Королева
Шрифт:
Речь приняли на ура. Даже давний недоброжелатель королевы Джон Григг, бывший лорд Олтрингем, провозгласил ее “одним из лучших выступлений” (151) и свидетельствовал, что она “стабилизировала обстановку”. По мнению Джорджа Кэри, “в ней отразилось сочувствие и понимание. Она отлично приструнила критиков и разрешила сложившееся недоразумение” (152). Тони Блэр назвал выступление “близким к идеалу. Ее величество сумела совместить обе ипостаси – королевы и бабушки” (153).
Совсем другого мнения придерживался сценарист и писатель Алан Беннетт, искусно изобразивший королеву в своей пьесе “Вопрос точки зрения” (“A Question of Attribution”). Беннетту выступление показалось “неубедительным” (154), поскольку Елизавета II – “никудышная актриса, совсем даже не актриса, по правде говоря”. Он сетовал, что королеве не подсказали “оставить несколько пауз и сделать вид, будто не может подобрать нужное слово”, огорчался, что “она, как всегда, тарабанит без запинки”. “Разница между принцессой Дианой и королевой, – писал он, – в том, что одна умеет играть, а вторая нет”.
Тем не менее неспособность Елизаветы II притворяться и тем более кривить душой всегда оставалась в числе ее главных достоинств. Спустя сорок пять лет после восхождения на престол
Вечером за ужином в Букингемском дворце принц Филипп помог разрешить неулаженный вопрос насчет похорон: нужно ли Уильяму и Гарри, как положено мужчинам королевской семьи, идти за гробом вместе с отцом и дядей Чарльзом Спенсером? Оба мальчика, особенно Уильям, всю неделю избегали подобных публичных демонстраций – в основном, согласно Алистеру Кэмпбеллу, из-за “горячей ненависти к журналистам” (156), доконавшим их мать. Представители двора, в свою очередь, опасались открытых нападок на принца Уэльского, вздумай он показаться без сыновей.
В пятницу вечером Филипп (семидесятилетнего бывшего свекра в число идущих за гробом не включали) сказал Уильяму: “А вдруг ты потом пожалеешь, что не пошел? Мне кажется, это нужное дело. Если я пойду, пойдешь со мной?” (157) Уильям с братом без колебаний согласились, договорившись, что присоединятся к процессии у Сент-Джеймсcкого дворца, и за гробом пойдут торжественным строем четыре принца и граф.
Солнечное субботнее утро (158) 6 сентября 1997 года поражало почти сверхъестественной тишиной. Центр Лондона перекрыли для всех машин, кроме автомобилей службы безопасности и доставляющих гостей к аббатству, изменили воздушные коридоры над городом. Свыше миллиона людей выстроились вдоль четырехмильного пути следования траурной процессии и заполнили городские парки. Все стояли молча и неподвижно, и в этой тишине цокот копыт лошадей, запряженных в лафет, слышался еще отчетливее.
Траурный кортеж двигался по Конститьюшн-Хилл от Кенсингтонского дворца к Букингемскому. Еще раз поразив всех, королева вместе с сестрой и остальными родственниками вышла из ворот и встала рядом с толпой. Когда лафет проехал мимо, Елизавета II вдруг поклонилась гробу Дианы. “Это вышло совершенно неожиданно, – говорит Мэри Фрэнсис, стоявшая поблизости. – Вроде бы заранее ничего подобного не обсуждалось, по крайней мере с советниками. Она поступила так, как подсказало сердце, и не ошиблась” (159). Кроме того, “королева наглядно продемонстрировала тем самым готовность меняться” (160), – считает бывший пресс-секретарь ее величества Рональд Аллисон.
Королевская семья присоединилась к двум тысячам собравшихся внутри аббатства. Благодаря громкоговорителям стоящие снаружи люди слышали всю церемонию, которая к тому же передавалась на гигантские видеоэкраны. Около тридцати одного миллиона британцев и еще два с половиной миллиарда зрителей по всему миру смотрели трансляцию по телевидению. Служба, которую проводили настоятель Вестминстера его высокопреподобие доктор Уэсли Карр и архиепископ Кентерберийский Джордж Кэри, была, по воспоминаниям последнего, “вызывающе популистской, и эмоции били через край” (161). Сестры Дианы выступили с проникновенными стихотворениями, Тони Блэр с чрезмерным пылом прочел отрывок из Первого послания к коринфянам. Музыкальное сопровождение отличалось эклектичностью, традиционные церковные гимны и фрагмент из “Реквиема” Верди звучали вперемешку со специальной переработкой “Свечи на ветру” (“Candle in the Wind”) Элтона Джона и современными инструментальными композициями Джона Тавенера.
