Королей убивают неудачники

Как переубедить толпу варваров, что основа их мировоззрения порочна, когда они с легкостью поднимают мертвецов, а смертельные раны исцеляют, смазав оружие волшебным снадобьем?..

— Что с тобой, Дена?

— Ничего, — резко ответил детектив. — Нет, ничего, сейчас все пройдет... — Он потер лоб.

— Ты весь горишь, рыцарь!.. И это правда. Дай я уложу тебя спать.

Денис покорно побрел к тюфяку за деревянной перегородкой. Каким он самоуверенным был, когда ехал сюда...

Логика против дремучего суеверия! Знания против веры!

Глупец, глупец, глупец!

* * *

Сон не приходил.

В голове Дениса царил форменный кавардак. Мысли метались, сталкивались друг с другом, играли в салочки. Самые надоедливые из них вопили во весь голос: «Вставай! Беги! Зачем тебя хотели поселить в разрушенной комнате посла? Что это — халатность? преступный расчет?» Им отвечали другие: «А для чего обвинять девчонку в колдовстве? Кто-то хочет навести порчу на Бавана! Убить Бавана!»

Денис ворочался, тер виски. Наконец ночь смилостивилась над ним, и он провалился в сон.

Над головой — бескрайнее небо. Денис стоит на дороге, ведущей в старый, словно присыпанный пылью город. Перед ним хрупкий темноволосый юноша в белом кафтане с пепельно-серыми разрезными рукавами. За спиной юноши — меч с белой рукоятью, на плече — просяной зимородок. Рядом застыла обнаженная женщина лет сорока. Кожу ее покрывают кровавые разводы в засохшей пыли, глаза — пустые и тусклые, щеку пересекает цепочка кукурузных бусинок. Айши и его мать-макурт.

Значит, не лгут легенды...

Вот юноша взмахивает рукой, и мертвая женщина бредет по дороге — все дальше, дальше. При каждом шаге голова макурта беспомощно болтается; на коже багровеет след от удавки. Трупные пчелы гудят, ждут не дождутся, когда можно будет собрать меда.

Айши смотрит матери вслед, затем поворачивается и уходит прочь. Денис следует за ним.

Свет! Удар!

В сознание ворвался тревожный шепоток амулета-защитника: «Мая не спит, смотрит!» Сил, чтобы подняться, не было. Денис вертелся на тюфяке, скрипел зубами; пот стекал по лицу крупными каплями.

Высокое помещение со стрельчатыми арками; проникая сквозь окна, свет расцвечивает пол цветными пятнами. По стенам — мечи, мечи, мечи... тусклые синеватые лезвия, каменные грани. Замковый арсенал, дом макуалей. Здесь хранится перевертыш — Господень Чижик.

Настало время справедливости.

У окна — человек в кремовом камзоле, советник Хавир. Вот он достает из ларца меч, похожий на стилизованную елочку — такую, как ее рисуют дети. Спускается по лестнице в зал Правежа; там ждут Айши и Баван. Денис жадно всматривается в лицо Бавана, но ничего не видит — облик правителя расплывчат, неясен.

Два меча — Белое Крыло и Господень Чижик — соприкасаются. Остаются два Белых Крыла, и Хавир меж ними — как ангел божий. К Правежу! К Правежу!

Руки тянутся к мечам; старческая в белом шелке — Бавана, тонкая юношеская — Айши. Правежники расходятся; меж ними — тусклые пятна факелов, колонны и застывшее в воздухе ожидание.

— Я слышал, вы дока в расследованиях, — говорит Хавир, — кроме того, знакомы с учением теиров не понаслышке. Так как, примете вызов?..

Рыдающий голос гонга разносится над залом. Хавир уже не Хавир, а продавец игрушек из рижского парка. Разноцветные шарики над его зонтом вьются, отталкивают друг друга, как щенята у миски с овсянкой. Мечи сверкают, ветка кедра склоняется к лицу Айши.

— Понятия не имею, кто мог испортить афишу, — пожимает плечами Хавир. — Ни малейшего понятия...

Зал Правежа тает, плывет маревом. Вот уж не зал перед Денисом — храмовый павильон. Огромные стены-витражи раздвигают пространство, создавая иллюзию сада под открытым небом. Апельсиновые деревца, растущие в кадках, лишь усиливают обман. В нише над алтарем прячется закутанная в кожу и парчу статуя. Откуда-тo Денис знает, что это Жарран — первый Правежник Тшиина.

Но не статуя привлекает его внимание. На полу лежит человек: шелковая одежда коробится от крови, руки беспомощно раскинуты. Человек мертв, и с этим ничего не сделать. Остается лишь звать охрану: тшиины остались без короля.

Неведомый злоумышленник навел на Бавана порчу, и кровь властителя вытекла из тела. Точно так же, как это произошло с Деваль-Иту.

Мертвый старик на полу исчезает, вместо него появляется женщина. В окровавленном платье, завернутая в заскорузлые простыни. И лицо ее — лицо Веры Тенокки.

Дочь посла вздрагивает, запрокидывает голову. И смеется — взахлеб, радостно...

— Аа-а-а-а-а-а-а!

Завацкий рванулся из теплых сухих пут сна — истово, отчаянно. Сердце билось отчаянно, словно дрель с перекосившимся сверлом, застрявшим в стене.

— Не-е-е-е-ет! Живи, ты-ы-ы-ы-ы!..

Мая вскочила мгновенно, будто и не спала:

— Дена! Что?.. Что случилось?! — бросилась к нему.

Денис вцепился в виски:

— Сон... Это просто сон...

— Не держи его, расскажи! Иначе кошмар и тебя погубит, и других. Правда!

— Хорошо. Я попробую.

Глава 3 ГОСПОДЕНЬ ЧИЖИК

Вымотанный ночными видениями, Денис проспал до зеленого часа. Мая не стала его будить. Когда детектив поднялся, она уже успела умыться, одеться и репетировала причудливый бесшумный танец с веером.

Вышли в сад они к самому концу трапезы. Этому никто не удивился: в обычаях знати было спать подолгу, восстанавливая силы после ночных безумств, так что завтраком тшиины обычно пренебрегали. Слуги, разносящие еду, выглядели изможденными; полуденная жара валила их с ног. К сожалению, до небесного времени об отдыхе лучше было не думать.

Цветочными часами Дениса научила пользоваться Мая. Устройство их было просто: всюду, где только можно, росли кустики бивон — они-то и показывали время.

Ранним утром, когда растения еще спали, их листья поворачивались наружу темно-синей, бархатистой на ощупь нижней стороной. К полудню бивона просыпалась. Листочки обращались к свету глянцевито-зеленой кожицей, и бутоны загорались алыми огоньками. Полностью цветок распускался часам к четырем. После седьмого часа лепестки меняли цвет — от ярко-алого выгорали до блеклой голубизны. В десять цветы закрывались. Бивона засыпала, чтобы утром вновь расцвести.