Корыстный интерес
Шрифт:
— Ты — смертник, так что я спокойно скажу тебе. — И он подался вперёд, просунув узкое лицо сквозь прутья первого барьера клетки. — Думаешь, я сам не вижу, что происходит вокруг? О, мальчик, как ты юн! Ты полагаешь, что весь этот разврат происходит по воле случая?
— Не стоит недооценивать своих врагов. Пусть даже смертников, — зло процедил я, — мне многое известно.
— Именно поэтому ты в двойной клетке, мой дорогой... странник... — И я понял, что весь мой неосторожный вчерашний разговор с привратником ему давно известен. — То, что ты называешь любовью, не существует.
«Бац! Один-один!» — радостно завопили мозгоправы внутри меня.
«Да заткнитесь вы!» — огрызнулось Сердце, которое с каждой минутой проигрывало неравный бой губительной стуже, заполнявшей меня изнутри.
— Там, на рыночной площади, и сегодня при отборе в гаремы ты видел лишь часть представления.
— Я понимаю, нет предела совершенству. Совершенствоваться можно и в разврате.
— А ты предлагаешь мне идти на поводу у естественной моногамии? Нет, дорогой друг, я предпочитаю распространять естественную полигамию.
— Люди не настолько глупы, — усмехнулся я, — кто-нибудь
— Люди давно перестали сравнивать и искать, — презрительно усмехнулся Седой, покачав головой.
— Но они хотя бы должны задаваться вопросом, почему во все времена и во всех измерениях богам дарят исключительно девственниц. Посвящённый человек знает, что изначально жрицами храмов являлись только девственные девы.
— Нет, такую давность люди не помнят. Память — пластичная штука и ею легко управлять, моделировать по своему усмотрению. Если не культивировать традиции и не воспитывать детей в любви и почитании исторической правды и традиций их исконной земли, то коллективная память быстро ослабеет, и через два поколения её можно лепить как угодно и убеждать людей в чём угодно. Народ с пеной у рта будет отстаивать то, что выгодно мне, и верить, будто всё так оно и было. А если находятся те, кто открывает подобную информацию, я убираю их. Поэтому люди помнят лишь то, что жрицы — это куртизанки, храмовые проститутки, наложницы жрецов-мужчин, которые, прикрываясь именем Бога, неплохо удовлетворяли свои инстинкты. К сожалению, когда я вводил право первой ночи, люди взбунтовались. Пришлось действовать иным путём. Не объяснять же тупому населению, что наместник — это действительно родственник «Бога». У каждого бога своя территория, на которой должны пастись исключительно его стада. Право первой ночи устанавливалось не ради озабоченных правителей, а ради воплощения моего плана в жизнь. Так продлевался мой род! Конечно же, телегония существует, но сейчас я делаю всё возможное, чтобы высмеять это, — расплылся в кривой усмешке Седой, — мне больше не требуется продлевать свой род собственными силами. Я нашёл иной способ выживания.
— Ты не слишком успешен. Я наслышан о твоих повсеместных неудачах.
— Люди глупы. Они элементарного не знают.
— Не могу не согласиться, но всё же люди знают, например, почему богам всегда преподносились новые кубки и никогда — старые. Никогда в чашу, где было молоко, не наливалось вино. Никогда после красного вина в эту же чашу не наливалась вода или белое вино. Рано или поздно какой-нибудь алхимик из твоего мира догадается, в чём дело, — позлорадствовал я, — рано или поздно он поймёт: проблема не в том, что кубок нельзя отмыть, а в том, что энергетическая информация не смывается, как и позор после прелюбодеяния. И тогда алхимик задастся вопросом, почему существуют знахари, очищающие с помощью своей силы кровь, и почему во все времена люди верят в силу Любви, что способна также очищать кровь от чужого образа и духа, если случилось несчастье при изнасиловании, например. Помимо ауры, каждый мужчина по-особенному светится чисто в сексуальном плане. И у этого света своя длина волны, своя особенная амплитуда, неповторимый ритм, звук, цвет, силовое поле. Любящий мужчина изливает этот свет, а любящая женщина — как чаша, наполняется им и, переработав, возвращает любимому, своим детям, семье и всему миру. Ты не сможешь искоренить это в людях, как бы ты ни извращался.
