Король ворон

Кости в той пещере не остались живыми надолго, но он предполагал, это не имело значения. Им только нужно, чтобы Глендовер пробудился на такое время, какого бы хватило, чтобы одарить их милостью.

Сердце Гэнси запнулось от мысли о попытке вырвать и милость, и цель своего существования, прежде чем Глендовер обернётся прахом.

Лучше, чем ничего.

Итак, молодые люди попытались собраться, как делали в пещере костей, Генри стоял позади, любопытный и настороженный. Адам растопырил пальцы на стенах гробницы, чувствуя какое-то подобие энергии, которую можно было бы проецировать. Он двигался и двигался вокруг могилы, очевидно нерадостный от того, что обнаружил. В конце концов, он остановился там, откуда начал, и положил руку на стену.

— Здесь хорошо, как и в любом месте, — сообщил он, но не казался при этом полным надежд. Блу взяла его за руку. Ронан скрестил свои руки. Гэнси осторожно положил ладонь Глендоверу на грудь.

Всё казалось притворством. Чепухой. Гэнси попытался собраться со стремлениями, но чувствовал себя опустошённым. У него стучали колени, не от страха или гнева, а от какой-то более обширной эмоции, которую он отказывался признавать горем.

Горе означало, что он уже сдался.

— Пробудись, — сказал он. А затем опять, стараясь немного больше: — Пробудись.

Но это были просто слова.

— Пробудись, — снова повторил он.

Голос, и ничего больше. Vox et praeterea nihil[43].

Первый момент осознания уступал место второму и третьему, и каждая новая минута открывала перед ним некоторые аспекты, которые Гэнси не позволял себе пока обдумывать. Не будет никакого пробуждения Глендовера, так что не будет никакой милости. Нельзя будет вымолить жизнь Ноа, нельзя поторговаться против демона. С Глендовером, наверное, никогда не была связана магия; возможно, его труп доставили в Новый Свет, только чтобы похоронить вне досягаемости англичан; вероятно, Гэнси нужно уведомить об этой находке историческое общество, если бы она была обнаружена обычным способом. Если Глендовер всегда был мёртв, он не мог быть тем, кто оставил Гэнси в живых.

Если Глендовер не спасал жизнь Гэнси, то он не знал, кого благодарить, кем быть или как жить.

Никто ничего не говорил.

Гэнси коснулся черепа, провёл пальцем по скуле, по лицу своего обещанного и погубленного короля. Всё было сухим и серым.

Всё кончено.

Этот человек никогда не собирался чем-либо быть для Гэнси.

— Гэнси? — позвала Блу.

Каждая минута уступала место другой, а затем следующей, и медленно погружалась в его сердце вплоть до самого центра.

Всё кончено.

Глава 58

Гэнси уже и забыл, сколько раз ему говорили, что ему предначертано величие.

Это всё, что было?

Они вышли на солнце. Коварная энергетическая линия украла у них часы, а они даже не ощутили этого, и теперь они сидели в драном Грин Хаусе всего в нескольких сотнях ярдов от того места, где умер Гэнси. Он уселся в зале, прислонившись к стене, он весь поместился в квадрате солнечного света, проходящего сквозь грязные окна со многими стёклами. Он провёл рукой по лбу, хотя не устал – он был таким бодрым, что был уверен, энергетическая линия как-то тоже повлияла на это.

Всё кончено.

Глендовер мёртв.

«Предначертано величие», — говорили экстрасенсы. Один в Штудгарте. Один в Чикаго. Один в Гвадалахаре. Двое в Лондоне. Тогда где же оно? Может, он его уже истратил. Вероятно, величие всегда являлось только способностью находить исторические безделушки. Возможно, величие проявлялось лишь в том, чем он мог быть для других.

— Давайте убираться отсюда, — предложил Гэнси.

Они отправились назад в Генриетту, две машины следовали близко друг к другу.

Всего несколько минут потребовалось телефону Гэнси, чтобы восстановить заряд, после того, как его подключили к прикуривателю, и всего несколько секунд потребовалось сообщениям, чтобы на него посыпаться – все сообщения, которые приходили, пока они были под землёй. Жужжание сообщало о каждом; мобильный не переставал жужжать.

Они пропустили благотворительный вечер.

Энергетическая линия забрала у них не часы. Она отняла у них день.

Блу зачитывала ему сообщения, пока он не смог больше этого выносить. Они начинались с вежливого вопроса, подрулит ли он несколькими минутами позже. Блуждали в беспокойстве, размышляя, почему он не отвечает на телефон. Опускались до раздражения, не определившись, почему он полагал, что было уместно опаздывать на школьное торжество. А затем перепрыгивали на гнев и направлялись к обиде.

«Я знаю, что у тебя есть собственная жизнь, — произнесла его мать на голосовой почте. — Я просто надеялась стать её частью на несколько часов».

Гэнси чувствовал, как меч сквозь его рёбра выходит с другой стороны.

До этого он снова и снова проигрывал в голове неудачу в пробуждении Глендовера. Теперь же он не мог остановиться и не прокручивать картину, как его семья ожидает его в Аглионбае. Мать, думающая, что он просто припозднился. Отец считающий, что он ранен. Хелен... Хелен, знающая, что он занят чем-то для себя. Её единственное сообщение пришло под конец ночи: «Полагаю, король всегда будет побеждать, не так ли?»

Ему бы надо им позвонить. Но что он скажет?

Вина возрастала в его груди, горле, за в'eками.

— Знаешь что? — в итоге заявил Генри. — Останови. Вон там.

Гэнси молча приблизил Фискер к площадке для технических остановок, куда тот указал; БМВ последовал за ними. Они припарковались на соседних местах напротив броского кирпичного здания, содержащего туалеты; их автомобили были там единственными. Солнце уступило место облакам; похоже, будет дождь.

— А теперь выметайся, — велел Генри.

Гэнси взглянул на него:

— Что, прости?

— Заглуши автомобиль, — пояснил Генри. — Я знаю, тебе это надо. Тебе это нужно с тех пор, как мы поехали. Выметайся.

Гэнси собрался было возразить, но обнаружил, что слова на языке казались довольно ненадёжными. Точно так же, как вибрация в коленях в гробнице; к нему подкрадывалась дрожь.

Поэтому он ничего не сказал и вышел. Очень тихо. Он думал отправиться в туалеты, но в последний момент свернул к месту для пикника рядом с площадкой для технических остановок. Вне поля зрения автомобилей. Очень спокойно. Он дошёл до одной из скамеек, но не сел на неё. Вместо этого он медленно опустился напротив и обхватил руками голову. Слегка склонившись, лбом коснулся травы.

Он бы не смог припомнить последний раз, когда плакал.

Он оплакивал не только Глендовера. Он оплакивал все версии Гэнси, которыми он был последние семь лет. Гэнси, который подгонял его своей молодостью и целеустремлённостью. И Гэнси, который подгонял его своим повышенным беспокойством. И именно того Гэнси, который должен был умереть. Потому что это имело своего рода роковой смысл. Чтобы спасти Ронана и Адама, требовалась смерть. Поцелуй Блу, как предполагалось, был смертелен для её настоящей любви. Смерть Гэнси в этом году была предсказана. Это он. Это всегда был он.