Королева

Родив в 1953 году двойню, Тэтчер, как и королева, выступила в нетипичной для своего поколения роли работающей матери и точно так же поручила воспитание детей няням. Обе женщины избегали обсуждать свои чувства и переживания, поэтому не затрагивали при встрече личных тем, которые могли бы их объединить, – о трудностях совмещения работы и материнства, о том, как быть, когда муж оказывается на вторых ролях. Единственным исключением стала аудиенция, на которой королева поделилась советами по поводу гардероба перед поездкой премьера в Саудовскую Аравию (14). В остальном обе собеседницы старались не допускать даже намека на “женскую болтовню”. “Миссис Тэтчер считала немыслимым идти на сближение и, скорее, ожидала бы первого шага от королевы” (15), – утверждает бывший правительственный советник. Не делая таких шагов, Елизавета II тем не менее проявляла учтивость и внимание. Когда Тэтчеры приезжали в Виндзор (16) на ужин с ночевкой, королева тщательно выбирала интересные экспонаты для библиотеки – в один год это была коллекция антикварных вееров, в другой – нотная запись, созданная Моцартом в десятилетнем возрасте.

И королева, и премьер-министр командовали мужчинами без труда – но придерживались разных подходов. Елизавета II “оставалась сдержанной, однако могла бросить не то чтобы повелительный, но скорее мягко побуждающий взгляд, – говорит заслуженный придворный Эдвард Форд. – При ней ты чувствовал себя мужчиной” (17). Тэтчер, в кабинете которой имелась всего одна женщина-министр, завоевывала авторитет жесткостью и силой – заслужив прозвище “железная леди”, которое королева сочла бы для себя ненужным и даже неприемлемым. В сатирической телепередаче “Spitting Image” (“Точная копия”), где карикатурные куклы изображали политиков, королевскую семью и некоторых знаменитостей, в 1984 году вышла сценка, где премьер-министр с членами кабинета сидят в ресторане. “Что будете заказывать, сэр? – обращается официантка к Тэтчер (одетой в мужской костюм с галстуком и держащей в левой руке сигару). “Мне, пожалуйста, стейк”, – отвечает та. “Какой прожарки?” – уточняет официантка. Тэтчер: “С кровью”. Официантка: “Как насчет овощей?” Тэтчер: “Им то же, что и мне” (18).

Принцесса Майкл Кентская, жена одного из кузенов королевы, неожиданно точно подметила суть разделения труда между двумя стоящими у штурвала страны женщинами, обладающими каждая своим авторитетом. “Королева – это мать народа, – объясняла она своим детям. – Она отправляет вас в школу” (19). Маргарет Тэтчер представала “директором, который диктует правила, которым нужно подчиняться”.

Тем не менее премьер-министр проявляла подчеркнутую учтивость к своему суверену. “Никто не приседал в реверансе глубже, чем Маргарет Тэтчер, – говорит Чарльз Пауэлл. – Меня бы из такого реверанса достали только подъемным краном. Она происходила из очень патриотичной семьи, относящейся к нижним слоям среднего класса, где культивировалось величайшее почтение к монарху и его семье, поэтому она всегда зажималась в присутствии ее величества” (20). Тэтчер как-то сказала, что, будь она пришельцем-марсианином, которого попросили создать конституционное устройство, “учредила бы <…> наследственную монархию с добросовестными представителями, подготовленными к руководству страной и исполнению своих обязанностей, способными усваивать уроки, несокрушимыми, стоящими над политикой, купающимися в народной любви и выступающими символом патриотизма” (21).

