Кошмар в летнем лагере

— О, еще как успели!

— И что случилось? Я ничего не слышала.

— Потому что это между нами, парнями, — пояснил Роман, продолжая неотрывно следить за спускающимися к озеру футболистами, словно лев за стайкой зебр. Честное слово — он разве что не рычал от эмоций.

— Расскажи.

— Нечего там рассказывать! Сволочи они.

В этот момент между деревьями мелькнула знакомая ярко-красная футболка. Ее обладатель остановился и повернулся в нашу сторону — он тоже нас увидел. И помахал, растянув губы в широкой, многообещающей улыбке. И я даже не поняла, кому предназначался этот жест — мне или Роману. На отмашке Вик не остановился, а еще жестом показал, что следит за нами, и побежал нагонять остальных футболистов. А я почуяла неладное, да так, что едва усидела на месте.

— Ты сейчас же мне все расскажешь, — потребовала я.

Роман наконец перестал по-звериному следить за врагами и переключился на меня — посмотрел с недоумением. Еще бы — обычно я с ним так не общалась, все больше молчала и улыбалась, думая о своем. Это у меня такая тактика — чем меньше слов, тем лучше, потому что как только я начинаю говорить… да там же сразу понятно, кто я и что я. Жесткая гимнастка, спортсменка, суровая одиночка. А вовсе не милая лань, которую во мне видят парни вроде Романа.

— Не люблю секреты, — это я попробовала все смягчить.

Роман заметно скис и тяжко вздохнул:

— Ну честное слово, там не девчачьи разборки… это между пацанами, Лан. Зачем тебе знать? Ты и так себя плохо сегодня чувствуешь — твоя подруга мне рассказала. Тебе ни к чему нервничать.

— Я отравилась, а не умираю от пулевого ранения. Говори уже.

— Ох, Лана, ты порой такая… ух просто!

Я смотрела на него в ожидании ответа.

— Они нам змей подкинули в сумки с кимоно, — неохотно признался Роман.

— Ого! Ядовитых?

— Надеюсь, что нет. Но было не очень. Представь: открываешь сумку, а оттуда змеи вываливаются огромные, склизкие, бесконечные… не сразу же понятно, что они не ядовитые. И вообще… а ногомячники еще на камеру все засняли.

Пусть мое воображение и нарисовало все так, как сказал Роман — кучу огромных блестящих змей, кишащих на белоснежном кимоно и вываливающихся из сумки, я все же решила не верить в его историю до конца и немного ее отфильтровать. Насчет «огромных» и насчет «кучи» точно имелись сомнения.

Если Роман стыдится видео, скорее всего, там было по одной микро-змейке, из тех, что не отличить от червяков. Я видела таких в озере, а других — ни разу. Не думаю, что футболисты поймали в лесу уникальную карельскую анаконду, скорее наловили мелочь в камышах.

— И вы им ответили? — задумчиво спросила я.

— Само собой!

— Как?

— Закрыли мячи на складе.

И даже об этом я не слышала, что уже обидно — мы с девчонками словно остались за бортом, хотя раньше такого не происходило. Никому бы в голову не пришло сказать «ну вы же девочки», когда мы были младше. Разделения по половому признаку и мнимо-бережного отношения не наблюдалось.

— В принципе, хорошо, что ты узнала, — продолжил меж тем Роман. — А то мало ли… лучше будьте с девчонками осторожнее. А ты одна никуда не ходи, с ногомячниками не общайся и все такое.

— Почему?

— Неужели не понимаешь? По тебе наверняка ударят как по моей девчонке. Может, не в ближайшее время, но… этот Вик — тот еще тип.

— Причем здесь Вик? — я напряглась.

— При том, что он — их лидер. Футболисты его слушают и в рот заглядывают.

Припомнив взгляд Вика, его поведение и некоторую отстранённость даже от своих, я с выводом Романа согласилась — пожалуй, Вик и впрямь походил на лидера. Причем не обожаемого — того, который на одной волне с последователями, а… другого. Хваткого, неглупого и сложного, для которого даже последователи — всего лишь толпа.

Того, кто мог сегодня мне улыбаться и намекать на симпатию только из-за вражды с дзюдоистами — чтобы утереть нос Роману, не более. И у него получилось. Почти. Я же сначала поверила в его простую искренность, хотя интуиция не позволила расслабиться окончательно.

Теперь-то это точно личное и Вик пожует рыбу в ближайшем будущем.

Глава 9

Вечернюю тренировку пропустить не удалось, пока девчонки занимались легкой акробатикой, я сидела и растягивалась. Растяжка всегда была моей сильной стороной, даже в четыре года, когда бабушка привела меня в секцию спортивной гимнастики, мне сказали, что лучше выбрать другую — художественную. Что я тонкая и вырасту высокой, и там добьюсь больших успехов.

Сейчас я понимала, насколько же четко все увидели тренера — что значит, глаз наметанный. В художественной гимнастике мне действительно было бы проще, и проще намного, потому что я для нее создана: телосложение, растяжка, ноги, отсутствие проблем с весом. Но… даже в четыре меня не привлекли ленты и яркие купальники. Даже в четыре я была упертой девчонкой, которая на предложение «посмотреть, как классно гимнастки управляются с обручами», ответила, что смотреть должен тот, кому этого хочется.

Бабушка до сих пор вспоминала этот мой ответ как какой-то семейный мем, но я-то в четыре говорила со всей прямотой и искренностью, только и всего. Меня завораживали не танцы и широкие улыбки, а акробатика, перелеты с жерди на жердь, а еще умение устоять на десятисантиметровой деревянной полоске — бревне.

В последнее время именно бревно стало моим коронным снарядом, моим мастерписом. Большинство гимнасток ненавидели бревно из-за его непредсказуемости и сложности.

Другие снаряды не способны подложить такую свинью.

Вольные — это вопрос внутренних резервов, если на тренировках исполняешь акробатику чисто, то шанс все завалить на соревнованиях минимален. Там все больше сводилось к заступам и «грязи» выступления, но не эпичным падениям. Прыжок и вовсе предсказуем: надо очень, очень сильно переволноваться, чтобы его завалить. Брусья — ох, как сильно их ненавидела я и любили другие — у многих доведены до автоматизма. Вообще, большинство гимнасток хорошо выступали на брусьях, и только для меня они — кошмар. Из-за роста я билась о нижнюю жердь чуть ли не коленями, а для банального большого оборота мне приходилось сгибаться в три погибели, что снижало скорость выступления и многие элементы приходилось тащить силой, тогда как остальным это не требовалось — все решала амплитуда.

Но бревно — это что-то отдельностоящее. Прекрасное и ужасное одновременно.

Упасть можно не просто на всяких маховых сальто, а даже на обычном повороте — стоит только занервничать. В прошлом году на Чемпионате Европы наша Катька устояла на всех сальто и связках, а свалилась, просто поворачиваясь на сто восемьдесят. Думала о маховых и тряслась, как осиновый лист. Бревно обнажало и испытывало на прочность каждый нерв. Пройти комбинацию без падений и серьезных раскачиваний считалось чуть ли не чудом. Исключением, а не правилом. Даже для мастеров спорта, даже для именитых олимпийских чемпионок. Бревно никого не щадило, никому не покорялось.