Космаец

— Нехорошо, ей-богу, нехорошо, — прошептал он, заряжая автоматный диск. — Последние двадцать четыре патрона, а что потом делать, а, Здравкица?

— У каждого бойца столько же, до темноты продержимся, — вяло ответила девушка. — Батальон большой, не отступим же мы. Да и нельзя отступать, у нас много раненых. Мы ведь еще не отправили в санчасть бригады тех, кто был ранен позавчера.

Божич помолчал, внимательно наблюдая за леском, где копошились фашисты.

— Милое мое дитя, — Божич тяжело вздохнул, — а ты знаешь, что, кроме нашей роты, здесь никого нет… Да, да, не пугайся… Батальон отвел две роты, чтобы окружить немцев… Иди, голубка, к раненым и, если эти прорвутся, держись, пока хватит сил и патронов.

В скалу перед ним ударилась мина и, разорвалась. Воздух наполнился вонючим пороховым дымом. С деревьев посыпались веточки и листья. На правом фланге заговорила немецкая «Зорка» [25] , ей тут же ответила партизанская «Зброевка» [26] .

Молча, будто завороженный, стоял на холмике Божич и озабоченно наблюдал за тем, что делается на правом фланге. Хотел было помочь, но и в центре готовилась атака. Взгляд ротного пробежал по всей линии. Он знал, что они должны выдержать натиск врага, потому что батальона здесь уже нет. Сейчас он поспешно пробивается через лес, чтобы окружить немцев и неожиданно ударить им в тыл. Только так можно было добиться победы. Иначе всем грозила смерть. Но где же они, думал Божич, напряженно ища взглядом батальон. Теперь он заметил перед собой зеленый муравейник, враги двигались осторожно, боясь неожиданностей, подвохов, они катились, как грозная волна, вверх, в гору. Где-то за позициями партизан ложились мины. Скалы дрожали, камни с воплем и свистом крошили деревья. Кое-где дымилась подожженная осколками высохшая летняя трава. Вонючий дым стелился по земле, медленно полз в лес и скрывал из виду взвод Космайца, который уже несколько минут отбивал жестокую атаку. Солнце то и дело исчезало в облаках дыма, и в эти минуты терялось ощущение пространства, словно наступала ночь, тяжелая и испуганная. В эти мгновения никто не видел, что делается впереди. Но когда дым рассеивался, партизаны снова видели серые согнувшиеся фигуры, которые приближались к ним. Немцы стреляли только для того, чтобы стрелять, потому что взвод был хорошо укрыт.

25

«Зорка» — немецкий скорострельный пулемет.

26

«Зброевка» — пулемет чешского производства, которым в большинстве были вооружены партизаны.

— Есть у тебя граната? — спросил Космаец Миловича, который лежал слева от него. — Лежи и жди моей команды. Не стреляй.

— Как это не стрелять, когда вот они!

— Подпусти их ближе… Влада, держи на прицеле пулеметчика и помощника… Звонара, ты целься в этого, без шлема… Катица, ты возьми этих двоих, в черном, — распоряжался Космаец. — Без моей команды не стрелять. Мрконич и Ратко, вы держите левый фланг…

— Пусть будет так, — послышался голос Звонары, — потяни кота за хвост!

— Космаец, мне не нравится, что ты подпускаешь этих чертей слишком близко, хватит ли у нас сил отбить атаку? — спросил взводного комиссар. — Пора бы уже ударить.

— Приготовь гранаты… Ишь, как они вольно чувствуют себя…

Немцы и усташи ускорили шаг. Почти не стреляя, они бросились вперед. Вероятно, считали, что партизаны отступили. И как раз в тот момент, когда они подошли уже на тридцать метров, из-за голой скалы раздался залп, полетели гранаты. Рявкнул взрыв. Первая волна полегла, как зрелая пшеница под взмахом косы, рассыпалась по земле, но вслед за нею, будто из-под земли, поднялась новая волна. На солнце блестели стальные шлемы.

— Товарищи, надо переменить позицию, — крикнул комиссар. — Штефек, отползай назад… Береги патроны.

Вокруг стали рваться мины.

Немцы точно вырастали из травы, мчались вперед, как бешеные псы. Град пуль засыпал позиции взвода, пули звенели по камням, впивались в деревья. Ристич понимал, что здесь больше нельзя оставаться. Нужно отходить, но как и куда? Если бы хоть на минуту прекратилась эта огненная метель.

