Королева

В произнесенной на банкете речи Блэр еще раз поблагодарил Елизавету II за то, как она повела себя во время “ужасного испытания” (11) гибелью Дианы, когда говорились “обидные слова”. Он понимал, “как тронуло вас это излияние скорби <…> Вы всегда пытались <…> исходить, в первую очередь, из интересов внуков, и это правильно”. Премьер-министр обещал поддерживать “сильную и процветающую монархию”, возглавляемую королевой, олицетворяющей “вечные ценности служения и долга”. Именно тогда Блэр провозгласил Елизавету II “символом единства в беспокойном, постоянно меняющемся мире”, произнеся знаменитое: “Вы наша королева. Мы уважаем и ценим вас. Вы – лучшее, что есть в Британии”.

В своем ответном выступлении (12) королева поблагодарила мужа и развила тему “необходимых уроков”, впервые затронутую в речи на смерть Дианы. Отметила она и технические новшества, вошедшие в обиход за пять десятилетий супружеской жизни, – телевидение, мобильную связь, Интернет (до нее, правда, добравшийся лишь в “обрывках чужих разговоров о поисках в Интернете”).

Далее Елизавета II перешла к рассуждениям об “огромных конституционных различиях между наследственной монархией и избираемым правительством”, при том что оба института существуют с одобрения народа. “Вам, господин премьер-министр, народное одобрение или его отсутствие наглядно демонстрирует урна для голосования. Система суровая, где-то жестокая, однако она дает четкую недвусмысленную картину”.

Королевской семье “распознать отношение народа труднее, оно завуалировано славословием, этикетом и протоколом, противоречиями в общественном мнении. Однако распознавать его необходимо”. Елизавета II выразила признательность принцу Филиппу за неувядающую любовь и неустанную помощь “в этом нелегком труде”, заверив слушателей, что “и впредь постарается оправдывать ожидания народа”. Поблагодарила она и за поддержку после смерти Дианы. “Это вы, все вместе и каждый в отдельности, помогли нам справиться и с честью выполнить свой долг”.

Закончила она искренним и трогательным признанием Филиппу, который, “боюсь, слишком часто вынужден молча слушать мои выступления”. Она отметила его заслуги в составлении речей и дар открыто выражать свои взгляды. Признавая за ним “нелюбовь к комплиментам”, она попросту подытожила, что все эти годы Филипп был ее опорой, “и я, и все наши родные, наша страна и многие другие страны находимся перед ним в неоплатном долгу”.

Важная веха семейной жизни Елизаветы II вызвала в прессе всплеск размышлений на тему, как часто подвергались проверке на прочность хваленые “терпение и снисходительность” королевы. Филиппа за эти годы не раз подозревали во флирте, а в 1996 году Сара Брэдфорд недвусмысленно заявила в биографии королевы, что “этому прочному, проникнутому любовью союзу заигрывания и мелкие интрижки Филиппа были нипочем” (13).

Филиппу приписывали романы с представительницами высшей аристократии – как правило, близкими подругами августейшей четы: признанной красавицей Джейн, графиней Вестморландской; Пенни Ромси, которая часто ездила с герцогом на соревнованиях конных упряжек; его (и королевы) кузиной принцессой Александрой и, наконец, Сашей Аберкорн, женой 5-го герцога Аберкорна, ровесницей принца Уэльского. Ни один из этих слухов не нашел подтверждения.

Незадолго до золотой свадьбы Мартин Чартерис попытался положить конец инсинуациям в интервью с журналисткой “Daily Mail” Анной де Курси. “Я не знаю ни одной женщины, которая претендовала бы на роль его любовницы или особую близость, – заявил он в начале ноября 1997 года. – Неужели, найдись такая, она стала бы держать язык за зубами? Он мужчина, он любит веселиться и общаться с красивыми женщинами. Но я абсолютно уверен, что он не допустит угрозы своему браку” (14).

Патриция Брейберн, кузина августейшей четы по линии Маунтбеттенов, прокомментировала впоследствии отношения Филиппа со своей невесткой Пенни Ромси так: “Они дружат. Эта дружба строится в основном на увлечении конными упряжками, но ведь Пенни – фигура заметная” (15). Брейберн также “категорически отрицала” (16) вероятную неверность королеве со стороны Филиппа. “Он ни за что бы себе такого не позволил. Он всегда любил королеву <…> и не посмел бы ее оскорбить” (17).

Высказалась и Саша Аберкорн с той же целью – положить конец слухам. Джайлзу Брандрету она рассказала, что подружилась с Филиппом в 1970-х на почве общего интереса к трудам швейцарского психиатра Карла Юнга, о котором они вели “захватывающие беседы” (18). На вопрос Брандрета, почему они с герцогом держались за руки на острове Элеутера, Саша объяснила: “У нас была нежная дружба, но исключительно платоническая. Я не спала с ним. Возможно, такое впечатление складывалось, но ничего не было. Он не такой. Ему нужен единомышленник, кто-то разделяющий его интеллектуальные увлечения”.

