Коронованный лев

— Так что?..

— Так что, по крайней мере, с одним из главных моих страхов покончено, — заключил я.

— Ты так думаешь? — спросил он как-то отвлеченно.

Я печально улыбнулся, пожав плечами.

— Покончено всего лишь со страхом.

И хоть на этот раз все звучало еще более туманно, он задумчиво кивнул.

— Понимаю.

Наконец, поутру я добрался и до другого своего давнего главного «подозреваемого», за неимением прочих и настоящих, — капитана Мержи, просто и без затей застав его на квартире. Встретил он меня с неподдельной жизнерадостностью.

— Ну, дезертир, как частная жизнь? — Мержи лукаво ухмылялся.

— Недурно, — сказал я с улыбкой, пригубив золотистое вино. Это было настоящее токайское, капитан был не чужд экзотике.

В его комнате царил художественный беспорядок. Но не было ничего слишком нарочито привлекающего к себе внимания, за исключением оружия на стенах, среди которого я приметил и венгерские или польские сабли, а кроме того, в комнате находился третий человек, чинно сидевший на софе и оглядывавшийся порой вокруг с еще большим интересом чем я. Это был младший брат капитана, недавно приехавший на торжества. Но звали его не Бернар, как героя книги, а Жак-Анри. И я припомнил, что Мержи уже рассказывал некогда с горечью, что если Жак — это Иаков, то его отец непременно почитает его самого за Исава, променявшего первородство на чечевичную похлебку.

— Ты еще не женат? — поинтересовался капитан. — Ходят слухи, что ты влюблен, с самыми серьезными намерениями.

— Есть такое, — согласился я с некоторой настороженностью.

Мержи покачал головой.

— До чего же меняются люди, — промолвил он с мягкой улыбкой, не сводя с меня внимательного взгляда совершенно черных глаз. Пораздумав, я все же решил, что этот пристальный взгляд меня странным образом совсем не нервирует. Было в нем что-то очень живое и настоящее, и трудно было представить, что он мог бы быть где-то не только здесь и сейчас, в каком-то другом мире, ничуть не похожем на этот.

Хотя, строго говоря, некогда он жил в другом мире. Но тот мир был лишь частью этого, закономерной и неотъемлемой. Той частью, в которой до сих пор жил его брат — тоненький русоволосый юноша с удивленными глазами, находящийся в этой же комнате. Мир, глубоко противный католицизму, но оттого не менее живой и человеческий.

— И куда только девается непостоянство?

— С кем не бывает, — шутливо вздохнул я.

— И тем не менее, ты все еще не женат?

— К сожалению. Моя невеста дала обет безбрачия на три года, после смерти своей матушки. Но дело кажется решенным.

— О, — несколько фамильярно вставил Жак-Анри. — Разве у вас не обычное дело разрешать обеты всего лишь с соизволения духовных лиц?

Старший брат покосился на него неодобрительно.

Я с улыбкой пожал плечами.

— Может быть и обычное. Но при всем при этом, мы оба не хотим, чтобы слово было нарушено. По крайней мере — она. А я не хочу, чтобы она поступала против воли или своей совести. Всего лишь год я подождать могу. Заодно и посмотрю, так ли крепко мое постоянство. — Я усмехнулся, но где-то в глубине души у меня зашевелилась ледяная змейка. А не был ли этот обет Жанны как-то связан с ее предвиденьем? Все может быть.

Мержи какое-то время пристально смотрел на меня, а затем вдруг посерьезнел:

— Да, постоянство — это странная вещь… Помнишь, пару лет назад, — проговорил он неторопливо, не то размышляя, не то с чем-то печально смиряясь, — наш король обвенчался с сестрой испанского короля — как давно уже было решено, в знак мира и дружбы между державами. А теперь мы идем войной на Фландрию, чтобы отбить ее у Испании. Недолго же держатся эти «брачные миры». Как думаешь, этот продержится хотя бы столько же?

— Ну конечно же! — воодушевленно воскликнул Жак-Анри. — Ведь теперь соединяются не две державы, а только одна.

Взгляд капитана тут же стал настороженным. Я ответил ему таким же, прежде чем мы оба посмотрели на младшего Мержи, уже зная, что мы оба думаем на этот счет.

— Твоими бы устами, Жак, — с улыбкой сказал старший из братьев.

«Устами младенца? — подумал я. — Слухи об их беспристрастности и правдолюбии сильно преувеличены…»

— А это не вера, — усмехнулся я все же, приподняв бокал. — Это пожелание!

Оба брата рассмеялись.

— А пожелания чего-нибудь да стоят, — задумчиво согласился Мержи-старший. — Но насчет одной державы — трудно сказать. Наварра ведь все-таки королевство.

Жак-Анри довольно смешливо фыркнул.

— Оно больше снаружи, чем внутри. — И Антуан вздернул бровь:

— В том-то и дело… — но героическим усилием ему удалось погасить иронию и скепсис в своем голосе. — Но что это мы все обо всякой ерунде? Не расскажешь ли, что это тебя занесло третьего дня к Колиньи? — спросил он меня напрямик.

Не успел я удивиться и поперхнуться вином, как Жан-Анри весело вставил:

— Я вас там видел!

— Но когда вы успели сказать?.. — Я перевел взгляд с него на его брата. — Нас же только что представили…

Но мои подозрения не зашли далеко.

— Господин д’Обинье рассказал мне о вас, — сообщил Жак-Анри. — И поведал о сражении, которое вы затеяли… Ему было очень весело. Но скажите, — в голосе юноши послышался укор. — Вы ведь не нарочно стравили моих братьев по вере между собой?

Я все-таки слегка закашлялся.

— Правда, — прибавил Жак-Анри, — брат рассказывал, что однажды вы спасли своего друга, приверженца истинной веры…

— А, — рассеянно и немного поспешно кивнул я, решив не углубляться в тему «стравливания». — Тогда его вы, верно, тоже там видели. Мы пришли с ним вместе.

— Да, — Жак-Анри чуть склонил голову набок. — Правда, когда вы выходили, вы, кажется, были настроены не очень дружески.

— Вам показалось, — сказал я с нажимом. Все-таки этот желторотик мог при желании доконать кого угодно!..

Мержи-старший строго посмотрел на брата и тот несколько поумерил свое любопытство. Но что касается моего любопытства? Я никак не мог решить, какой же вопрос задать или поднять, чтобы увериться полностью, что оба брата не имеют никакого отношения к зловещим заговорам из зловещего неведомого грядущего, которое уже вовсе и не грядет — если здесь изменится что-то, о чем мы еще не имеем никакого представления. Хоть я уже не верил в их причастность, надо было очистить совесть, доведя дело до какого-то логического конца.