Королева не любившая розы
Шрифт:
Однако король ещё не добрался до Лиона, как маршал Шомберг 1 сентября разбил войска Месье и герцога де Монморанси под Кастельнодари. Это было даже не сражение, а стычка, напоминавшая рыцарский турнир. Герцог де Монморанси сражался в первых рядах, как настоящий рыцарь. Он получил более десятка ран, в том числе, в лицо, его конь рухнул на землю и придавил собой седока. Королевские офицеры дали ему последний шанс бежать с поля боя: они надеялись, что герцога подберут его солдаты, однако этого не произошло, и пришлось взять Монморанси в плен. Судьба была несправедлива к герцогу – он не скончался от ран, что было бы почётной смертью. А вот граф де Море был убит.
На следующий день войскам Шомберга пришлось снова сразиться с солдатами
Тем временем герцога перевезли в Тулузу, где он должен был предстать перед судом парламента. Следственную комиссию возглавил Шатонёф, когда-то верой и правдой служивший отцу обвиняемого. На сей раз смертного приговора было не избежать: в отличие от Марильяка, Монморанси выступил против короля с оружием в руках, но он пользовался такой любовью и уважением, что для судей исполнение своего долга стало пыткой. Принцесса де Конде, сестра осуждённого, герцог Ангулемский, герцог Савойский, папа Урбан VIII и другие умоляли Людовика ХIII о пощаде, но тот был непреклонен. Переговоры с Гастоном завершились 29 сентября: Людовик соглашался простить лишь тех сподвижников Месье, которые находились теперь рядом с ним. Переговоры с принцем вёл сюринтендант финансов де Бюльон.
–Опыт научил меня, что никогда нельзя выступать против короля, – сообщил ему двадцатичетырёхлетний Гастон.
Ещё он заявил, что вельмож «нужно уничтожить сообща, грош им цена», а главная виновница всему – королева-мать, втянувшая его в эту ссору:
–Её упрямство наделало бед, а она теперь развлекается богомольем.
Подписав доставленный ему разговор, то есть, практически смирившись с гибелью Монморанси, Гастон решил отправиться в свой Орлеан. Ещё в Дижоне 23 октября он узнал о начале суда над губернатором Лангедока и тут же послал к брату гонца, умоляя о пощаде для герцога.
В это время сам Монморанси через конвоировавшего его капитана гвардейцев Шарлю попросил кардинала заступиться за него перед королём, обещая служить ему с честью до самой смерти. Рассказывают, что разговор с капитаном растрогал Ришельё до слёз, однако результатов не дал. В то же время, когда Людовик выходил из дворца архиепископа Тулузского или возвращался туда, толпа опускалась на колени и криачала:
–Пощады! Пощады!
Но король каждый день отвечал одинаково
–Пощады не будет, путь умрёт. Нет греха в том, чтобы предать смерти человека, который это заслужил. Я могу лишь пожалеть о нём, раз он по своей вине попал в беду.
Напомнив Анне Австрийской, что в прежние годы Монморанси был одним из её самых преданных поклонников, герцог д'Эпернон попросил её заступиться за несчастного. Королева колебалась, но потом всё-таки пообещала поговорить с Ришельё. Можно представить, что это стоило надменной испанке! Выслушав её мольбы, кардинал со слезами на глазах ответил:
–Я сочувствую господину де Монморанси, но ему не избежать смерти или пожизненного заключения.
После паузы Анна спросила, стоит ли ей обратиться с подобной просьбой к королю. Ришельё сразу придал своему лицу ироническое выражение:
–Мадам, вполне возможно, что Ваши мольбы произведут большое впечатление на разум короля, Вашего супруга: они могут даже побудить его удовлетворить Ваше прошение; тем не менее, мадам, я бы порекомендовал Вам хранить молчание, ибо насилие, которое Его Величество может применить по своему усмотрению, желанию и решению, возможно, приведёт к возвращению тяжёлой болезни, от которой король страдал в Лионе. Вы понимаете, мадам!
Намёк кардинала на то, что она больше переживает из-за Монморанси, чем из-за здоровья супруга, заставил королеву сомкнуть уста.
