Кошмар в летнем лагере

Лерка его поддержала — тоже улыбнулась и пролепетала что-то про брусья, накладки и магнезию. Роман попытался взять меня за руку, чтобы проверить слова друга, но от моего взгляда стушевался и даже улыбку спрятал.

— Ну это же правда! — не унимался Колено. — Правда же, а, Лерк?

— Правда, — поддакнула она. — Но что такого? От этого не уйти, это спорт такой.

— У вас же эти… накладки.

— Они не гарантия отсутствия мозолей.

— А это лечится? В смысле, руки ваши нормальными станут? Ну… девчачьими. Или все уже потеряно?

— Я не эксперт, но есть подозрение, что мозоли лечатся полегче отбитой головы, — сказала я, начав корить себя за такой ответ быстрее, чем закончила его произносить. Просто… какой смысл? Даже комаров не распугала своим грубым тоном, а парни и вовсе восприняли все как смешную шутку и загоготали. И только Лерка посмотрела на меня с укором — она-то знала, что чувства юмора у меня нет и я не шутила.

Вскоре к нам вышли еще дзюдоисты, стало даже слишком громко. Звуки, несмотря на близость леса и густой туман, разносились на всю округу или мне так казалось. А еще постоянно чудилась появляющаяся из-за дерева Труха или хотя бы Жанна. Если бы Жанна нас тут выследила, точно бы сообщила о нарушении.

Парни отвлеклись от темы с руками, и я украдкой взглянула на свои ладони.

Я-то к их внешнему виду давно привыкла и не воспринимала как нечто особенное. Это как умение скрутить двойное сальто — в этом я тоже не видела особенного, обычное дело, двойнушка — это вообще легкотня. Но другие люди, не связанные с гимнастикой, аж глаза таращили и могли не поверить, что такое возможно. Вот и с мозолями похожая история — люди, привычные к гладким рукам, в ужасе смотрели на тренированные.

Хотя сейчас, в лагере, мои руки выглядели почти хорошо — без полузаживших мозолей с трещинами, забитыми магнезией, которую никак не отмыть, она словно въедалась в поврежденную кожу; без мозолей свежесорванных, а потом сорванных еще несколько раз из-за новых тренировок, отчего руки выглядели реально страшно. Иногда мозолей было сразу много, а иногда срывалась одна на половину ладони. Мозоли были на пальцах, такие, что не разгибались руки… и да, накладки спасали лишь частично, они не были панацеей. Тем более, многие элементы тренировались без накладок, с бинтами, для лучшего сцепления. Так делали не все, но некоторые. И это тоже добавляло трещин и травм. Все постоянно наслаивалось, копилось, матерело, трескалось, забивалось магнезией и так без конца.

Легко представить, как выглядели наши руки, как ощущались.

Не слишком приятно, и об этом все знали, все не раз слышали.

В первый раз что-то такое ляпнул мой одноклассник. С ногами не сравнил, за что ему большое спасибо, но я тогда была мелкой двенадцатилеткой и его замечание восприняла как личное оскорбление. Кажется, даже всплакнула потом. Но прошло больше пяти лет, мне скоро восемнадцать, и конечно, теперь я реагировала иначе. Обычно никак, пропускала мимо ушей.

А сейчас меня взбесило замешательство Лерки, ее смущение — никакое Колено не имеет право смущать мою подругу. Ее руки прекрасны, но самое лучшее в Лерке — ее добросердечность. Жаль только, не каждый способен оценить это качество сразу, а оно ведь на вес золота. Порой мне казалось, что постоянное напряжение, соперничество, голодные сборы и тренировки по шесть-восемь часов в день изменили нас всех, сделали черствыми, жесткими, холодными, неэмпатичными. Всех, кроме Лерки. Она смогла остаться мягкой, стеснительной и милой, но явно не для того, чтобы ее высмеивали всякие Коляны.

В общем, к черту этих дзюдоистов, причем сразу всех.

И позже в этой мысли я укрепилась из-за Лерки с ее откровенностью. Мы шли к домикам, я ругалась на Романа, и подруга жалобно спросила:

— Он тебе вообще-вообще не нравится, да?

— Да он меня уже бесит.

— Значит, побега в Рускеалу не будет?

