Королевский краб
Шрифт:
— А ведь Аннушка вернулась, — сказал я. — Она ходила варить кофе. Пришла с термосом — нет никого, и… расплакалась. Так мне ее жалко стало, хорошая она баба, Костя. И ни на кого не сердилась, меня отправила спать.
— А сети?
— Да их там совсем немного осталось, Костя. Сейчас все хором навалимся на них и через час-другой закончим.
Минут через пятнадцать мы оделись. Костя и Генка пошли в столовую, а я на корабельный завтрак махнул рукой. Ну его к черту! Всегда там одно и то же — каша да каша и сыр, который я терпеть не могу. И ведь не так давно партийное собрание было. На нем крепко критиковали этого невозмутимого завстоловой. И какой
Не спеша я поднялся на палубу. Она была пустая, по ней прыгал, как воробей, Игнатович со шлангом в руках. Из шланга с силой рвалась вода, докатила по железу, пенилась, смывая всю вчерашнюю грязь за борт. Как всегда, тощий мойщик палубы что-то бормотал про себя, часто выключал воду, становился на колени и выбирал крабьи лапы, забившиеся между досок около конвейера, складывал их аккуратными кучками.
К левому борту готовилась пришвартоваться «Абаша», траулер-постановщик. Видно, сегодня была ее очередь ставить сети в квадрате, который старшина «семерки» посчитал самым уловистым. Несколько дюжих грузчиков неторопливо носили тяжелые битки с вешалов к левому борту «Никитина».
А море было поразительно тихим, словно застывшее стекло. Давно я его не видел таким. До берега Камчатки было недалеко, быть может, километра два. Я видел лес, крупные валуны или пригорки и движущиеся точки. Наверное, это двигались добровольцы из команды Самсоныча, начальника отдела кадров. Они собирали выброшенные прибоем или приливом на берег наплава всех размеров и расцветок, в короткие перерывы забавлялись охотой, потому что иногда я слышал глухие выстрелы.
На вешалах я увидел лишь одного человека — Анну. Она стояла как раз на том месте, где вчера ночью мы оставили нераспутанные сети.
— Я управилась вовремя, Сергеич, — просто сказала бригадирша и показала правой рукой на груду битков. — Ах, как я устала!
Меня тут просто бросило в жар, я все понял. Вот оно что! Анна отправила меня вчера спать, а сама осталась работать и сделала то, что оказалось не по силам целой бригаде. Она сдержала слово, которое дала Карповичу. И «Абаша» поставит для «семерки» два порядка сетей, восемь перетяг! Если интуиция не подведет старшину, то через три-четыре дня начнется аврал для его ловцов. Я слышал, что при мощном ходе в каждую сетку может попадать более пятидесяти крабов. Если такое случится, нетрудно подсчитать возможный улов «семерки». «Пусть такое случится!» — начал я молиться богу удачи и искоса глядел на посеревшее лицо Анны, на темные круги под ее выразительными, сияющими победным блеском глазами. Мне так хотелось их поцеловать…
— А ребята сейчас придут. Они завтракают, — сказал я.
— Пусть отдыхают до прихода «семерки». Она сегодня на самом дальнем поле. Туда только ходу в один конец больше часа. Так что и я успею отдохнуть.
— Я провожу тебя, Аннушка, — сказал я. — Можно?
Она удивилась, стала неприступной.
— А зачем?
Я замялся и затем объяснил:
— Хочу посмотреть… В общем, я давно слышал от многих, что у тебя есть королевский краб. В энциклопедии на картинке я его видел, а в натуре нет.
Женщина задумчиво посмотрела на меня, потом на море, на берег и сказала:
— Ладно, посмотри. Кстати, этого краба поймал один человек девять лет назад в этом квадрате, только дальше в море. Как он попал в сети вместе с тарабагани, трудно объяснить. Ведь это очень редкий, глубинный краб!
— Я это знаю, Анна.
— Тому,
кто поймает королевского краба, выпадает счастье.— А его владельцу, вот тебе например?
— Говорят, и его владельцу… Да что ты ко мне привязался, Сергеич? Ведь это все морские байки. Хотя королевского краба поймал человек, которому действительно потом повезло. И он… впрочем, это уже не важно!
— Он подарил его тебе?
— Хотел, да я не взяла. Зачем мне чужое счастье?
— Но королевский краб у тебя, Анна!
— Да, у меня… на хранении. Берегу, так сказать, чужое счастье. Спасибо судьбе и за это!
Вот так мы разговаривали с Анной по дороге в ее каюту. Немного странный был разговор. В нем были, как теперь я думаю, вспоминая его, намеки на значительность, лишь частичная откровенность бригадирши и почти явная грусть в ее голосе.
Мы остановились около каюты с номером сто пять.
— Наша с Надей, — сказала Анна, шаря по карманам в поисках ключа, — а напротив живут мои близнецы. Да что я, дура, ищу, ведь Надя еще не на работе! Зарапортовалась я, Сергеич, с этими сетями, даже память отшибло.
Жилище Королевы было довольно просторным, немногим меньше, чем наша десятая обитель. Но здесь жили только два человека, а нас семеро. Была в Аннушкиной каюте и крохотная прихожая с умывальником. В общем, нечто похожее на двухместное купе в международном вагоне.
— Ну, смотри, — сказала Анна, подходя к своей кровати и отодвинув в сторону от иллюминатора ширму.
Над кроватью наглухо к переборке были привинчены две книжные полки, а выше их в аккуратной рамке, обтянутой голубым сукном, алел королевский краб — поистине удивительное творение природы. Он был невелик, сантиметров двенадцать поперек туловища. На панцире довольно густым частоколом высились высокие и поразительно рельефные шипы с черными иглами на концах. Ходильные лапы были аккуратно подогнуты к туловищу, а клешни, словно в нападении на врага, выдвинуты вперед. Особенно поражали две вещи или детали — не знаю, как лучше выразиться, — в этом редчайшем на земном шаре крабе: его пурпурный, действительно королевский, цвет и могучая правая клешня. Она была по величине почти равной туловищу, во всяком случае, казалась очень большой и грозной.
— Красавец, — сказал я. — Вид у него серьезный!
Потом я оглядел книжные полки, увидел многих любимых мною авторов и, признаться, удивился им не меньше, чем крабу. Малообразованная Анна абы что не поставила на полки: сборники стихов Лермонтова, Тютчева, «Хаджи-Мурат» Льва Толстого, «Разгром» Фадеева, тогда неизвестный мне поэт из Мурманска Валентин Устинов, проза Пушкина… Вообще я заметил, что краболовы, как, впрочем, и все моряки, большие любители книг, но определенного сорта. Они чаще всего увлекаются детективами, приключенческой литературой и очень любят фантастику. У Анны таких книг не было. Я спросил:
— А какие книги у тебя самые любимые?
Она тотчас указала на сборник Тютчева и начала наизусть читать его стихи: «Откуда, как разлад возник? И отчего же в общем хоре душа не то поет, что море, и ропщет мыслящий тростник». Я слушал чуть хриплый, вечно простуженный голос Анны, перебирал книги, Устинова раскрыл наугад и увидел несколько строф, жирно подчеркнутых красным карандашом: «И с той поры, когда слабеют силы и сдаться бы в немыслимой борьбе, я думаю о женщинах России, об их простой спасительной судьбе. Об их душе — в заботах и терпенье оставшейся простою и святой. Я был не первым, буду не последним — спасенным бескорыстной добротой».