— Космаец, отходи незаметно на резервную позицию, — приказал ему комиссар, — я останусь здесь с двумя бойцами. Мы отойдем позднее. Постарайся зайти с фланга и перейти в контратаку…

— Товарищ комиссар, я останусь с вами, — прошептал Мрконич и почувствовал, как его охватывает страх. Что-то задрожало в нем. Ему показалось, что сердце оторвалось и покатилось куда-то. Он посмотрел на комиссара, взгляды их встретились.

— А мы сможем удержаться? — спросил Ристич.

— Должны как-нибудь, у меня есть еще две гранаты, — ответил Мрконич, метнув на него злобный взгляд. «Собака проклятая, не дождешься, чтобы я тебя защищал», — мелькнуло у него в голове, но в этот момент он увидел фигуры в серо-зеленой одежде, которые медленно двигались к ним.

— Приготовь гранаты, — приказал ему комиссар, — и опять их взгляды встретились.

— Помни, нас здесь только двое, я и ты.

— Не беспокойся, комиссар…

«Откуда я его знаю? — подумал опять Ристич. — Так хладнокровно воевать может только пролетер… Хорошо, когда рядом такой человек…»

Немцы приближались. Вот осталось пятьдесят, сорок, тридцать шагов…

— Гранаты! — крикнул Ристич, и его голос потонул в грохоте взрыва.

Мрконич бросил последнюю гранату и пополз к каменной осыпи. Слева ударил пулемет. Это стреляли партизаны. Вероятно, батальон пошел в контратаку. Над оврагами повисли крики, рыдания винтовок и треск автоматов. Немцы всполошились. Они не понимали, откуда в них стреляют, как отбиваться. Все вокруг пылало, как в аду. Ничего нельзя было разобрать. Замолкли минометы, слабее сделалась стрельба с немецкой стороны. Те, что шли на прорыв, теперь лежали, кто ничком, кто навзничь, перед позициями второй роты с лицами, искаженными смертной гримасой. Казалось, они смеялись. Над ними уже вились мухи. Пахло запекшейся кровью.

Ристич не мог подняться, сжимая пистолет в руке, он лежал на горячем плоском камне и смотрел в небесное марево. Мучила боль в висках. Все тело покрылось потом. Он очнулся, когда кто-то потянул его за руку. Подняв голову, он увидел Космайца. Грязный, закопченный взводный сидел на корточках рядом с ним. Тонкая красная струйка сбегала по левой щеке. Ристичу почему-то бросилась в глаза большая, как ягода крыжовника, пуговица на рукаве взводного.

— Все кончено, батальон обошел их, — прошептал Космаец и только теперь почувствовал, как у него пересохло в горле.

— Одолжи мне несколько патронов, — попросил комиссар, вкладывая пистолет в кобуру. — Я не помню, как бросил последнюю гранату… Не будь Мрконича, я пропал бы.

Они уселись на камень и закурили. Голубоватые дымки медленно поднимались над их головами. Курили молча, смотрели, как какие-то пестрые птицы прыгают по веткам и жалобно щебечут. В воздухе висел запах дыма и пороха. Внезапная тишина пугала. Но она длилась недолго. Где-то в стороне раздалась пальба, послышались крики, засвистали пули. Все закончилось быстро и так же неожиданно, как и началось. Не прошло минуты, как из лесочка появились Штефек, Милович и Катица, ведя перед собой трех пленных: одного немца и двух усташей, со связанными руками, в разорванной одежде. Пленные были нагружены трофейным оружием и патронами.

— Двоих мы уложили, эти тоже чуть от нас не удрали, — ругался Штефек. — Гады, уже отвинтили гранаты, хотели нас подорвать. Если бы не Катица, мы бы сегодня трепыхались, как цыплята.

Пленных окружили бойцы. Ощупали их карманы, вытащили сигареты. В ранцах усташей нашли продукты, там же были шелковые женские чулки, кружевные блузки, смятые комбинации, серьги, кольца, старые часы. Из одного ранца вытащили семь узелков — завернутые в платки побрякушки, в другом ранце оказались немецкие ордена и две дюжины кун [27] .

27

Куна — оккупационные деньги в Хорватии.

— Неплохо воевал парень, — озоровато воскликнул Милович, разглядывая трофеи.

— За такие дела ему не миновать виселицы, — вяло заметил Мрконич, оказавшийся рядом. — Не время цацкаться с ними. Мне не жаль свинца заткнуть им глотки.

— Я тоже так думаю, — согласился Космаец и подмигнул Мрконичу. — Они это заслужили.

Испуганные, простоволосые, потные, жалко съежившиеся, враги не могли сопротивляться, они только волчьими глазами следили за каждым взглядом, за каждым движением партизан, жадно ловили их слова, чувствуя в каждом слове свой приговор.