Космаец
Шрифт:
Они бежали быстро, продирались сквозь низко опущенные ветки, перепрыгивали ручейки, далеко обходили опушки. У родника железнодорожник опустился на колени, чтобы напиться, наклонился к воде, отхлебнул первый глоток студеной воды и почувствовал удар в затылок. Он даже не вскрикнул.
В одно мгновение Мрко вытряхнул его из одежды, надел на него свой мундир и сбросил в воду. Ему было жаль, что здесь нет четников. Вот бы хорошо получилось. Ну, да ладно, партизаны тоже любят людей, которые взрывают немецкие поезда.
…А теперь, как назло, эта встреча с Ненезой. «Черт побери! Кто победит —
— Я знал, что ты, Мрко, наш… — Ненеза не успел договорить. Раздался выстрел, его резко укололо. Какое-то незнакомое тепло разлилось в груди. Он хотел крикнуть, но силы изменили ему раньше, чем голос. Раздалось еще два выстрела таких же коротких и неожиданных, как и первый, и вслед за Ненезой свалились два других пленных, корчась в последних судорогах.
— Черт бы их побрал, псы этакие, — ругался Мрконич, вернувшись в роту. — Если бы я немного зазевался, отняли бы у меня винтовку. И пели бы вы сейчас надо мной… «упокой господи».
Ристич словно хлестнул его недоверчивым взглядом.
— Как? Они были связаны.
— Какого там черта, связаны. Этот пес немец как-то развязался — и на меня. Схватился за винтовку, а усташи в лес побежали.
— Ну, ты им сплел веночек? — спросил Космаец и, получив ответ, прибавил: — Правильно сделал. Я тоже думаю, что не время с пленными возиться… Эх, жаль, не сняли мы с них сапоги. Обули бы своих.
— Беда мне с вами, — комиссар сердито взглянул на Космайца. — Я удивляюсь, как вы не понимаете, раз солдат попал в плен, он больше не враг. И никто не имеет права лишать его жизни.
— Немцы и усташи даже мертвые — враги нам.
— Пока я здесь комиссар, — вспыхнул Ристич, — ни одного пленного не разрешаю расстреливать. Я буду наказывать самым строгим образом…
— Смотри, ей-богу, откуда ты взялся такой жалостливый, — улыбаясь спросил Космаец. — Словно ты всю войну на печке спал и не видел, что они творят.
— Это неважно, воевал я или на печке спал, а мой приказ тебя тоже касается… Все мы воевали, все мы…
— Воевали с бабами в тылу, — разозлился Космаец и налившимися кровью глазами взглянул на комиссара. — Да что ты говоришь, товарищ, пусть немцы и усташи убивают наших матерей и детей, пусть жгут наши дома, а мы будем брать их в плен и на курорт посылать. Да ты издавай хоть тысячу приказов, а у меня есть свой приказ, и мои бойцы должны его выполнять. — Он тяжело вздохнул и прибавил: — Вот если бы они у тебя кого-нибудь убили, посмотрел бы я тогда на твою гуманность.
Ристич бросил на него тоскливый взгляд.
— А знаешь ты, парень, что у меня усташи зарезали жену и сына? — помолчав, сказал комиссар, и его густые ресницы опустились. — Это не месть — расстреливать связанных пленных. Мстить надо в бою.
— Я… я… извини, что я тебя обидел, — прошептал Космаец.
Наступило гнетущее молчание.
Комиссар молча глотал дым папиросы.
Неподалеку курили бойцы, щелкали трофейными зажигалками, весело смеялись и вспоминали о событиях дня. Воздух, нагретый солнцем, пропитанный запахом порохового дыма и хвои, никак не мог остыть, хотя солнце уже склонялось к закату и на землю падали пестрые тени.Опустив голову, тяжело задумавшись, сидел Космаец перед комиссаром, не зная куда девать глаза. