Кощег
Шрифт:
— И тот откликнулся?
Ягафья кивнула.
— То ли из-за того, что одной ногой стоял малец в Нави, то ли потому, что духом силен оказался, а докричался он до Кощея Бессмертного. Тот на краткий миг в Яви возник, вех душегубов изничтожил, а в мальца вдохнул собственную силу. Человеком тот остался, но мощь обрел навскую. Обучил его Кощей, а затем повелел границы чащи хранить и не пускать к людям все то, что после большой войны там бродит. Исправно малец служит, но и про ненависть к роду людскому не забывает. А тут батюшка твой, Горон, хвастун и трус с языком без костей и раздутой гордыней. Не собираешься защищать отца?
Злата
— Все верно сказываешь, бабушка.
— Вот именно… верно. Не распускал бы Горон языка, и беды не случилось бы. Кощей в его сторону не смотрел, нужен ему больно царь с единственным городом-столицей да пятком деревень. Единственной гордости — каменный дворец, скорее терем напоминающий, дедом отстроенный, да вещицы из далеких земель, добытые прадедом.
Раньше полагала Злата, царь Горон дочерями гордится и женой волшебной, но больно быстро тот первых замуж сплавил, а вторую, как выяснилось, подлостью и обманом заполучил, а после в полоне держал. Права Ягафья: хвастун и трус.
— Как оборванку какую собирали, будто не царевну на подвиг провожали, а выгоняли дурнушку от деревни к деревне шляться, прося подаяния, — зло проговорила Ягафья. — И сапоги поношены, и куртенка потерта. Дали то, чего не жалко, как и саму тебя не жаль. Откупились, мрази проклятые, тьфу!
— Я, пожалуй, и сама оставаться там не хотела, — проронила Злата и подумала, что людей хороших знает много больше, чем плохих. Ну не повезло ей с батюшкой — бывает. Кощеева наместника вовсе продали. А у нее сестры остались.
— Вот и случилось, чего уж случилось. Но ты не кручинься. Соберу я тебя в дорогу. Возьми для начала, — с этими словами выудила Ягафья из складок юбки безразмерной шкатулку. Маленькую-маленькую, резную, лалами украшенную. — Гляди, — ажурная крышечка легко отворилась. — Перстенек то непростой. Только и нужно трижды до Кощея камнем дотронуться и сказать слова заветные, уснет он и вовек не проснется. Вряд ли помрет, но и не очнется, коли никто не разбудит. А будить-то и некому: слуги да пленники сами разбегутся, а никто иной до замка попросту не пойдет. Никому не нужен злодей проклятый.
Злата нахмурилась.
— Чай нечестным считаешь? Эх, девица… — Ягафья погладила ее по волосам, как в детстве. Злате тогда всех тварей живых жаль было. Даже кур и кроликов есть отказывалась. — Там, где с помощью меча правды не добиться, следует побеждать хитростью. Не отказывайся.
Кощег сидел на завалинке и гладил хозяйского кота по кличке Баюн: огромного дымчатого красавца с настолько длинной шерстью, что казалось пузо кота волочится по земле, а хвостом тот следы заметает. Баюн ласки обычно не терпел, к пришлым не подходил близко, а уж чтобы сам на руки полез — Злата такого не видела. Ее саму Ягафьин кот скорее терпел. К Кощегу же он льнул. Если прислушаться, легко удавалось разобрать мурчание.
— Ты уже встал?
— Захотелось полюбоваться вечерней зорькой.
Злата кивнула, встала привалившись спиной к теплому срубу. Закат уж отгремел, но небо оставалось высоким и ясным, с рябью мелких облачков у виднокрая.
— Я поблагодарить хотел, — сказал Кощег.
— Меня? — Злата фыркнула. — Да ты, видать, потешиться решил. Я ведь тебя и ранила.
— А потом сгинуть не позволила, не бросила, — сказал Кощег. — Бабка молвила, коли не остановила бы ты кровь, то и она уж помочь
не сумела.— Вряд ли нужно благодарить за исправление ошибок собственных, — проронила Злата, хотя от сердца отлегло. Видать, не злился на нее молодец.
— Ну-ну… — он почесал кота под подбородком, тот мяукнул и спрыгнул на землю туманным темным облачком, посеменил к оконцу и без видимых усилий заскочил в него. Должно быть, почуял, что Ягафья трапезу вечернюю готовит. Был Баюн тот еще прохиндей: если не выпросит кусочек полакомей, то стащит, пока никто не видит. Ягафья ругала его, конечно, да все больше шутя. Не могла долго сердиться. — Ты просто испугалась, а я подставился. Шанса одолеть меня, захоти я напасть, у тебя не было бы.
— Не много ли ты возомнил о себе, Кощег? — уперев руки в бока, спросила Злата.
Тот лишь осклабился.
— Ух, если бы не рана твоя, показала бы…
— Ну покажи! — предложил Кощег легко вскочив на ноги. — Утомился я на лавке лежать, ничего не делая. Тело движения требует. Уважь меня, душа-девица, сделай милость.
— Я не бью раненых.
— Где ты таковых видишь?
«А и дважды конь белый не обогнал коня черного, как пластом лежал», — подумала Злата.
— Меча против тебя не подниму тоже! — заупрямилась она.
— Можно и так, — Кощег подскочил к забору, небольшой ветроград отделявшему, и вынул из него две палки. Одну Злате кинул, та поймала налету. — Друг друга не пораним, зато, быть может, кое-что поймем.
— Ай, как складно запел. Прям соловей, — рассмеялась Злата. — Защищайся раз так стремишься битым быть.
Однако вопреки собственным словам первой атаковать не стала, замахнулась лишь и вовремя отскочила в сторону, когда Кощег решил парировать так и не нанесенный удар. Зато он открылся, и Злата, не задумываясь, что творит, нацелилась в голову. Не в висок конечно и не так сильно, как следовало бы бейся она с врагом, собиралась легонько в лоб ткнуть, да не тут-то было. Кощег увернулся слишком быстро и стремительно, Злата даже движения не разобрала. Пригнулась, пропуская конец чужой палки над собой, она скорее по наитию. Когда-то именно этого и добивался от нее Вольх. Человеку волколака никогда не победить, над своими действиями раздумывая. Хищники порой двигаются слишком быстро, и глазом не уследишь, если только научишься предвидеть, откуда атаки ждать.
Следующий удар ей в живот метил. Извернувшись и пропустив мимо конец палки, она перекувыркнулась через голову и, перехватив «чудо-оружие» удобнее, ткнула Кощега под колени. Тот аккурат собирался Злату по плечу зацепить, да не успел. Рухнул он на спину, Злата поверх взгромоздилась, коснулась палкой шеи:
— Убит!
Кощег расхохотался.
— Убиты вместе, — поправил он и взглядом указал на конец еще одной палки, касавшейся ее бока. — Мир?
— И кто первый ранение нанес? — поинтересовалась Злата.
— Неважно. Мир?
Она отбросила палку, поднялась и протянула ему руку.
— Мир.
Кощег руку принял, но встал, нисколько на нее не оперевшись.
— Еще раз?
— Темно уж, — заметила она.
А казалось едва-едва солнце закатилось. Еще и Стрибог пригнал в востока своих коней на небесных просторах пастись. Лошадиные черепа, дом и двор хранящие, уж светиться начали, пусть пока и едва заметно, словно в пустые глазницы были вставлены обыкновенные огоньки.
— А ты будь внимательнее.