— Образ первого мужчины, который ставит несмываемую печать на девушке, можно использовать, — оскалился Седой. — Чем чаще мужчина изменяет, тем выгоднее для меня, потому что он уносит свой свет от берегини и вливает его в чужую чашу, в ту, которую уже наполнил собой другой мужчина. И тогда его силы расходуются вхолостую. Получается замечательная вещь, — хихикнул Седой, жадно потерев руки, — муж разбивает сердце своей жене, унося от неё силу, а в это время та сила — его сила, которую он вливал в свою «чашу», утекает сквозь грубую пробоину в защитном поле его покинутой женщины. Он сам, своими же руками, разрушает собственный банк, волшебную пещеру, где лежит подлинное сокровище. Теперь в неё открывается доступ энергиям других мужчин, которые... лили информацию в иную женщину, в ту, с которой он изменяет! Несчастная жена в ответ на причинённую боль отравляет не только себя внутри своей чаши, но и неосознанно закрывает чакры поганца мужа, перекрывает ему «кислород», попутно отравляет его любовницу, а вместе с ними и того первого мужчину, что однажды лишил девственности ненавистную любовницу. Не бывает «бывших» мужей, жён и возлюбленных... Видишь, какая цепочка существует? Думаешь, у людей всё ещё сохранился Разум, дабы уРазуметь это? — И король расхохотался жутковатым потусторонним смехом. — В итоге, мой горячий друг, здесь все несчастны! Мужчина теряет силу и свой канал связи с Творцом, с Космосом, он опускается в своей духовности всё ниже и ниже, даже если это внешне и не заметно, а женщина и дети — если таковые имеются в разрушенной семье — постоянно болеют, чувствуют одиночество, дискомфорт, испытывают стресс, непонимание и ущербность, которые со временем выливаются в комплексы и жестокость в различных её проявлениях. А также в безудержную тягу к... сексу со множеством партнёров. Потому что они чувствуют чашу своей матери. Изгаженную, дырявую чашу, не способную наполниться. Им повезёт, если они родятся от первого мужчины, а если нет? Тогда где их обитель Света, где та чаша великой Любви и Силы, где их Колыбель?
— Ты ловишь кайф от того, что делаешь людей несчастными? Ты вроде не так глуп, а забавляешься подобно обезьяне.
— Естественно,
я ловлю кайф, — закивал мне король, — ведь я питаюсь их энергией. Давай обойдёмся без морали. Или ты думаешь, что твой отец иной? Или Высшие, что забирают себе всю энергию планет и звёзд, а вам отдают лишь крохи?— Они знают меру!
— Глупец! — вскочил на ноги король. — Никто её уже давно не ведает! А если никто из Высших не заботится о выживании миров, то почему должен заботиться я?! Я живу благодаря этой силе! Редко кто выбирается из порочного замкнутого круга. Для этого нужно любить. Поэтому я не допускаю ни песен о прекрасном, ни книг, ни стихов, ни живописи, ни скульптур. Всё, что было возвышенным, — возводится мною в пошлость, в старомодность, в первобытную, неучёную тупость и дикие заблуждения. Поэтому я так горжусь своими лекарями, которые с научной точки зрения «доказывают» истинность всего того, что я со временем закрепляю в законах. Поэтому я подсунул им сказки о вседозволенности и полигамии, об отсутствии телегонии, естественном отборе и выгоде от смешения различных гаплотипов. И о гаремах, конечно же, куда продаются девственницы — ведь всё это не решает человеческую проблему, а лишь усугубляет её. Был у меня алхимик, догадавшийся о том, что я творю. По иронии судьбы, перед своей казнью, он сидел в той же клетке, что и ты сейчас. — И седовласый король с любовью погладил прутья. — Знаешь, странник, жизнь людей быстротечна, моя же — долга. И я могу себе позволить претворять свой план в жизнь на протяжении многих тысячелетий. Так детали виднее. А люди... что — люди? Они легко вводятся в заблуждение. Более того, я не стою на месте. Я применяю различные методы давления, а также психотропное воздействие. Или, к примеру, цементирующее мозги питание. К тем, кто не ест то, что мне нужно, я применяю внушение, атакую ментально, обвиняю и давлю со всех сторон, а если и это не помогает — вливаю в горло расплавленный свинец. В назидание другим сомневающимся. И всё это объясняю заботой о населении. Достаточно лекарям высказать опасения, как народ встаёт в очередь за бесплатными «спасительными» подачками. Выбора-то всё равно нет, иначе тюрьма, куда сажают непокорных и опасных.