Я смерила подругу молчаливым взглядом — мол, какая Рускеала!

— Тогда я должна кое-что рассказать, — обреченно вздохнула она. — Только не злись на меня, хорошо? Я просто… думала, у вас с Романом все складывается, а еще он такой симпатичный, мужественный. Заводила среди дзюдоистов, взрослый, высокий такой, чемпион…

— Хватит перечислять его регалии, словно он конь на выставке, — не выдержала я.

— Прости, да. Пообещай не реагировать… слишком поспешно.

— Что там такое?!

— Пообещай!

— Обещаю! Говори.

— В общем, помнишь тот день на пляже, когда Роман к тебе подплыл? Ты еще ныряла как обычно — сто раз подряд. Он… подплыл к тебе назло одному футболисту. Я не знаю подробностей, не знаю даже, что это за футболист, хотя… думаю, это Вик. Мне обо всем рассказал Коля. Случайно. Смеялся над футболистами-неудачниками и вот упомянул, как они их сразу обставили с девчонкой. Это… подловато, но мне казалось, что Роман в тебя влюбится. Точно. Как иначе? Ты же… такая, — в конце Лерка совсем сбилась на виноватое лепетание и боялась посмотреть мне в глаза.

Помолчав немного, я смогла-таки обрести дар речи:

— Стоило рассказать мне раньше.

Глава 15

На нашу с Леркой удачу утром опять зарядил дождь, что дало дополнительный час сна вместо утренней пробежки. Тренировались мы опять на крытом теннисном корте, Труха внезапно вспомнила о хореографии и самоустранилась, оставив Жанну за главную. Жанна у нас — королева хореографии, она даже вольные упражнения сама себе поставила. Это ее талант, помимо прочих.

Вне лагеря хореографией мы занимались ежедневно по часу, это была обязаловка. Занимались не с Трухой, конечно, а с профессиональных хореографом. Они у нас часто менялись, были и мастера спорта по художке, и именитые в прошлом танцоры, и даже девушка-балерина — вот с ней было сложнее всего, она искренне не понимала, отчего у нас, гимнасток, порой такие бревенчатые движения.

— По-моему, она заболела, — корпя над батман фроппе, поделилась соображениями Катька. Говорила она о Трухе, разумеется. — Не припомню, чтобы она уходила с тренировки, даже с хореографии.

— На завтраке она ничего не съела, — поддакнула Олька.

— Гран батман жете! — выкрикнула Жанна, смерив нас свирепым взглядом.

— Труха-младшая, — пробурчала Катька, и мы все весело прыснули.

— Лебедева, тебе смешно?! — рассвирепела Жанна, само собой из всех смеющихся выделив меня. — Останешься на дополнительные удержания. Твоим слабым ногам-сосискам это не повредит.

Если с Трухой я привыкла не спорить, небезосновательно ее уважая вот уже много лет, то Жанна такого авторитета не имела.

— Мои слабые ноги-сосиски хотя бы не потеют до мокрой лужи.

Девчонки дружно захихикали, вспомнив этот случай, а Жанна побагровела — она-то надеялась, что та история забылась. Но у нас ничего не забывается, особенно то, чем можно потом утереть нос. Дело было на соревнованиях в Пензе, там рядом с бревном был старый паркет со слезшей краской. Жанна стояла на этом паркете в ожидании выступления и явно очень волновалась. Кажется, тогда решалось ее звание Мастера Спорта. И когда ее вызвали судьи, она сделала шаг и поскользнулась — оказалось, под ней скопилась целая лужа, и пришлось ей потом все ноги вымазать магнезией, чтобы с бревна не соскользнуть.

— Твои ноги хорошо бы укоротить! Вместе с языком.

— Ты уже пыталась. Напомнить, чем все закончилось?

— А как же! — в запале выкрикнула Жанна. — Тем, что Труха выгнала тебя с тренировки.

— После того, как ты ей поплакалась, что вовсе не признак победы, Жанна. Хотя откуда тебе знать о победах? Ты же привыкла их вымаливать. Как тогда, на прыжке ты вырвала третье место жалобным скулежом…

Жанна взвизгнула — я ударила по самому больному — ее победам, ее эго, и кинулась ко мне, но передо мной выросла Лерка: