучего перца, едкого чеснока, горькой полыни, сладкого винограда и удушающего спирта, роняя непроизвольно выступившие слёзы, Владимир с превеликим трудом, не прерываясь, одолел гремучую смесь и, раззявив опалённый рот, замахал руками, подгоняя прохладный воздух.

– Выдохни сильнее, - посоветовал Коробейников, глядя на его женские попытки прийти в себя. – Сашка, ты что притащил, негодник? Отравить друзей хочешь?

– Не я, - с трудом выдавил из себя преступник, - Нюрка. Она нарочно оставила.

– Как ты? – участливо поинтересовался наиболее стойкий Коробейников у самого слабого.

– Нормально, - ответил тот, широко улыбаясь и с любовью оглядывая застольную компанию.

– Ешь больше, чтобы не было плохо.

– Так кого куда отправлять будем? – вернулся Сашка к прерванному им разговору друзей, интуитивно угадывая заговор против себя.

– Тебя постановили отправить в Крым, - ответил главный заговорщик.

– Чего я там не видел? Мне и здесь хорошо.

– Подлечиться тебе надо.

– И здесь пройдёт.

Ему стыдно было быть больным среди здоровых, стыдно, что друзья знают о болезни, и злила забота здоровых о больном.

– Чем там лучше?

– Ты не заводись, а пойми, - начал увещевать Сергей Иванович строптивого товарища, - мы не предлагаем ничего сверхъестественного и обременительного для кого-нибудь. Сбросимся деньгами, съездишь на месячишко-другой, пока здесь сыро и холодно, подышишь, как обещает Володя, тёплым морским воздухом, погреешься на жарком солнышке, поешь фруктов, покажешься тамошним лекарям – они все там спецы по лёгочным заболеваниям. Станет лучше – оставайся ещё, устраивайся на временную работу до полного выздоровления, сочиняй свою книгу, которую здесь, в суете, никогда не напишешь. Не понравится – возвращайся, ничего от тебя не убудет, только кругозор расширишь. Считай, что спроваживаем в отпуск. У тебя большие планы, можно сказать – грандиозные, но большое стоящее дело с плохим здоровьем не сделаешь, это я тебе по собственному опыту говорю. Решайся. Надо уметь бороться не только за других, но и за себя.

– Я никогда не был так далеко, - начал сдаваться Сашка. – Где я там приткнусь? Знакомых-то нет.

Ему и самому захотелось уехать куда-нибудь, развеять тоску об ухудшающемся здоровье, разобраться в разбегающихся мыслях о политическом устройстве свободной независимой республики, возрождении национальной культуры и образования, организации национального движения молодёжи. Хорошо бы на досуге обдумать схему книги по истории Белой Руси и белорусинов. Кружок, который он затеял, окончательно развалился под натиском Анны, не пожелавшей делить организатора ни с кем и попросту вдруг испугавшейся, что безобидное собрание белорусов – антисоветское и, следовательно, смертельно опасное. Кто её так напугал? Надо бы и с Верой как-нибудь помириться.

– Завтра же схожу в центральный госпиталь, - пообещал настойчивый комиссар, - узнаю, куда лучше ехать, а там ты со своим общительным характером найдёшь, где пристроиться, и доедешь без хлопот, уверен. Договорились?

– Веру перетащу, подумаю, - ещё поартачился Сашка для вида, уже обдумывая, что с собой взять и в чём ехать.

– Подумай, - разрешил Сергей Иванович, - только недолго и как мужчина. Забеги в нашу больничку, расскажи, что уезжаешь, получи справку, чтобы на работе отпустили и билет на поезд дали, да что я всё как малому рассказываю – сам знаешь.

– Должок-то не скоро получите, - пообещал отпускник.

– Не держи на уме, - успокоил дядя Серёжа. – Если понадобится – напишешь, ещё вышлем. Так? – обратился к партнёрам.

– Пускай отдаёт фруктами, - согласился счастливый Владимир, боясь пошевелить отяжелевшей головой, - люблю персики, хотя и не ел никогда, - он радостно засмеялся своей плоской шутке.

– Главное – выздоравливай: в этом твой должок, - успокоил и Коробейников. – Сегодня мы тебе поможем, завтра – ты нам, только так и можно выжить.

– Неплохо было бы, если бы и наша родная власть помогла, - добавил Сашка. – Хотя бы не давила страхом. А то – ни бзднуть, ни, тем более, пёрнуть нельзя без разрешения. Наш работяга всего боится: боится, что не дадут премию, а без неё семье по-настоящему не выжить; что обделят талонами, а ребятишек в школу не в чем послать; лишат – самое страшное – продуктовых и, не дай боже, хлебных карточек, и тогда – только вешаться; снова отодвинут в очереди на комнатёнку в бараке; не выпишут угля и дров, срежут тарифы, не дадут давно обещанного разряда; боится заболеть, опоздать на работу, сделать не так, как сказали, а лучше; боится собираться в компанию, сказать что-нибудь не то и не так, и лучше помолчать даже дома, чтобы соседи не услышали; боится засмеяться невпопад, заплакать не по причине; боится в очереди в магазине, в бане, где все голые и одинаковые, в том числе и стукачи; боится задницу в сортире газетой подтереть – а вдруг там портрет какого-нибудь вождя или призывы куда-нибудь в неизвестное будущее; боится… да всего боится.