Тем не менее была одна повинность, которая премьер-министра тяготила, – ежегодное осеннее паломничество в Балморал, совершаемое ею “из преданности” (22), как утверждает Чарльз Пауэлл. Она приезжала в неизменном твидовом костюме и на каблуках – категорически неподходящей для сельской жизни экипировке. “Премьер любит прогулки по холмам?” – поинтересовался как-то один из частых гостей. “По холмам? – изумилась королева. – Каким холмам? Она с аллеи и шагу не сделает!” (23) Елизавета II подметила также, что Тэтчер не придерживается обычая удаляться с другими дамами после обеда. “Королева постаралась сгладить ситуацию, приглашая Тэтчер только на барбекю, не такие регламентированные, как обеды в замке, избавляя ее тем самым от необходимости следовать сложившейся традиции” (24), – объяснял другой гость. Для Денниса Тэтчера специально выделяли партнером по гольфу одного из личных адъютантов. Непременным пунктом программы был визит в Беркхолл, на чай к королеве-матери, которая была большой поклонницей Тэтчер. В последний день премьер-министр с мужем обычно отбывали на рассвете.

Всего три месяца спустя после вступления в должность Маргарет Тэтчер пришлось столкнуться с непривычной несговорчивостью королевы в роли главы Содружества. Камнем преткновения послужило правительство белого меньшинства в Родезии под руководством Иэна Смита, измученное непрекращающимися атаками черных партизан. В конце июля – начале августа 1979 года главы стран Содружества должны были встретиться в Лусаке, столице соседней Замбии, чтобы одобрить проведение лондонской конференции с участием Смита и всех фракций, включая предводителей черных партизан Роберта Мугабе (ярого марксиста) и Джошуа Нкомо, призванной уладить родезийский конфликт и подготовить почву для свободных и честных выборов. Британский премьер считала партизанских руководителей террористами и выступала за соглашение о разделе власти, которое Смит уже обсуждал с более умеренной черной партией.

Поскольку именно в Замбии располагалось командование партизанских сил, Тэтчер попыталась отговорить королеву от присутствия на встрече глав Содружества. Однако Елизавета II прекрасно помнила, как Хит не пустил ее на сингапурский саммит восемью годами ранее, поэтому на поездке настояла. До прибытия в Лусаку королева отвела девять дней на государственные визиты в Танзанию, Малави, Ботсвану и Замбию. Услышанное во время пребывания заставило ее всерьез обеспокоиться, что ряд африканских стран могут выйти из Содружества, если к власти в Родезии не придет черное большинство. Во время торжественного банкета в Малави на нее произвел такое впечатление доктор Хейстингс Банда, что она, забыв о манерах, даже позволила себе в разговоре поставить локти на стол (25). Неудивительно, ведь Банда был одним из самых незаурядных африканских руководителей – жесткий диктатор, получивший образование в Соединенных Штатах и Шотландии, занимался медицинской практикой в Соединенном Королевстве, где и приобрел привычку носить костюмы-тройки и фетровые шляпы.

Елизавета II прибыла в Лусаку 27 июля 1979 года, за два дня до Тэтчер, и на встрече с замбийским президентом Кеннетом Каундой призывала его поумерить антибританские речи в местной прессе. Во время четырехдневной конференции стран Содружества королева выступала в привычной роли символической главы организации, устроив прием с банкетом для всех сорока двух руководителей. В тот вечер она, против обыкновения, оставалась с гостями почти до полуночи, “перемещаясь по залу и беседуя с разными главами государств, – прокомментировал нигериец Эмека Аньяоку. – Я убежден, что это вмешательство побудило организацию (которая уже находилась на грани раскола) к поиску компромисса” (26).

Это неофициальное воздействие продолжалось и в кулуарах, когда каждый из руководителей наведывался в бунгало Елизаветы II на пятнадцати-двадцатиминутную личную аудиенцию. На этих встречах, особенно с африканцами, она старалась проявить полное понимание, не утверждая прямо свою собственную точку зрения, и собеседники уходили пораженные тем, как глубоко ее величество вникает в их заботы. Снизив накал страстей, королева помогла Тэтчер пересмотреть мнение о Содружестве, к чему премьера открыто призывали и остальные – в частности, собственный министр иностранных дел Питер Каррингтон и австралийский премьер Малкольм Фрейзер. Африканские руководители тоже пошли на уступки, согласившись обсудить формулу представительства белых в новом парламенте Родезии.

