Королевские игры

– Может быть, и красивый, но лучше бы он раскаялся.
– Сэр Фрэнсис взял предложенный Томасом бокал.
– Дай вина сестре, она того и гляди потеряет сознание.

Молодой Уолсингем взглянул на Розамунду недоуменно:

– Тебе нехорошо?

– Подобный спектакль годится не для каждого.
– Слегка побледневшая Урсула подошла к воспитаннице.
– Я и сама с трудом выдержала.
– Она взяла Розамунду за руку.
– Право, милочка, тебе непременно следовало приехать, но лучше было остаться подальше от окна. Прости, это моя вина.

Постепенно комната опустела: джентльмены, собравшиеся, чтобы понаблюдать за финалом сочиненной сэром Фрэнсисом драматической эпопеи, отправились по своим делам. Каждый с гордостью сознавал, что принял в общем деле посильное участие. Томас и мастер Марло остались ждать, пока освободятся улицы.

– Думаю, теперь уже можно ехать.
– Томас отвернулся от окна.
– Толпа настроена весело и быстро расползается по тавернам. Дорога не представляет опасности.

– Ну и славно. Честно говоря, я рада покинуть невеселое место.
– Урсула завернулась в плащ.
– Розамунда, милочка, в тишине и уюте нашего дома тебе сразу станет легче. Скоро забудешь все, что видела.

Вернувшись на Сизинг-лейн, Розамунда решила бороться со сковавшим ее ужасом единственным надежным способом: медленно, детально изображая сцену казни на бумаге. Она не жалела себя и не пропустила ни одной страшной подробности: ни кипящего котла, ни кровавого ножа палача, ни вывалившихся внутренностей казненного и поднятого к небесам искаженного агонией лица. Рисовала долго, а едва закончив, упала на кровать и провалилась в сон.

Под вечер в комнату вошла леди Уолсингем.

– Ну и как, милочка, тебе легче? Ты проспала несколько часов.

Розамунда села, все еще во власти тумана.

– Да, мадам, спасибо. Сама не знаю, почему чувствовала себя такой усталой.

Однако Урсула не слушала ее, а внимательно рассматривала рисунок.

– Ты все нарисовала… какой кошмар! Что заставило тебя это сделать, девочка?

– Нужно было освободиться от страха. Нарисовать - единственный способ выпустить его на волю и облегчить душу, - просто пояснила она и спустила ноги.
– Простите, что расстроила вас.

– Дело не в расстройстве. В подобном рисунке есть что-то неприличное.

– А вам не кажется, мадам, что в утреннем зрелище есть нечто большее, чем что-то неприличное?

Леди Уолсингем нахмурилась:

– Разговариваешь неуважительно, но я все же прощаю: ты серьезно пострадала. Если бы я знала, что твои чувства настолько ранимы, то постаралась бы защитить тебя.
– Урсула улыбнулась почти льстиво.
– Давай оставим болезненную тему в стороне. Скоро острота переживаний спадет. К обеду у нас ожидаются гости, так что надень розовое бархатное платье и укрась волосы прелестным серебряным ободком, который достался от матушки. Сейчас пришлю Хенни.
– Она наклонилась и поцеловала воспитанницу в лоб.
– Ну же, девочка! Никто не спорит, дело неприятное, но уже все закончилось… вставай и начинай собираться.
– Снова взглянув на рисунок, она поморщилась.
– Нельзя оставлять это здесь.
– Смяв листок, Урсула унесла его с собой.

Предстоящий обед энтузиазма у Розамунды не вызывал, однако она чувствовала себя гостьей и не могла отказаться от трапезы с хозяевами.

Хенни выглядела бледной и, помогая госпоже одеться, долго молчала, однако в конце концов спросила:

– Вы видели казнь, мистрис?

– Только немного, в самом начале.
– Розамунда повернулась, чтобы горничная зашнуровала корсет.

– Честно говоря, не смогла выдержать.

– И я тоже.
– Хенни вздрогнула.
– Было так плохо, что даже стошнило. А все вокруг начали надо мной смеяться.

Опытной рукой она расправила складки на кринолине и взялась за расческу.

Розамунда присела на низкую скамеечку, и юбка раскинулась по полу пышной клумбой. Хенни долго и старательно расчесывала ее волосы, а в заключение закрепила надо лбом Розамунды серебряный ободок. Та посмотрелась в зеркало и с удивлением обнаружила, что выглядит ничуть не хуже, чем обычно. Почему-то ей казалось, что ужасное утро должно оставить неизгладимый след. Услышав, что дверь открылась, она обернулась.

– Дорогая, хочу, чтобы ты надела вот это.
– Ослепительно улыбаясь, леди Уолсингем застегнула на шее жемчужный кулон.
– А вот этот поясок украсит твою тонкую талию.

Она передала Хенни сплетенную из серебряных нитей ленту.

Розамунда встала, и горничная завязала пояс, старательно расправив длинные концы.

– Вы слишком добры, мадам.

– Ничуть. Всего лишь стараюсь подчеркнуть твою красоту.
– Урсула немного отступила и придирчиво осмотрела подопечную.
– Да, поистине очаровательно. Прелестная картинка. Ну, если готова, то пойдем вниз. Гости уже собрались.

Первым, кого Розамунда увидела, войдя в гостиную, оказался сэр Роджер Эскью. Джентльмен считался давним другом семьи, так что не стоило удивляться его присутствию за обедом, и все же в укромном уголке сознания зародилась тень сомнения: нет ли какой-нибудь связи между его присутствием, розовым бархатным платьем и чужими драгоценностями?

– Ты, несомненно, помнишь лорда Эскью, дорогая, - подсказала леди Урсула.

– Да, конечно.
– Розамунда повернулась и, потупив взгляд, поклонилась.
– Сэр Роджер.

– Мистрис Уолсингем, как приятно снова вас увидеть, - негромко проговорил джентльмен и, взяв очаровательную особу за руку, заставил выпрямиться.
– Должно быть, после возвращения из Чартли вы жили в деревне?

– В Чизелхерсте, в поместье брата. А в Лондон приехала только вчера вечером.

Лорд Эскью кивнул.

– И должно быть, уже утром присутствовали на казни?

Розамунда твердо выдержала прямой взгляд.

– Буду сожалеть об этом до конца своих дней, сэр.

– Да, зрелище, должно быть, малоприятное. Сам я не был, но догадываюсь, что на жестокие сцены организаторы не поскупились.

– Завтрашней партии повезет больше, - вставил сэр Фрэнсис, который, оказывается, прислушивался к разговору.
– Недавно я разговаривал с королевой. Узнав о чрезмерной строгости казни, ее величество приказала, чтобы повешенным дали умереть своей смертью и лишь потом расчленяли тела.

– О, сэр Фрэнсис, умоляю, не говорите об этом!
– Мистрис Энн, жена мастера Уотсона, подняла руку к горлу.
– Невыносимо! Ужасно!

– Согласен, мадам, действительно ужасно. Но иначе и быть не может. Публичные казни призваны остановить того, кто замыслил государственную измену, и необходимы для поддержания безопасности государства.

– Вы побледнели, мистрис Розамунда, - тихо произнес сэр Роджер.
– Разговор вам неприятен.

– Потому что это неприятный разговор.