Гром среди почти ясного неба раздался под конец выразительного и эмоционального выступления Чарльза Спенсера, который, заговорив о горе Уильяма и Гарри, поклялся, что Спенсеры, “ваша родная семья, постараются вырастить вас в той же атмосфере любви и свободы” (162), что и мать. Спенсеры имели ничуть не больше прав называться “родной семьей” мальчиков, чем Виндзоры, и эти “неуместные”, как позже назвал их Кэри, слова (163) глубоко задели королеву, принца Филиппа и остальных родственников, сидящих в алых с позолотой креслах напротив катафалка с гробом Дианы. Что еще хуже, когда слова Спенсера услышали за стенами аббатства, толпа начала аплодировать. “Похоже было на шелест листвы” (164), – вспоминает присутствовавший в аббатстве Чарльз Мур, редактор “Dayly Telegraph”. Аплодисменты подхватили и в соборе – в нарушение всех традиций Англиканской церкви. Хлопали даже Уильям и Гарри, воздержались лишь королева и Филипп. “Момент был шекспировский, – говорит Мур. – Одна семья против другой. И невероятно мощная речь”.
После похорон королевская семья вернулась в свой шотландский оплот. На следующий день туда прибыли Тони и Шери Блэр, у которых предполагался традиционный для премьер-министра уик-энд в Балморале, однако волею обстоятельств они ограничились лишь обедом с Елизаветой II и ее друзьями. Королева и Филипп, по воспоминанию Шери Блэр, “были очень добры” (165), однако ни о Диане, ни о потрясениях прошлой недели никто не обмолвился и словом. Слушая разговоры об охоте, видах на урожай и рыбалке, Шери подумала: “В голове не укладывается. Вчера за обедом на Даунинг-стрит после похорон я обсуждала последние события с Хиллари Клинтон и королевой Иордании Нур, а сегодня мы с главой нашей страны беседуем о ценах на овец” (166).
Аудиенцию с премьер-министром королева провела в гостиной. Блэр попался в ту же ловушку, что и все новички, попытавшись сесть в кресло Виктории, – предостерег его “полузадушенный вопль” (167) лакея и “взлетевшие в ужасе брови королевы”. Блэр чувствовал себя скованно и позже признал за собой некоторую самонадеянность и бестактность. Говоря о возможных уроках, которые надо вынести из сложившейся ситуации, он почувствовал, что “королева замкнулась в ответ” (168). Однако в общем и целом она приняла его доводы, демонстрируя “мудрость понимания и переосмысления”.
Блэр еще плохо знал Елизавету II в то время, поэтому со времени гибели Дианы до похорон взаимодействие между монархом и премьером было не таким плотным, как полагают многие. Блэр с помощниками не давали Елизавете II и Филиппу режиссерских указаний, как показано в фильме “Королева”.
Тем не менее благодаря тесному сотрудничеству с отзывчивыми сановниками Букингемского дворца им удалось в чем-то переубедить королевскую семью.Будучи близко знакомым с Дианой, Блэр хорошо ее понимал и быстрее королевы с советниками осознал, чем обернется ее гибель. Почувствовав, что массовый всплеск скорби грозит перерасти в “борьбу за перемены” (169), Блэр счел своим долгом “уберечь монархию” (170). Трудно сказать, насколько накалила атмосферу его ремарка о “народной принцессе”, сделанная из лучших побуждений. Однако, выскажись Блэр в неодобрительном ключе, монархия, несомненно, пострадала бы сильнее, поэтому он постарался направить народный гнев в другое русло и обелить образ королевы. Ключевую роль сыграли придворные сановники, однако и их понадобилось слегка подтолкнуть, в том числе используя Чарльза в качестве посредника, чтобы королева поступила вопреки устоявшимся принципам. На восьмом десятке лет Елизавета II пришла к осознанию, что иногда ради укрепления монархии необходимо где-то отойти от традиций.“Время мне не указ, – говорила королева-мать. – Я сама им распоряжаюсь. И хочу встречаться с людьми”.
Королева с сестрой Маргарет и матерью на балконе Букингемского дворца во время празднования столетнего юбилея королевы-матери. Август 2000 года. Press Association Images
Глава восемнадцатая Любовь и утрата
По возвращении осенью в Лондон королеву наконец ждало радостное событие – открытие великолепно отреставрированных парадных покоев Виндзорского замка, как раз к золотой годовщине свадьбы 20 ноября 1997 года, ровно через пять лет после разрушительного пожара. Руководили реставрацией Филипп и Чарльз, питавшие общий интерес к искусству, архитектуре и дизайну. В живописи они оба тяготели к ландшафтам. Чарльз писал акварелью небольшие картины в мягкой гамме, тогда как Филипп работал в более современной манере, любил масло, яркие цвета и густые широкие мазки.
