Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 3

– Нет у меня никого, кроме тебя и работы, - с горечью обнадёжил он дочь, - и никого больше не надо.

– Я верю, - ответила та просто. – Тебе с твоим проектом не до баб было. – Помолчала и неожиданно спросила по-взрослому: - Чего ради ты с ней так долго жил и живёшь?

Андрей Данилович не удивился такому вопросу самого близкого человека на свете, чутко угадывающего состояние его души. Он, скорее, удивился тому, что сам не задавал себе его. Наверное, боялся и сейчас боится разводного скандала, в котором, конечно, вина вся падёт на него, и вся грязь, мыслимая и немыслимая, выльется на его голову, боялся, что достанется и дочери, что она осудит, и он потеряет её навсегда. И ошибся: умница сама подталкивает к разрушению того, что гниёт долгих семнадцать лет.

– Господи, если бы ты знал, как мне опостылели эти пшечки с голубой панской кровью, извергающие на всех чёрный яд, - с болью в голосе воскликнула дочь. – Ты возьмёшь меня к себе?

Андрей Данилович нежно сжал её руки, едва сдерживая благодарные слёзы. Она – единственная, кто его понимает, ценит и любит. Как бы он хотел, чтобы они и на самом деле остались вдвоём. Но… затевать развод перед предстоящим переводом в Минск неразумно и опасно: могут и отказать в переводе. Зато потянутся долгой чередой постыдные партийные и профсоюзные разборки с увещеваниями одуматься, с ярлыками разрушителя советской семьи и неустойчивого моралиста, пойдут слухи в центр, сдобренные злобными измышлениями и жалобами сестёр, оказавшихся в родной стихии… Нет, надо ещё повременить. Надёжно обосноваться на новом месте, оторвать жену от вредного влияния сестры и уговорить на мирное расставание. Он сам себе не верил.

– Давай сменим тему, - попросил извинительно, - я пока не готов к серьёзному обсуждению наших семейных отношений. Что у тебя с учёбой?

– Нормально. Мне нравится злить мать, которую бесит, что в её приличной семье дочь, которой она посвятила всю жизнь – двоечница. И вообще: зачем учиться? Кончу школу, сразу женю на себе такого, как ты, умного добряка, рожу ему толстого шпингалета и буду шпынять от безделья обоих, а на это много знаний не надо, они даже – лишние.

Добряк-эталон усмехнулся, не поверив.

– Ты не сможешь.

– Это ещё почему? – возмутилась будущая стерва. – Не забывай, что во мне половина голубой крови.

Отец рассмеялся.

– Надеюсь, я сильно её подпортил.

И оба громко и освобождённо заржали, радуясь не только телесной, но и духовной близости.

– Что-то у вас слишком весело, - донеслось из праздничного зала. – Идите за стол.

За праздничным столом всё было, как и полагается в приличных домах: чинно, чопорно и чванно. Здравицу в честь счастливого семейного союза произнесла, естественно, культполитпросветзатейница. Женщины чинно чокнулись, чопорно, чуть коснувшись друг друга накрашенными губами, поцеловались и чванно осушили хрустальные рюмки, наполненные красным мускатом. Двойной именинник ограничился малиновым сиропом, а неприличное дитя из приличной семьи само налило себе вина в стакан, задорно посмотрело на отца: «За тебя!» и вполне умело лихо опрокинуло содержимое в невинные уста. Потом женщины выпили за долгое продолжение счастливого брака, но дочь воздержалась, а мужу пришлось под ободряющие настойчивые призывы тамады: «Горько!» приложиться к сухим губам жены как в прошлом и позапрошлом годах, а когда раньше, он уже и не помнил.

– Я – в кино, - поднялся неблагодарный невоспитанный продукт счастливого союза, летуче подошёл к отцу, чмокнул в щёку и прошептал так, что дамы слышали: - Терпи: вырасту – выйду за тебя замуж, - и, независимо подняв голову и выпрямив спину, убежал, вредно хлопнув дверью.

На миг воцарилась неудобная тишина.

– Это невыносимо! – простонала уязвлённая пренебрежением дочери примерная мать, хватаясь за голову, но так, чтобы не испортить кокона из чужих волос. – А всё ты, - зло сверкнула сухими глазами из-под затушёванных ресниц и бровей на любимца дочери, - со своими поблажками.

– Андрей, тебе всерьёз и немедленно надо заняться воспитанием дочери, - поддержала сестра – примерная и удачливая мать.

– Непременно, - пообещал, легкомысленно улыбаясь, отец, от которого нечего было ждать толку.

Разыграв необходимую сцену бессилия, жена пожаловалась вдогонку дочери:

– Чуть что не по ней, сразу угрожает досрочно выскочить замуж за еврея.

– Ужас! – вскричала сестра, заламывая руки на плоской груди. – Андрей! Это недопустимо! – снова воззвала к веселящемуся отцу, не на шутку напуганная возможным смешением благородной польской крови с презираемой еврейской.

Свою дочь она с удовольствием спихнула бы замуж даже за еврея, но охочих до выращенного колючего сокровища не находилось.

