Король и Дева

В ушах зазвенело, окружающие предметы исказились и начали расплываться, а помутившееся сознание цеплялось за бородатые лица, дорисовывая рога и хвосты развеселой компании…

Стоп! Если они ничего не знают ни о церквях, ни о Франции… Ей пришло в голову зайти иначе. Может, начать со времени?

— Что-то холодновато для тридцатого мая, — осторожно произнесла Жанна.

— Сегодня только двадцать первое… Эк тебя приложило!

— А год? Какой сегодня год? — пристально вглядываясь в их лица, продолжала она с упрямой настойчивостью, не обращая внимания то, что кто-то добавил девять дней к ее жизни.

— Две тысячи девятьсот сорок первый, как и вчера…

— От начала Третьей эпохи.

Она рухнула наземь. Они говорили слишком серьезно и спокойно, чтобы ее обманывать. Она пару раз больно ущипнула себя. Но взволнованные физиономии двух братьев не исчезли.

— Ты не переживала бы так.

Оба они смотрели на Жанну с возрастающим беспокойством и в их взглядах блестело что-то, подозрительно похожее на жалость. Она сразу пришла в себя.

— Тебе лучше бы с Гэндальфом потолковать… Он-то побольше нашего знать должен, — поддержал брата Кили. — Может, ты с востока? А что? — обиженно повернулся на подергивание Фили. — Там тоже люди живут! А падала Жанна явно издалека. Вот говорят, есть такие приборы, как те, с какими орки стены ломают, если хорошенько размахнуться…

— Где маг? — звенящим от гнева голосом спросила девушка. Старик вдруг показался ей виновником всех этих странных и тревожных перемен, и она точно знала — никто ниоткуда ей не размахивался!

— Здесь, — раздался низкий ровный голос рядом с Жанной, и девушка вздрогнула, столь неслышно подошел Гэндальф. — Мы поговорим. Обязательно. Но тебя занимают вовсе не те вопросы, на которые нам действительно нужны ответы. Твоё появление здесь, как и твое спасение — настоящее чудо. Я сомневаюсь, что тебя занесло сюда случайно. Зачем ты здесь? Вот главный вопрос, на который тебе нужно найти ответ. И, боюсь, ответ этот ценен не только для тебя.

Теперь она заметила, что рядом стоят не только Фили, Кили и Бофур — вокруг столпились почти все гномы, и даже курчавую голову хоббита было видно из-за серого плаща мага. Кто-то смотрел на девушку так же, как братья — с жалостью и сочувствием, другие — просто с любопытством.

Король повернул к ней голову, лицо его оставалось непроницаемым — плотно сжатые губы, в холодном льду синих глаз не отражалось ни чувств, ни интереса к происходящему. Он нахмурил брови, словно раздосадованный случайной помехой.

— Ей самое место в Хоббитоне. Жаль, но у нас уже нет времени возвращаться туда. Бросить человечку здесь, в лесу, было бы убийством. Что ж, — взгляд его метнулся на мгновение влево и встретился с глазами Жанны, сразу напрягшейся, — полагаю, лучше всего будет довести её до первого безопасного приюта, что встретится на нашем пути, и оставить там.

Маг, поджав губы, недовольно отвернулся. Лысый воин, подошедший вслед за королём и вставший за его плечом, неодобрительно скривил губы, но возражать не стал.

Жанна прижалась спиной к толстому стволу дерева без названия в неизвестной стране и непонятном времени, где никто не ведет отсчет от Рождества Христова и даже не знает о нем, зато идет какая-то непонятная Третья эпохиа. Голова у Жанны готова была взорваться, но она не могла вымолвить ни слова, не понимая, о чем теперь спрашивать. Она разберется, но не сейчас. У нее были времена в жизни куда страшнее и хуже. Надо переждать.

Когда сумерки сгустились, а тёмное небо заволокло тучами, гномы вновь помчались к озеру, чтобы успеть окунуться до того, как начнётся дождь. Жанне показалось, она лишь на миг сомкнула глаза, как рука Фили осторожно потрясла ее плечо, а в глаза ударил свет нового дня и капли воды.

Лишь к утру седьмого дня дождь стих, а ветер усилился, расчищая ночное небо от серой завесы туч.