Оба они ценили в архитектуре традиционный подход и предъявляли строжайшие требования к декораторам, которым предстояло заниматься отделкой виндзорских залов. Филипп возглавлял совещательную комиссию (1), ответственную за весь проект, включавший приведение пяти парадных покоев в первоначальное состояние. Чарльз заведовал подкомиссией по дизайну, занимавшейся прочими пострадавшими помещениями. Королева подавала идеи мужу и сыну, за ней оставалось окончательное решение.
Взамен уничтоженной огнем домовой часовни (2) отстраивалась под наблюдением Чарльза неоготическая восьмиугольная Фонарная приемная с примыкающей часовней в средневековом стиле. Эскизы Филиппа вдохновили (3) реставраторов на создание для часовни новых витражных окон с изображениями спасателя, пожарного и святого Георгия, поражающего злобного огнедышащего дракона. Когда Филипп отверг планы (4) декоративного пола для Фонарной приемной, считая, что будет слишком скользко и кричаще, Чарльз придумал в качестве компромисса использовать при необходимости ковер с вытканной на нем звездой ордена Подвязки. Он же руководил “современным переосмыслением” (5) средневекового балочного свода величественного зала Святого Георгия.
Реставрацию удалось завершить на полгода раньше намеченного на весну 1998-го срока и сократить на три миллиона фунтов сорокамиллионный бюджет. 14 ноября королева отметила завершение работ приемом в отреставрированных покоях для полутора тысяч подрядчиков, трудившихся над проектом. На приеме к ней подошел плотник-пакистанец с просьбой: “Ваше величество, ваше величество, пойдемте со мной, пожалуйста. Я вас кое с кем познакомлю” (6), – и представил ей своего брата. Потом он подошел снова, когда Елизавета II беседовала с кем-то из гостей: “Ваше величество, пойдемте со мной, пожалуйста”. На этот раз он представил ей второго своего брата, занимавшегося резными работами. Королеву эта святая простота совершенно не возмутила, скорее позабавила. Несколько лет спустя, рассказывая эту историю (и талантливо имитируя южноазиатский акцент) высокопоставленному индийскому дипломату, она добавила со смехом: “Я уже начала опасаться, как бы у него не оказалось двенадцать братьев!”
В торжествах по случаю годовщины свадьбы отразились как дань традициям, так и готовность к переменам, пришедшая к королевской семье после смерти Дианы. В среду 19 ноября Филипп произнес благодарственную речь в честь своей жены и родных на званом обеде, устроенном для супругов лорд-мэром в лондонской ратуше. В этой речи Филипп назвал “терпение и снисходительность непременными составляющими любого счастливого брака <…> Без них не обойтись, когда становится туго”. Елизавете II, по его словам, “терпимости не занимать” (7). Помня о недавних потрясениях, обрушившихся на семью, он отметил и своих взрослых детей, признав, что “в непростой и ответственной ситуации они проявили себя достойно”.
20 ноября Елизавета II и Филипп присутствовали на благодарственном молебне в Вестминстерском аббатстве, перед алтарем которого они предстали пятьюдесятью годами ранее. Кроме четырех детей и шести внуков августейших юбиляров чествовали семь королей, десять королев, эрцгерцог, двадцать шесть принцев и двадцать семь принцесс, а также пятьдесят других супружеских пар из простого народа, сочетавшихся браком в 1947 году. Воспоминания о состоявшихся здесь же почти три месяца назад проводах Дианы настраивали на суровый и торжественный лад, особенно когда в сопровождении отца прибыли Уильям и Гарри. У всех “встал комок в горле” (8), когда Джордж Кэри благословил преклонивших перед ним колени королеву и Филиппа. “Я задумался, достойны ли мы как народ их преданного служения и незыблемого чувства долга”, – вспоминает архиепископ.
Реверансом в сторону модернизации стал “народный банкет” (9) – прием, организованный в неолейбористском стиле Тони Блэром. Вместо того чтобы сажать королевскую чету за главный стол на подиуме в окружении высокопоставленных лиц, премьер-министр пригласил триста пятьдесят гостей из всех слоев общества и рассадил их за круглыми столами без оглядки на титулы и звания. Соседями королевы оказались (10) автомеханик, полицейский, жокей, ремонтный рабочий, а непосредственно рядом с ней усадили двадцатичетырехлетнюю вожатую скаутов.