Сложно определить, что же именно сделала королева, кроме как, по выражению Каррингтона, “сыграла огромную роль в подготовке мирной почвы” (27). Под конец встречи в верхах Тэтчер подписала Лусакские соглашения с перспективой созыва сентябрьской конституционной конференции в лондонском Ланкастер-Хаусе. Королева “разговаривала с миссис Тэтчер и с Каундой, – комментирует тогдашний генеральный секретарь Содружества гайанец Санни Рамфал. – Она помогла делу самим своим присутствием” (28).

Премьер-министр Британии с воодушевлением занялась процессом мирного урегулирования, который закончился 21 декабря подписанием соглашения о прекращении огня и свободных выборах. В апреле 1980 года Родезия провозгласила независимость и стала сорок третьей участницей Содружества – Республикой Зимбабве с премьер-министром Робертом Мугабе. Тогда и оправдалось изначальное предубеждение Тэтчер против Мугабе, поскольку он показал себя жестоким диктатором, расправляясь со всеми политическими соперниками, выгоняя белых фермеров с их наделов и разрушая когда-то самую процветающую среди африканских стран сельскохозяйственную экономику. В 2002 году Содружество приостановило членство Зимбабве, а на следующий год Мугабе вышел из организации окончательно.

Вскоре после возвращения из Африки 4 августа 1979 года королева отправилась в ежегодный отпуск в Балморал. Когда они с Филиппом обедают в замке вместе (29), придворным запрещено их беспокоить – за исключением чрезвычайных случаев. Поэтому, когда в четверг 27 августа в столовую вошел Роберт Феллоуз, помощник личного секретаря, Елизавета II сразу приготовилась к худшему. Тем утром в резиденции Маунтбеттенов в ирландском Слайго двадцатисемифутовое рыболовное судно с шестью членами семьи Маунтбеттен и местным подростком взорвалось на бомбе ИРА. Погибли дядя Филиппа и кузен королевы семидесятидевятилетний Дики Маунтбеттен, восьмидесятитрехлетняя мать Джона Брейберна Дорин, Николас Натчбулл – один из четырнадцатилетних близнецов Брейберн – и Пол Максвелл, пятнадцатилетний ирландец. Патриция и Джон Брейберн, а также оставшийся в живых сын Тимоти получили серьезные ранения.

Королева с родными были убиты горем. Принц Чарльз считал Маунтбеттена “своим самым близким другом и величайшим авторитетом” (30). В своем дневнике Чарльз писал, что двоюродный дед “безмерно любил меня, говорил не самые приятные вещи, был щедр как на справедливую похвалу, так и на критику <…> Теперь, после его кончины, жизнь никогда не станет прежней” (31).

Елизавета II позвонила в больницу (32) и долго разговаривала с членами семьи, но письмо с соболезнованиями отправил только Филипп. Как объяснял Патриции Брейберн врач Красного Креста: “Такие закрытые люди обычно глубоко переживают, но не хотят выставлять чувства напоказ. Скорее всего, ей кажется, что любые слова в данном случае бессильны и недостаточны, а значит, незачем и пытаться” (33). И наоборот, когда ее сестра Памела Хикс прислала однажды соболезнования по поводу гибели одной из королевских корги, Елизавета II ответила на шести страницах. “Пережить утрату собаки легче, – поняла Хикс, – поэтому можно выплеснуть самые сокровенные переживания, которые больше не представляется случая выразить” (34).

Королевская семья отправилась в Лондон на торжественные похороны в Вестминстерском аббатстве 5 сентября. Сто двадцать два служащих ВМФ в сопровождении сводного военного оркестра тянули лафет с гробом Маунтбеттена. Граф заранее спланировал церемонию прощания во всех подробностях; кроме того, ее неоднократно репетировали в течение предшествующей недели. Когда родные садились на поезд до Ромси, где должно было состояться погребение, королева позвала в соседки свою кузину Памелу: “Прошу тебя, расскажи мне, как все это случилось” (35). “Она слушала, почти ничего не говоря, внимая каждому моему слову”, – вспоминает Памела Хикс. После похорон родные собрались в Броудлендсе. Джоанна Натчбулл, старшая из дочерей Брейбернов, оставшаяся за хозяйку в отсутствие родителей, которых еще не выписали из больницы, ждала гостей у парадного входа. Елизавета II вышла из машины с красными от слез глазами. “Мэм, может быть, вы хотите подняться наверх?” – спросила Джоанна. “Да, пожалуй”, – ответила королева (36).

Месяц спустя Елизавета II совершила показательный поступок, пригласив четырнадцатилетнего Тимоти Натчбулла погостить в Балморале после выписки из больницы. Приехав в замок поздно ночью вместе со старшей сестрой Амандой, он увидел королеву, “которая шагала по коридору, словно наседка, собирающая разбежавшихся цыплят” (37). Поцеловав Тимоти с сестрой, она накормила их супом и сэндвичами, отвела в комнаты и начала распаковывать вещи, но Аманда убедила ее отправиться спать. “Она окружила нас неиссякаемой материнской заботой” (38), – вспоминал Тимоти.

В последующие дни королева следила, чтобы Тимоти вовремя укладывался в кровать, отговорила от прогулок на тетеревином току и поручила перевязки своему собственному врачу. “Она была участливой и чуткой” (39), – свидетельствует Тимоти. Сидя рядом с ним за обедом, она словно почувствовала, как ему хочется выговориться о происшедшем. “Она ничего не выпытывала. К ней просто тянешься как намагниченный, она умеет разговорить человека. Я изливал ей душу, рассказывая то, что больше никому у меня выведать не удалось”.

Размышляя о кончине дяди Дики, принц Чарльз написал: “Вряд ли я смогу простить тех, кто это сделал” (40). Принцесса Маргарет отреагировала еще резче. Во время визита в Чикаго той осенью, услышав соболезнования в связи с терактом, она назвала ирландцев свиньями (41). Елизавета II держала свое мнение при себе. “Она испытывала такую же горечь и боль, что и все, – утверждает Тимоти Натчбулл. – Наверняка у нее случались вспышки гнева или нежелания смириться со случившимся. Но она держала планку, сохраняя достоинство, демонстрируя заботу и понимание, что у британцев и ирландцев хватает собственного страдания и горя” (42). Много общаясь с королевой, он “ни в коей мере не отмечал у нее” охлаждения к Ирландии.Неожиданным источником утешения (43) для принца Чарльза стала его давняя любовь Камилла Паркер-Боулз, к тому моменту уже мать двоих детей, супруг которой в открытую ей изменял. В 1979 году после рождения ее второго ребенка они с Чарльзом снова стали встречаться, что не прошло незамеченным для однополчан Эндрю Паркер-Боулза из Королевской кавалерии. Один из них доложил о романе ее величеству – Елизавета II приняла к сведению, но сыну ничего не сказала.

В это же время Чарльз познакомился с леди Дианой Спенсер, внучкой давней подруги и фрейлины королевы-матери Рут Фермой (вдовы 4-го барона Фермоя) и дочерью бывшего личного адъютанта королевы Джонни Спенсера, 8-го графа и наследника одного из почтенных дворянских семейств, состояние которых складывалось еще в Средние века. Вместе с другими заговорщиками-аристократами Спенсеры в 1714 году спасли Британию от католического правления, посадив на престол протестантов Ганноверов. Это ставило Диану даже выше королевы и ее родных. Позже, когда брак с Чарльзом развалился, Диана сказала занимавшемуся их разводом адвокату Энтони Джулиусу, что не нужно было выходить замуж “в немецкую семью” (44). Джонни Спенсер сопровождал королеву с принцем Филиппом в полугодовом путешествии по странам Содружества после коронации. Еще до отъезда в ноябре 1953 года он сделал предложение Фрэнсис Рош, дочери Рут Фермой, и вернулся из поездки – что неслыханно для придворного – задолго до ее окончания, всего через два месяца после отбытия. “Когда мы добрались до Австралии, он уже так изнывал от тоски по своей Фрэнсис, что королева сказала: “Джонни, тебе нужно обратно” (45), – вспоминает Памела Хикс, состоявшая тогда фрейлиной.