Корунд и саламандра. Серебряный волк

И проклятый лекаришка улетучивается, будто его и впрямь в помине не было.

Карел хрипло смеется.

— Мальчик мой… — Сэр Оливер откупоривает флакон, нюхает. — Ясно, сонное зелье… это хорошо, это правильно… Карел, мальчик мой, по совести говоря, ты и в самом деле сглупил. Не повтори этой ошибки. Тебе нельзя возвращаться в Корварену.

— Знаю.

— Куда ты думаешь… Терпи, мазать буду.

— Уж точно не к императору в зятья, — сквозь зубы бормочет Карел. — Что за гадость?! Сэр Оливер, от нее только хуже!

— Терпи. Снадобье верное, сам таким пользовался… хотя верно, гадость. Парень, как там тебя, бери мазь…

Лека зачерпывает мази, отходит к Сереге.

— Готов?

— Угу.

Спину обжигает ледяным огнем. Гадость? Слишком слабо сказано! Серый утыкается лицом в подушку. Лека до темноты в глазах сжимает зубы, продолжая осторожно втирать «верное снадобье» в исполосованную глубокими рубцами спину побратима. Правда, Антипыча бы сюда… Дикая страна эта Таргала, приличного… да что там, хоть захудалого магознатца днем с огнем не найдешь… вот и лечатся дрянью, способной здорового ухайдакать.

Распахивается дверь, впуская слугу с громадным подносом. Пахнет, надо признать, одуряюще. Лека сразу вспоминает, что нормально ел прошлым вечером… если, конечно, привычно скромный ужин у мадам Урсулы можно назвать нормальной едой. Вот только Сереге с Карелом сейчас не до жаркого или окорока… Он встает, обтирая руку о штаны, — от мази пощипывает ладонь. Спрашивает:

— Это для кого? Что, — кивает на Серегу, — они будут сейчас утку грызть? Малый, нужно что-то такое, что и жевать-то незачем, понял?

— Оставь. — Сэр Оливер кладет руку Леке на плечо: — Ты сам-то когда ел? А им сейчас только заснуть, их кормить утром будем… Вина принес?

— А как же, ваша благородная милость, — кивает слуга, — самого что ни на есть…

— Проваливай. За подносом придешь утром.

Сэр Оливер наливает два кубка вина, капает в каждый зелья из флакона — по пять капель, — говорит:

— Понимаешь, парень, после той пакости, которой мы их намазали, только с зельем и заснешь… а заснуть надо. Обязательно. Иначе, пока впитается, вовсе сбрендишь…

Еще бы, думает Лека… я от половины этой боли выть готов. Представляю, каково Карелу…

5. Смиренный Анже, послушник монастыря Софии Предстоящей, что в Корварене

Льет дождь. Мы сидим у брата библиотекаря. Мне нравится здесь. Здесь светло, но свет не настолько яркий, чтобы от него болели глаза. Зато я лучше обычного вижу лицо Сержа. Он, в самом деле, осунулся, или я просто давно не приглядывался к нему?..

Уже я рассказал все, что узнал за эти дни, а брат библиотекарь — то, что помнил из прочитанного когда-то списка хроник Смутных времен, составленных придворным хронистом короля Карела со слов своего господина. И не было в тех хрониках ни об отречении Анри Грозного от единственного сына, ни о позорном столбе… ни о принце Валерии и его друге Сереге.

— Почему же он не велел написать о своих друзьях? — в третий или четвертый раз спрашивает брат библиотекарь. — Ведь они друзьями были? Анже?

— Да, — отвечаю я. — Друзьями.

— Попомните мои слова, что-то случится! — Серж непривычно хмур, и я думаю: сейчас опять начнет сетовать на мое рвение в дознании. Но он лишь качает головой — и замолкает.

А мне приходит вдруг в голову, что и без того столько уж случилось, о чем не знали мы из сказания! А как сложится дальше… Что ж, если будет на то воля Господня, мы это узнаем. А нет — значит, и незачем людям знать. И раз уж наделил меня Господь даром видеть прошлое, глупо сомневаться и гадать, к чему приведет Его дар. Надо просто принять свое назначение и свою судьбу…

6. Нина, королева-ведьма

Лека вяло обгрызает утиную ногу. Хочется лечь рядом с Серегой, зажать в зубах угол подушки… Впрочем, жесткая утиная нога тоже для этого подходит. Даже больше, чем для утоления голода…

Серый дышит тихо и ровно, Карел — хрипло, временами что-то бормоча и вскрикивая. Мальчишка-паж уснул за столом, уронив на руки встрепанную голову. Сэр Оливер стоит у окна, откинув уголок шторы. Лека потянулся было налить вина — но не решился. Побоялся уронить кувшин.

На душе у Леки снова скребутся кошки.

За окном неторопливо простучали копыта, скрипнули колеса. Сэр Оливер, отпрянув от окна, шепчет:

— Хвала Господу!

И быстро выходит.

Лека нашаривает эфес… Впрочем, фехтовальщик из него сейчас никудышный, прямо скажем, никакой… не до того. Все же он встает, тяжело опираясь о стол, и поворачивается к двери.

Навстречу входящей женщине.

Пальцы сжимают край плаща — только и видно, как бледна, да тонкие губы решительно сжаты. Королева… Значит, вырвалась тайком из дворца — к сыну…

Она снимает плащ и глядит на Леку в упор. Глаза ее расширяются:

— А с тобой что?!

— Со мной?

Королева щурится, взгляд ее мечется от Сереги к Леке.

— А, поняла. Слыхала об этих чарах…

Ее называют ведьмой, вспоминает Лека. Похоже, в Таргале есть-таки один магознатец!

— Знаешь, — продолжает между тем королева, — лучше сними его амулет. Сейчас можно, он спит — и так и будет спать. А твои силы не бесконечны.

Лека мотает головой. Может, она и права… Вот только серебряный шнурок, привычно обхвативший запястье под рукавом походной куртки, когда-то принадлежал ей. И она не сможет его не узнать — а узнав, вспомнит, кому отдала…

Королева чуть заметно пожимает плечами. Подходит к сыну, трогает его лоб — жест, одинаковый, наверное, у всех матерей мира, — проводит ладонью над спиной. Шепчет:

— Плохо…

И, прикусив губу, ведет ладонями вдоль спины Карела, медленно, словно бы с нажимом — хотя Лека ясно видит, что она даже не касается кожи. Кровь уходит с ее лица. Из просто бледной она становится белой, белоснежной, алебастровой… и почему-то вдруг кажется Леке окутанной снежно-голубой вуалью холода. Лека смаргивает, странное видение исчезает, остаются только тонкие руки и белое лицо — прикушенная губа, отяжелевшие веки… дыхание Карела, все еще хриплое, но неуловимо другое.

Королева выпрямляется, просит свистящим шепотом:

— Пить.

Лека тянется к кувшину, но сэр Оливер, хоть вроде и стоял дальше, успевает первым. Вкладывает в тонкие пальцы кубок, поддерживает. Она выложилась, с ужасом понимает Лека, выложилась вся, до конца… не так уж и велика сила этой «ведьмы», по меркам Таргалы разве что, где и такие — редкость…

Королева падает на стул, закрывает глаза. Глубоко вздыхает. Рассказывает:

— Король напился. Ему много надо, чтобы свалиться, но в этот раз хватанул через край. Заснул, сапог не снявши… и ему снятся плохие сны. Черные. Не знаю, что будет утром. Упаси Господь попасть под руку.