Королева, по словам ее двоюродной сестры Памелы Хикс, “ничего не имеет против флирта Филиппа. Он заигрывает со всеми, и она знает, что это ничего не значит” (19). Памела вспоминала, как Филипп оскорбленно заявил ее сестре, “что не связывался ни с одной женщиной с момента женитьбы. Послушать журналистов, я кручу роман с каждой встречной. Может, надо было не отказывать себе в удовольствии?”. Даже биограф Сара Брэдфорд в конце концов пошла на попятную, сообщив “The Times”: “Положа руку на сердце, какие у нас есть доказательства? Королева во всем опирается на него, пережитые встряски их в любом случае только сплотили. Очень сплотили. Они понимают друг друга” (20).

11 декабря 1997 года в Портсмуте королевская чета попрощалась с одним из самых ярких символов своего союза – списанной в резерв яхтой “Британия”. (Впоследствии ее поставят в Эдинбурге и сделают музей.) Перед церемонией Елизавета II и Филипп вместе с сановниками поднялись на борт. Прощальный обед был накрыт в Парадной столовой – длинный стол красного дерева, хепплуайтовские стулья и сувениры из дальних стран, в том числе бивень нарвала, трубка мира племени сиу и китовый ус, подобранный Филиппом на берегу острова Десепсьон в Антарктиде. Королева со свитой обошли весь свой “загородный дом на море”, прощаясь с экипажем. “Было очень горько, она даже плакала” (21), – свидетельствует один из сановников. Проведенную корабельными священниками на причале церковную службу, на которую собралось две тысячи двести бывших офицеров “Британии” и яхтсменов, посмотрели по телевизору миллионы. Оркестр морских пехотинцев, уходя, сыграл “Старое доброе время” и отсалютовал яхте на прощание. Королева, одетая в красное, вытерла слезу рукой в черной перчатке. Некоторые СМИ не удержались от критики – разве можно так убиваться из-за какого-то корабля? Однако у Елизаветы II и ее родных с “Британией” было связано много дорогих сердцу воспоминаний. “Это не просто корабль, – утверждает фрейлина королевы. – Она служила их плавучим домом” (22). И самое главное, как выразился один из родственников ее величества, яхта “олицетворяла для нее свободу” (23).

К началу 1998 года королевский двор начал предпринимать конкретные шаги к претворению в жизнь уроков, преподанных Дианой. Взлет республиканских настроений (24) после гибели принцессы сменился спадом до 12% благодаря телевизионному выступлению Елизаветы II, а затем закрепился на привычном для трех последних десятилетий уровне 19%. Однако нестабильность общественного мнения в этот период привела заместителя личного секретаря королевы Робина Джанврина (25) к Роберту Вустеру, американскому профессору, основавшему службу опросов MORI.

Со времен назначения Майкла Ши пресс-секретарем королевы в 1978 году советники Елизаветы II периодически встречались с Вустером за ланчем в Лондоне, чтобы в частном порядке узнать царящие в народе настроения относительно монархии. Теперь же Джанврин хотел подрядить MORI для официального опроса. Интервьюеры, собирающиеся на брифинги во дворце, выявляли симпатии к монархии и республике в зависимости от региональной, гендерной, возрастной, социальной и других демографических характеристик опрашиваемых. С помощью фокусных групп они составили список из десяти факторов (повышение престижа Британии за рубежом, важность для Британии, почет и уважение, поддержка и пропаганда благотворительной деятельности, трудолюбие, понимание нужд простых людей, компетентность, окупаемость, современность, актуальность), относительную важность которых для народа предстояло оценить.

У старших советников ее величества было два главных опасения: что монархия теряет популярность у молодежи и что королевскую семью считают “слишком зашоренной и недальновидной” (26). Однако исследование (27) с участием фокусных групп показало, что почтение к монархии остается для британского менталитета непреложной ценностью, не зависящей от сиюминутных настроений. Эта установка придала двору уверенности и обеспечила объективный взгляд со стороны. Результаты частных опросов в первые несколько лет также подтвердили, что если у двадцатилетних склонность к республиканству варьируется от 28 до 35%, то к тридцати с небольшим они приходят все к тем же неизменным 19%. “Люди начинают задумываться о будущем, о том, что детей хочется растить в приличной стране, – говорит Роберт Вустер. – Именно поэтому монархия не сдает позиций” (28). Тем не менее самым уязвимым местом для королевской семьи оказалось сложившееся представление о ее отрыве от жизни народа, разделяемое третью с лишним британцев на момент начала опросов в конце 1990-х.