Корректировка 2
Шрифт:
Выглянул из окна. Коте со всеми пятью детьми был во дворе, если живописный полуостровок с несколькими плакучими ивами в излучине реки можно назвать двором. Оттуда сквозь шум реки невнятно доносился ребячий смех и возгласы.
Грядки цветущего огорода, куры и даже козочка — все это теснилось между клокочущей в камнях рекой и парапетом, а в самом доме на радость двум девочкам и трём пацанятам имелся аквариум с тропическими рыбками и клетка с большим зеленым попугаем.
Коте работает смотрителем рыбопитомника для высокого начальства.
Бренча связкой ключей, он ведёт меня по лоснящейся асфальтовой тропинке мимо клумб с георгинами
— Входи, дорогой. Все здесь есть.
Действительно, в передней у стены стоят роскошные стеклопластиковые удилища с катушками, оснащённые лесками и яркими поплавками. На вешалках висят куртки, брезентовые робы с капюшонами, внизу несколько пар резиновых сапог. С их голенищ свисают шерстяные носки.
Мы проходим в жилую зону.
Здесь действительно всё, что душе угодно. Правда, не столько душе, сколько телу. Две комнаты в коврах и гардинах, с диванами и кроватями, застеленными покрывалами красного бархата и плюша. Гостиная с телевизором, буфетом и холодильником. В кухне ещё один холодильник, небольшой бар с набором иностранных горячительных напитков. Впрочем, и для души есть кое-что: на столе в чулане стопки журналов «Советский экран» и «Спортивные игры».
— От начальства не убудет! — говорит Коте и достает из бара бутылку с джином, а из холодильника банку с черной икрой, какие-то иностранные галеты и палку сыровяленой колбасы.
— Это так, червячка заморить, — небрежно машет рукой Коте, — сейчас выпьем, закусим и пойдем за рыбкой к ужину.
Мы выпиваем, закусываем, обуваемся в рыбацкие сапоги и идем в питомник.
— Вот моё хозяйство, — Коте открывает калитку, и мы оказываемся на краю ручья с очень быстрым течением. И в этом потоке плотной серебристой массой непрерывно снуёт форель. Трудно сказать, чего тут больше, воды или рыбы.
Ловко орудуя сачком, Коте вылавливает пару сверкающих радужной чешуёй рыбин. Говорит удовлетворенно:
— Вот и ужин! Теперь пошли на карпа. Сегодня тепло, должен клевать.
Он ведёт меня вдоль ручья с форелью, подробно рассказывает о целой системе водных потоков, приводимых в движение мощными насосами, об аэрации воды, о специальных комбикормах для деликатесной рыбы, поставляемой лишь к правительственным столам.
По горбатому деревянному мостику переходим на другой берег, поднимаемся по деревянным ступенькам на небольшой вал земли, и перед нами открывается захватывающая для рыболова картина: три больших круглых пруда с настилами возле берега, где у края стоят скамьи со спинками, под деревянными зонтиками от солнца и дождя. А самое главное — по зеркалу вод, отражающему вершины обступивших пруды старинных вязов, повсюду расходятся круги, от снующей у поверхности рыбы.
Мы быстро забрасываем удочки и не успеваю присесть на скамью, как поплавок вздрагивает, кренясь, косо идёт по поверхности, исчезает… После подсечки, вытаскиваю с помощью сачка крупного, килограмма на полтора карпа. Он толстый и белый, как поросенок. Следом Коте тащит своего, еще больше, я помогаю ему сачком.
— Карп — рыба государственная! — важно говорит Коте.
Возвращаемся домой и сдаем улов Нино, выпиваем, закусываем и отправляемся на осмотр древних развалин.
Здесь археологи с начала шестидесятых ведут раскопки, а в их отсутствие, Коте приглядывает, чтоб не баловались всякие черные копатели.
Бурная
горная река, круто огибая холм, впадала в другую реку, а та — в море.Отсюда, с вершины заросшего вековым лесом холма, далеко видна была низменность, где сливались реки.
Мы миновали остаток мраморной стены с нишей, где, по уверениям Коте, древние хранили свитки своих книг. Продрались сквозь дикий кустарник и вышли к развалинам башни, под которыми зиял чернотой вход в подземелье.
После воли и света спускаться в кромешной тьме без фонаря было стремновато, но Коте уверенно вел меня вниз по ступеням. Потом подземный ход сделал резкий изгиб — в уши ударил шум воды. Мрак стал зыбким, обозначились края каменных ступеней, вековая копоть на стенах и сводчатом потолке. Ещё поворот и впереди заиграла слепящим солнцем река.
Тут, где выходил подземный ход, река, стиснутая скалистыми берегами, сворачивала влево и билась о камни так, что водяная взвесь, вечным туманом стояла над мокрыми склонами.
Я глубоко вдохнул насыщенный влагой воздух, увидел, как, блеснув на солнце, вскинулась из воды форель…
Перед нами был разрушенный храм. С проломом в стене, без дверей, он стоял словно сирота, до которого никому нет дела.
— Весь холм — сплошной античный город, — увлеченно рассказывал Коте. — Грунт скальный — копать трудно. Поэтому девять лет занимались в основном тем, что у подножия. И цитаделью наверху. Открыли там этот подземный ход, видимо, он служил для доставки воды, во время осады. Между прочим, обрати внимание, вон видишь, под водой остатки каменной пристани? Корабли плыли сюда из Древнего Рима через Средиземное и Черное моря, потом дальше — вверх по реке.
— Как же они плыли, против течения? — усомнился я.
— Бурлаки во все времена были.
Холм фактически был полуостровом, с трёх сторон окружённым рекой. Более безопасное и красивое место для города трудно вообразить. Заречная низменность с её полями и пастбищами могла прокормить значительное население. Подошва холма, возле которой были найдены бани, триумфальная арка, фундаменты и поверженные колонны царского дворца, наверняка утопала, когда-то в садах.
— А где-то неподалеку, — важно вещал Коте, — был прикован сам Прометей, которому выклёвывали печень.
Сказано это было с такой гордостью, будто он сам его и приковал, или по крайней мере, печень выклевывал.
Путь до Батуми на автобусе, оказался приятным: горы, чередою чайные плантации. Крохотные городишки с розовыми домами в гирляндах винограда и цветного белья. Повсеместный культ узорчатых железных ворот. Их завитушки и пики сверкали свежей краской, серебряной или голубой, — даже там, где остальной забор заржавел.
Вдоль дороги стояли эвкалипты с голыми белыми стволами и магнолии. По живым зеленым изгородям вились ослепительно синие цветы.
Сам Батуми по сравнению с Тбилиси провинциален.
Мальчик в маленьком придорожном кафе пересчитывает пирожные.
Грузинки с грубоватыми лицами волокут блюда с горами нарезанных на полосы лавашей, как охапки дров.
На балконах безмятежно сушатся хозяйские портки.
В заложенную кирпичами стену дома ведут заросшие травой каменные ступени, по которым с полвека никто не ходил.
Местные франты по-своему элегантны. Пример наряда: жеваные серебряные штаны, черные лаковые туфли, розовая футболка.