В некоторых мемуарах содержится упоминание о том, что в момент пленения на руке Монморанси был браслет с осыпанным бриллиантами портретом Анны Австрийской. Несомненно, Людовику об этом донесли. И хотя он заявил, что «не был бы королём,
если бы позволил себе иметь личные чувства», современники считали, что этот браслет сыграл роковую роль в судьбе герцога…Справедливости ради следует заметить, что Людовик тоже любил Монморанси и помнил о его заслугах, поэтому суровое решение далось ему нелегко. Капитану Шарлю, который принёс ему знак Ордена Свяого Духа и маршальский жезл осуждённого, а затем, упав на колени, вновь стал молить о пощаде, король ответил, не скрывая слёз:
–Скажите ему, что единственная милость, какую я могу ему оказать, – палач к нему не прикоснётся.
Утром 30 октября около девяти Анри де Монморанси привели во внутренний двор тулузской ратуши. Было довольно прохладно, но герцог остался в лёгком камзоле из тонкого белого сукна: свой расшитый золотом кафтан он, по традиции, отдал тюремщикам. Памятуя о том, как мучился Шале, для казни Монморанси решили использовать итальянское изобретение – острый топор, зажатый между двух деревянных стояков. Палач попросил позволения обрезать слишком длинные волосы герцога, чтобы удар надёжнее достиг цели. Герцог сам завязал себе глаза и лёг на плаху. Палач дёрнул за верёвку, топор упал, голова отделилась от тела. Убитый горем Лавалетт велел положить останки друга в свою карету и отвёз к месту захоронения.
Гастон 30 октября собственноручно написал королю и кардиналу, заклиная сохранить герцогу жизнь. Он был уже в Туре, когда узнал о казни Монморанси. Тогда Месье облачился в траур и снял с себя ленту Ордена Святого Духа.
–Я не уехал бы из королевства, если бы моя жизнь здесь была в безопасности, – заявил он своей свите.
12 ноября герцог Орлеанский отправил брату письмо, в котором заявил, что подписал соглашение в Безье лишь потому, что был уверен в помиловании Монморанси. Но поскольку все его «выражения покорности» ни к чему не привели, отныне он будет искать убежище за границей. На самом деле у бегства Гастона была иная причина. Его фаворит Пюилоран, на которого распространялась амнистия, неосторожно проговорился королевским представителям о помолвке герцога Орлеанского. В него вцепились мёртвой хваткой, и он выцыганил себе прощение лишь ценой точных сведений о тайном браке Месье. Когда Гастон узнал, что король и кардинал теперь в курсе его семейного положения, он собрал своих доверенных лиц, и те хором посоветовали как можно скорее ехать в Брюссель.
Он прибыл туда 23 ноября, но Мария Медичи, чтобы не встречаться с разочаровавшим её младшим сыном, заблаговременно выехала в Малин.
Пока во Франции разыгрывались эти драматические события, военные действия в Германии приняли не менее напряжённый оборот. 16 ноября 1632 года Густав Адольф решил перейти в наступление и погиб.
Людовик ХIII об этом ещё не знал. После стольких переживаний ему требовался отдых, и 14 ноября он уехал из Тулузы прямиком в Версаль, только что отстроенный заново. Кардинал же вместе с королевой, Шатонёфом и герцогиней де Шеврёз отправился в столицу длинным путём через юго-запад, так как хотел показать Анне Австрийской Бруаж, Ла-Рошель и свой замок.
Однако в Бордо он внезапно слёг, страдая от рези в животе, гнойных нарывов и сильного жара. Губернатор д’Эпернон предоставил своего личного хирурга в распоряжение министра, который не счёл возможным из-за своего недуга задерживать королеву. Анна прибыла в Париж 12 декабря, но муж нарочно игнорировал её. Герцогине де Шеврёз было запрещено появляться при дворе, когда там находился король. Сам Людовик, прежде чем отправиться покои жены, справлялся, нет ли там Марии де Роган, которую по-прежнему считал своим врагом. Анна провела в Версале целых четыре дня и за это время виделась с мужем только однажды, успев поговорить с ним лишь два часа. Раздосадованная, она вернулась в Париж. Никаких выводов для себя она не сделала, вероятно, списав неласковый приём на неучтивость супруга, который совершенно её разлюбил, хотя она, кажется, делала всё, чтобы ему угодить…