— Ты слишком много полагаешься на разум, непростительно забывая о сердце, — отойдя от прутьев и повернувшись к королю спиной, произнёс я. — Спроси у любого мужчины, который ещё не подвергся порочному воздействию твоей агитационной машины, просто проведи эксперимент. Вырасти такого. А потом спроси у него, что он предпочтёт: семью с любимой женщиной многоразового использования или с любимой, которая ждала только его; с той женщиной, которой он сможет сказать по праву крови и печати образа: «Моя! Моя телом и духом!» Не сомневаюсь, что он выберет второй вариант. И выберет он это не из-за того, что ему нравится рвать девственную плеву; не из-за глупого эгоизма, но из-за того, что на генетическом уровне, на клеточном, всё очень серьёзно. И в каждом из нас, пока сохраняются ещё живые клетки, будет существовать и внутреннее знание всеобщего Плана развития нашей Вселенной. Людей, верящих в то, что существует Проект без Проектировщика, ничтожно мало. Все догадываются об этом, абсолютно все. Равно как и о собственном важном месте в данном великом Проекте. Это система, которую невозможно уменьшить ни на один элемент, ни на одно существо. Здесь каждый нужен, каждый важен. А ты коверкаешь этот Проект, вносишь поправки. Не фантазируй, будто это не предусмотрено великим Планом, — усмехнулся я. — На всякого мудреца довольно простоты. Не тужься зря. Спроси ты у женщины, которая ещё больший интуит, нежели мужчина: так уж сильно нужен ей опытный в постельных делах самец или она предпочла бы оказаться у него первой, чтобы одновременно вместе с ним постигать науку любви? Думаю, что в глубине души даже каждая из тех, кто присутствовал сегодня на отборе в твой гарем, скажет, что желает быть первой, единственной и последней у своего мужчины. Вот это и есть истина. Всё остальное — лукавое мудрствование. Тот, кто умеет — сочтёт; тот, кому нужно — уразумеет.
— Что ж... — пошёл к выходу король, — вот и пообщались. Завтра тебя казнят. Ожидается публичное мероприятие. А после — танцы и разврат до упаду рядом с твоим всё ещё тёплым телом. А может, и с ним самим.
— Ты совсем страх потерял? Знай: я вернусь в ином теле, — твёрдо заявил я, — и тогда сожгу дотла весь твой извращённый мир!
— Ох! — в притворной заботе воскликнул Седой король. — Бедные люди! Такой жестокий дьявол явится к ним! Не переживай, это я тоже обращу себе на пользу. Кстати, я шёл предупредить, чтобы ты хорошенько подумал, о чём просить при последнем желании.
— Кощей чтит кощеевы законы? — иронично рассмеялся я, так и не повернувшись к королю.
Вскоре послышались удаляющиеся глухие шаги по каменному коридору темницы. Никто из узников не рискнул нарушить тишину. Мы все сидели на своих тюфяках, и каждый думал о предстоящей казни и последних, бессмысленно потраченных в тюрьме, драгоценных часах жизни.
Живые мертвецы
Меня вывели на площадь под свист толпы и оглушающий аккомпанемент барабанов. Надо отдать должное проницательности Седовласого: он вовремя догадался, почему я не в состоянии использовать магию и на что я рассчитываю. Поэтому король подстраховался и наградил меня оковами, вдвойне блокирующими энергетические каналы. А я так надеялся на экстремальный подъём, на страх неминуемой смерти, который, по моим расчётам, быстро бы привёл меня в боевую готовность. Но теперь любые мои попытки побега не могли увенчаться успехом: я еле ноги передвигал, наручники вытягивали из меня все силы.
Моему взору предстала сумасшедшая картина: на виселице болтался голый узник, вокруг которого бегали люди, потешаясь над эрегированным членом и высунутым языком трупа. Люди смеялись, дёргая различные части мёртвого тела. Мужчину казнили за то, что он стеснялся оголять тело, о чём свидетельствовала табличка с надписью о приговоре. Вскоре толпа наигралась, и тогда палач сделал широкий надрез на горле повешенного, через который вытащил язык. Толпа сразу же подхватила это восторженными выкриками.