Кошак

Двое передо мной переглянулись и заливисто рассмеялись. Напряжение вмиг покинуло и кота, и его кошку.

— Да чего тут понимать? Поменялись наши стаи котами. Это традиция такая.

— Традиция?..

— Ну да. Если встречаются две стаи с котами, они ими меняются. Опыт передают… перенимают… Не знаю, там всё сложно. Даже не всегда сексом заканчивается. Хотя, чаще всего, всё же…

— Да шут с вами, — рыкнул я, отворачиваясь. — Сейчас в себя приду, и подойду… А ты… брат… иди давай. Пока поля держу под контролем.

Глава 11. Штарния

Помещение было погружено в полумрак, легонько колеблемый лишь невесомым светом восковых свечей. Свечи словно парили над невысоким журнальным столиком. Их маленькие огненные капельки ярко проступали в царящей вокруг тьме, мистически оттеняя собой прочее убранство помещения. Однако для полного погружения в старину чего-то всё же не хватало. Опытный взгляд, нет-нет, да выхватывал невесомую дымку пульсирующего звёздной бледностью силового поля, а слух ловил лёгкое гудение сокрытых где-то на заднем фоне генераторов. Откуда брался свет поля? Было ли это собственное свечение, или виной всему был отражённый отсвет горящих свечей?.. Важно другое — и звук, и вид странного марева неприятно резали по восприятию, нарушая царящую в помещении гармонию.

Вокруг столика в небольших аккуратных креслицах сидели пятеро. Подобно древним людям, странные собеседники инстинктивно жались к огню — будто он один мог согреть и дать столь желанную защиту. В древние времена — возможно. Но не сейчас. Сейчас защиту людям давали энергии совсем иной природы. Отсутствие электрических устройств в области действия полей подсказало бы опытному наблюдателю, что пятеро собрались здесь не просто так. Они всеми силами пытались сохранить результат своего сборища в тайне. Даже режущая по восприятию муть, наведённая на прозрачную взвесь силового поля, была призвана намеренно исказить перспективу, сбить с толку возможных соглядатаев, лишить их возможности прочесть мимику и движения губ увлечённых разговором заговорщиков.

Доклад держал немолодой, немного тучный мужчина, с серьёзным и даже мрачным лицом. Небрежный, хотя и вполне пристойный, он даже не пытался скрыть седых проплешин, обильно раскиданных по некогда тёмно-русым волосам. Тяжёлый подбородок и крупный нос его только добавляли мужчине мрачной решимости. За броской внешностью скрывался отнюдь не кроткий нрав, обильно разбавленный привычкой к радикальной мысли и таким же радикальным суждениям.

— …Таким образом, в настоящее время в целом завершена реорганизация нашей Организации. На смену аморфности начала Сопротивления пришла жёсткая вертикальная структура автономных ячеек. Три-пять человек, не знающих почти никого в соседних группах, не способны больше поставить на грань гибели всю организацию, даже если всю такую ячейку Служба Контроля возьмёт в полном составе. Лишь один из группы будет знать кого-то из соседней по уровню ячейки, и все без исключения будут знать единственное лицо в нашем руководстве. Теперь и мы взяли на вооружение Её величество прикладную математику. Не всё республиканкам бахвалиться научным подходом к социальным процессам, — докладчик коротко подмигнул единственной в помещении женщине, на что получил одобрительный взгляд глубоких внимательных глаз. — Перевесу технических средств и квалификации республиканских жандармов мы готовы противопоставить банальную неосведомлённость рядовых членов о сколь-нибудь общем замысле руководства Организации. Могу заверить остальных Вдохновителей, что Организация готова к новому этапу борьбы. На этот раз — предельно серьёзной и эффективной.

— Фарелл, вы знаете моё мнение касательно этой «эффективности», — хмыкнул худощавый, жилистый мужчина, даже в сидячем положении не могущий до конца совладать с бьющей через край энергией. Уже не молодой, он, тем не менее, к своим годам сохранил невероятную природную энергичность. Обычно это служит признаком работы с молодёжью. Хотя был и ещё вариант — фанатичная, распаляющая душу вера во что-то. Такая вполне способна сохранить человека в виде эдакого горящего факела и в преклонные годы — если не заставляла сгореть дотла в годы юности.

