Корсары Николая Первого

– Готов, Мустафа?

– Так точно, вашбродь! – Сафин, одетый в мундир британского лейтенанта, выглядел довольно представительно. Конечно, молодой для такого чина, ну да авось сразу не заметят. Ну, или решат, что у парня богатая семья, которая смогла купить для него чин. Обычная, в общем-то, ситуация.

– Главное, не рискуйте зря. Если увидишь, что вас раскусили, сразу бегите.

– Не волнуйтесь, Александр Александрович, справимся.

Ох, справится он… Сердце у Верховцева было не на месте. Все же посылать своих людей в бой, а самому оставаться в безопасности… Стократ проще самому быть на острие атаки, но, увы, такова доля командира. Ему придется командовать, и нельзя, чтобы эскадра потеряла управление.

– Добро. Ну, с Богом!

Наблюдать, как шлюпка, похожая на гигантского таракана, неспешно ползет в сторону французских кораблей, было сплошным мучением. Сообразят французы? Не сообразят? А если все же сообразят, что тогда? И даже если все пойдет по плану, справится ли Сафин? А если справится, уцелеет ли в этом бою? Задание-то для самоубийц!

Чтобы хоть немного отвлечься, Александр принялся в очередной раз разглядывать французские корабли. Фрегат носил по-французски красивое имя «Психея» [52] , лишний раз подтверждая: французы, конечно, скоты те еще, но в красивых названиях толк знают. Бриг же, если верить собственным глазам, назывался «Бомануар». Александр, конечно, как и положено русскому дворянину, французский язык знал в совершенстве, но вот сообразить, в честь какого государственного деятеля сей корабль назвали, с ходу не сумел. Много их было…

52

Душа (др. – греч.).

А так – красивые, по-французски изящные корабли. Правда, характеристики их Верховцев представлял себе очень приблизительно. В Корпусе учили, конечно, хорошо, но если линейные корабли Верховцев уверенно опознал бы и даже вспомнил, сколько и какой несет пушек, то эти… Как запомнить всякую мелочовку, которой, во-первых, много, а во-вторых, ее и строят и теряют с легкостью невероятной? Рабочие лошадки любого океанского флота, и этим все сказано. Вот и приходилось ориентироваться на то, что он мог разглядеть, и результат получался удручающий. Не менее сорока орудий на фрегате, порядка двадцати – на бриге. Немалая сила.

Но, судя по тому, как действует их командир, активных действий от него вряд ли стоит ждать. Чересчур нетороплив. Наверное, потому так долго сюда и тащились [53] . В любом случае право первого хода оставалось за Верховцевым, и не использовать это преимущество было бы преступлением.

Он, стиснув зубы, наблюдал, как шлюпка аккуратно подходит к борту фрегата. Больше всего хотелось выругаться, но Александр молчал, старательно выдерживая каменное выражение лица. Экипаж должен быть уверен в своем командире, убежден, что тот все знает, может и умеет. Александр «держал лицо», а внутри все содрогалось. И больше всего ему хотелось сейчас оказаться там, на шлюпке. Моряков в бой ведут, это солдат посылают. А он именно послал…

53

Французская эскадра достигла Белого моря только в середине августа.

Шлюпка между тем неспешно завершила манёвр и теперь качалась на волнах рядом с «Психеей». По идее, Сафин уже должен был привести в действие их план, но спектакль требовалось отыграть до конца. Вот подали на фрегат швартовочный конец, вот забрякал, разматываясь, штормтрап. Отсюда не было слышно, однако Верховцев столько раз присутствовал при таком же действе, что мог в деталях описать звук каждой досочки.

А вот Сафин начал подниматься по штормтрапу. Добрался почти до фальшборта – и вдруг, развернувшись, ласточкой прыгнул в море. Верховцеву хорошо было видно, сколь красивым получился его прыхок. Почти без брызг вошел в воду и вынырнул уже в десятке метров от корабля, после чего в бешеном темпе поплыл от него. Остальные моряки попрыгали со шлюпки на секунду позже и теперь следовали за Мустафой, заметно, впрочем, отставая.

– Полный вперед! – заорал Верховцев.

В машинном только и ждали команды, вода за кормой вскипела от стремительно раскручивающегося винта. «Миранда» вздрогнула и, неспешно разгоняясь, двинулась вперед, но это было уже неважно. Главное происходило все там же, впереди.