– А что? Из евреев получаются хорошие семьянины, не то, что из некоторых, - одобрил отпугивающую выдумку дочери улыбающийся некоторый.

Уязвлённые насмешливым легкомыслием отца строптивой дочери, полячки встали и ушли рассматривать тряпки, оставив толстокожее мужское животное за праздничным корытом. Оно не возражало, с удовольствием отдавшись одному из самых любимых человеческих занятий, а потом сидело, откинувшись на спинку стула, подрёмывало в ожидании продолжения запланированного торжества.

Но сёстры лишили его этого удовольствия. Заговорщицки пошушукавшись и похихикав, они скоро вышли из спальни, загадочно улыбаясь и оценивающе разглядывая осоловевшего мужчину, и гостья сразу засобиралась, притворно оправдываясь срочными делами и желанием не мешать счастливым супругам побыть вдвоём.

Один из них, обрадовавшись, щедро пожелал бескорыстной охранительнице его домашнего очага успехов и только успехов на необъятном культполитпросветном фронте, а также здоровья и исполнения желаний дорогой и любимой племяннице и заспешил в освобождённую спальню, чтобы переодеться и завалиться, наконец, в заждавшееся кресло. Как всегда некстати, следом вошла вторая счастливица, уже переодетая в халат, а он и не заметил этого сразу. Вошла и, не стесняясь, уставилась расширенными глазами на мужа, разглядывая жирноватое по-бабьи тело с широкой, но мягкой грудью, покатыми плечами и большой подрагивающей задницей. Он терпеть не мог этой её дурной бесстыдной привычки, чувствовал себя в такие минуты незащищённым и чужим.

– Мы можем лечь, - низким завлекающим голосом предложила она, - пока Натальи нет, - сбросила халат, под которым оказалась одна полупрозрачная спецкомбинация, и, задев его бедром, быстро юркнула под одеяло заранее расправленной постели. – Сегодня – можно.

Теперь он понял, о чём был заговор в спальне и к чему его готовили. «Сегодня – можно» - это значит, что по её женскому календарю, который она вела все шестнадцать лет, сегодня разрешалось без боязни последствий заняться сексом. В прошлом году пришлось использовать презерватив, предусмотрительно где-то добытый ею, вполне может быть, с помощью сестрички. Обе и в любви руководствовались целесообразной практичностью.

Андрей Данилович вспомнил, как давным-давно, на заре безмятежной молодости и вдохновляющей трудовой деятельности, нечаянно оказался на городской комсомольской конференции рядом со строгой черноволосой девушкой, старательно записывающей лозунговую лапшу комсомольского секретаря. Было безнадёжно скучно, и он стал заигрывать с соседкой, подтрунивая над её прилежанием, а заодно и разглядывая стройную привлекательную фигуру и строгое лицо с большими карими глазами, спокойно реагирующими на неумелый и неуместный флирт. Раззадоренный равнодушием девицы, он продолжил заигрыванья и после конференции, проводил её до общежития швейной фабрики и ненароком заигрался до постели не такой уж недотроги. Правда, она предупредила, что до этого у неё никого не было, и что скоро придут подруги. Он, торопясь тогда, кое-как сделал своё мужское дело, не вызвав ни малейшей ответной реакции. Потом был приглашён напоминанием ещё несколько раз, и вдруг, совсем неожиданно и оглушающее через какой-то месяц узнал, что девица беременна, что он волен поступить как хочет, но она доверилась ему, считая честным человеком, не способным оставить её в несчастии. Он оказался на своё несчастье честным. Молодым выделили угол в общежитии, он был весь в интересной работе, она – в ощущениях скорого материнства, и совместная жизнь не была в тягость. Когда, к разочарованию Андрея, родилась дочь, молодая жена, оказавшаяся старше его на шесть лет, однажды в обеденный перерыв пригласила его к себе в горисполком, куда устроилась к тому времени на конторскую работу, завела в комнату ЗАГСа, как барана на заклание, и в присутствии глазеющих и одобряющих подруг предложила, наконец, документально оформить отцовство, а заодно и брак, выложив на стол заранее подготовленные документы. Это случилось шестнадцать лет назад. Вернуться бы назад, к той злополучной конференции.

– Я очень устал, - не глядя на снова доверившуюся ему девушку, пробормотал Андрей Данилович, - боюсь, что ничего не получится, - поздновато попытался он отомстить за давнюю намеренную её податливость.

– У тебя есть любовница, - сухо и непререкаемо донеслось с постели.

– Не ерунди ерунду! – вскричал Андрей Данилович, оговорившись от возмущения на слове «городи». – Наслушалась бредней старой сплетницы!

Он, торопясь и не сразу попадая ногами в штанины, натянул старые удобные брюки, разношенный свитер и, слыша за спиной: «Она права!» и сдавленные рыданья, выскочил из ненавистной спальни к захолодевшему креслу. Но и здесь, соответственно усиленные, давили уши горькие стенания оскорблённой чуждой женщины. Пришлось накинуть пальто, всунуть ноги в тёплые чуни и выйти на крыльцо.