— Ганимат, мы вместе приняли решение о реорганизации. После последнего разгрома. Учли весь опыт подпольной борьбы прошлого, всех известных нам исторических примеров, — с укором в голосе возразил ему третий мужчина, седенький крепенький старичок — единственный пожилой человек в помещении.

— Всё это — от неготовности так называемых «Вдохновителей» дать Республике последний бой. Стать мучениками за правду и справедливость, — не унимался жилистый.

— Если мы станем мучениками, кто сообщит об этом факте всем остальным штарнцам? — резонно заметил последний из собравшихся, худощавый и высокий, словно жердь, но с удивительно тяжёлым подбородком и лицом, создающим впечатление куска скалы. Особенный эффект производили его глаза — пристальные, немигающие, и такие же серые.

— В этом мире всё взаимосвязано. Никто не сможет скрыть яркой вспышки сверхновой, — не унимался Ганимат. — Зато во всей этой конспирации есть ахиллесова пята. Стефи. Наша Нимфа. Все члены организации могут указать на неё, и… она сама знает каждого члена Организации. Каждого, Роден!

— Я повторяю, неверующий ты наш, что если республиканки кого и не станут пытать из нас пятерых — так это женщину. Такую же, как они сами, — продолжал жердеобразный.

У самой женщины было иное мнение, равно как и о причинах самого этого решения, но она предпочла оставить его при себе. Вместо этого Нимфа решила проявить свойственную «слабому» полу мудрость, и попыталась примирить готовых вновь погрязнуть в споре мужчин.

— Собратья! Я так понимаю, Фарелл собрал нас здесь не для того, чтобы снова устраивать дебаты, которые кипели тогда, когда мы принимали это решение, — и куда мягче, заглядывая в глаза жилистому. — И я, и остальные знаем твоё особое мнение, Ганимат. Предлагаю оставить уже отгремевшие споры и выслушать, наконец, предложение, ради которого мы все здесь. Возможно, и тебе, милый, в нём найдётся место и время для последнего боя.

Сторонник активных немедленных действий невольно улыбнулся республиканке, на секунду утонув в её чёрных, лишённых дна глазах. Когда же он выплыл из открывшейся ему бездны, вся жажда противоречия, весь задор, казалось, остались там, на дне.

— Умеешь же ты приводить нас к единому мнению… — протянул Ганимат, с трудом совладав с собой.

— Милый, я хочу напомнить тебе ещё об одном твоём обещании, — серьёзно глядя на мужчину добавила женщина. — Помнишь?..

— Да, — коротко кивнул он. — Прости, Стефи. Мы действительно все вместе решили выбрать тебя Знающей. Ответственной за кадры. И обещали охранять твою жизнь ценой наших жизней. Я тоже обещал… Но мне не нравилось и до сих пор не нравится наше решение прятаться и… подставлять тебя под удар.

— Это мой выбор, Ганимат, — с ноткой стали в голосе ответила заговорщица, и мужчина окончательно умолк.

Тогда вновь начал говорить Фарелл.

— Стефи права, дело не в докладе. Это лишь прелюдия. Да, мы готовы к действиям. Но все вы знаете о нашем положении. Республика вцепилась в наше Планетарное образование, словно цепной пёс. Её хватку не разомкнуть. Все наши попытки вести пропаганду, объединять сторонников единой целью, раскрывать людям глаза на нелицеприятные действия республиканок неэффективны. Их поглощает беспощадное время, они утекают в песок безразличия. Люди не видят действий… Так вот, соратники, я хотел предложить вам радикальное решение. Нужно дать Организации эпохальную задачу, а простым людям — пример борьбы. Так мы и сами сплотимся, и людям будет, о чём говорить со своей совестью и собственными потомками.

— Дай угадаю, Фарелл, — индифферентно начала женщина. — Ты предлагаешь политическое убийство?

— Ты проницательна, Стефи, — спокойно признал докладчик.

— И чем оно будет отличаться от всего, что мы затевали до того? Ты ведь знаешь итог… — на этот раз революционерка не смогла сдержать эмоций и болезненно поморщилась. Воспоминания причиняли ей боль.

— На этот раз всё будет иначе. Никто, кроме собравшихся здесь, не будет знать всего. Агентура Службы Контроля, внедрённая в наши ряды и до того позволявшая республиканкам наносить превентивные удары, окажется бессильной. Наша новая кадровая политика только усилит эффект неожиданности.