Жанне, лежавшей на краю лагеря, опять не спалось. За эти дни она много размышляла о том, что это может быть за место, пытаясь найти лазейку, которая позволит ей вырваться отсюда словно из бреда горячечного больного.

Но время шло, ничего не менялось.

Пришлось принять как данность, что она находится во времени и месте, к её родине никакого отношения не имеющем.

Думалось тоже на новом языке, старый забылся начисто. Она много молилась — просила Деву Марию вернуть ее, пусть даже на костер! Но становилось лишь хуже — слова молитв превращались в пустой набор звуков, осыпались шорохом бессмысленных фраз, понемногу стираясь из памяти. Но за столь короткое время этого просто не могло случиться, а на память девушка никогда не жаловалась.

Жанна решила принять горькую правду — она умерла. А всё, что вокруг неё — чистилище. Поэтому молиться не получается, да и незачем. И голоса, всегда направляющие ее, больше не помогут — мёртвые ведь не слышат голосов.

Странно лишь, насколько живой она себя чувствовала. Как никогда раньше! Она выплюнула изо рта травинку. Хорошо, что за ересь не смогут сжечь дважды. Надпись на митре оказалась пророческой.

Жанна вглядывалась в медленно поворачивающийся над головой небосвод, чувствуя, как капельки росы пропитывают рубаху. На том же небе все созвездия словно вывернуты наизнанку.

Как и она… Та же самая Жанна, тот же человек. Но что-то постоянно менялось в ней с того момента, как она рухнула под ноги королевскому пони в серую пыль глухой лесной дороги. С Жанны будто слезала старая кожа, плавились, как в тигле, старые понятия, всегда казавшиеся ей незыблемыми основами бытия.

После того, как она осознала, что жизнь перевернулась с ног на голову, забыв предупредить ее об этом, мысль об отсутствии Бога в этом мире уже не казалась такой крамольной. По вечерам она долго разговаривала с Гэндальфом. Спор затягивался глубоко за полночь, и они расставались, раздосадованные друг другом. Вернее, недовольной была Жанна — маг лишь усмехался в ответ на ее горячность. Понятие Бога и Церкви она так и не смогла донести до него. Особенно он смеялся над посредниками для передачи слова Создателя. А вот то, что говорил Гэндальф, поразило ее до глубины души…

Жанна наблюдала за бледной, тающей в светлеющем предрассветном небе луной. Звезды начинали гаснуть. Влажный ветер, касавшийся лица и ладоней, нёс с собой чудный запах луговых трав, шелестела темная листва в кронах высоких деревьев, убеждая, что спать не нужно, ведь во сне можно столько всего пропустить!

Да Жанна и не пыталась провалиться в сон. Мысли её были слишком заняты больными вопросами. Верно, Бог здесь умер, как и она… Или просто ушёл на покой, оставив за себя Валар и Майар, перестал вмешиваться в суету этого мира и лишь наблюдает за ней и за всеми? Здесь не верят, здесь знают, вот диво-то! Епископа это порадовало бы. Хотя вряд ли, здесь же нет церквей! А значит, нет и богатых подношений… Зачем, если каждый точно знает, что его слышат? Не нужны молитвы. С Валар можно «говорить». Вот захотят ли они помочь? Но это уже вопрос, к вере отношения не имеющий. Да как же зная — именно зная — можно выбирать темную сторону? Хотя то, что творилось на ее родине — зверства англичан, ставшие привычными за без малого сто лет — тоже трудно назвать Божьим промыслом. А ведь и англичане чтут Бога.

Сегодня Гэндальф окончательно добил ее, рассказав о воскрешении Глорфиндела. А еще припомнил, что где-то на окраинах этого мира имеются храмы Эру, немного утешило Жанну. Хоть что-то тут походило на ее мир!

Маг казался ей ангелом, хотя внешне и не походил на их изображения в церквях. Но теперь она могла объяснить это странное тепло, вызывающее доверие и покой, толикой имеющегося в нем света. Если бы не маг, она в первый же час потеряла бы рассудок, хотя она почти лишилась его еще в Руане. Но между «почти» и «совсем» оказалась огромная разница.