Пока Сафин ломал комедию, практически догорели фитили у бочонков с порохом, аккуратно укрытых парусиной на носу шлюпки. Маскировка удалась – французы не заметили самих бочонков, а чтобы скрыть и без того слабый дым, пара гребцов изо всех сил дымила трубками. И сейчас фитили догорели. Не одновременно, так что единого взрыва не получилось, но и три с очень коротким, в доли секунды, интервалом тоже очень неплохо. Четвертый, правда, не получился, бочонок отбросило взрывом, он разлетелся вдребезги, и распыленный в воздухе порох вспыхнул [54] , красочно, но безвредно. Но и остального хватило.

54

Порох, на самом деле, не взрывается, а горит с очень высокой температурой и выделением большого количества газа.

Взрывы, почти слившись, не только подняли огромный, выше мачт фрегата, столб воды, но и качественно разворотили ему борт. В огромную, протянувшуюся почти до верхней палубы, ощерившуюся обломками досок пробоину тут же с радостным ревом хлынул поток холодной северной воды. Куски дерева, вырванные энергией взрыва, завывая, как взбесившиеся ангелы, долетали даже до «Миранды». Крен фрегат получил моментально, и он тут же начал быстро нарастать, несмотря на все усилия команды. Из боя «Психея» оказалась выброшена еще до его начала.

Пока вражеский флагман, так ничего толком и не успев сделать, быстро терял боеспособность, из-за корпуса «Миранды» выскочила лодка и шустро понеслась спасать команду импровизированного брандера. Это надо было сделать как можно скорее – в стылой северной водице человек долго не живет – замерзает. Сам же шлюп, продолжая разгоняться, прошел мимо левого борта французского фрегата, пушки которого сейчас могли разве что глушить рыбу, и, положив руль до упора, прошел за его кормой, аккурат между двумя французами.

В момент этого прохода русский корабль словно взорвался, дав залп на оба борта. Снопы картечи практически в упор хлестнули по палубам французских кораблей, внося в экипажи страшное опустошение, и в следующий момент руль «Миранды» был положен вправо. Резко повернув, шлюп стал борт о борт с французским бригом прежде, чем тот смог хоть как-то задействовать свои пушки. С палубы и с мачт полетели абордажные крюки, моментально перепутав снасти и намертво пришвартовав корабли друг к другу.

– Вперед! – заорал Верховцев и, недолго думая, с револьвером в одной руке и «перечницей» в другой сиганул на палубу «Бомануара» в числе первых. Не так это было и просто, все же борт французского корабля оказался чуть выше, чем у шлюпа. К счастью, как раз такой вариант они предусмотрели заранее, подготовив доски с крючьями – нечто вроде античных абордажных мостиков. Правда, очень примитивных, но для них хватило. С ревом, в котором не оставалось ничего человеческого, разношерстная толпа почти моментально оказалась на палубе вражеского корабля, где мгновенно завязалась рукопашная.

В первый момент французы смешались – сначала картечь, нанесшая им немалый урон, а затем практически мгновенно проведенный абордаж могли впечатлить кого угодно. Однако, будучи посредственными моряками, солдатами они были хорошими. Еще при Бородино они доказали, что немногим уступают русским, и сейчас мало что изменилось [55] . Оправившись от первого шока, они встретили противника храбро. Оружие было не у всех, но в тесноте палубы, в рукопашной, обломок доски или простой матросский нож могли оказаться вполне грозным оружием. И кровь, русская и французская, смешиваясь, щедро окропила палубу.

55

У нас принято несколько пренебрежительно относиться к храбрости и мастерству французских солдат, но на самом деле весь девятнадцатый век и начало двадцатого они могли служить достойным образцом для подражания. Хватало и храбрости, и мастерства. Но слабым местом французской армии оказались ее офицеры, совершенно недостаточно подготовленные к современной войне. И, в силу особенностей французского характера, плохо обучаемые. Именно слабость офицерского корпуса послужила одной из причин катастрофического поражения французской армии в франко-прусской войне 1870–1871 годов, притом, что французские солдаты сражались храбро.

Резня при абордаже – дело страшное. Александр почти мгновенно разрядил оба пистолета, благо по толпе сложно промахнуться, потом швырнул «перечницу» в лоб удачно подставившемуся французу, да так, что тот рухнул навзничь. Револьвером отбил удар крепкого малого, тупо размахивающего тяжелым багром, и тут же, выхватив саблю, рубанул его по рукам. А дальше его захватила толчея абордажа, где удары сыпались со всех сторон, и был только один шанс выжить – опередить противника.

Сколько это продолжалось, он не знал. Секунды? Минуты? Счет времени был потерян моментально. Он рубил, колол, неуклюже парировал, и даже поврежденные ребра ему сейчас на мешали. А потом все резко закончилось – и бой, и противники. Лишь спустя пару минут он сообразил, почему.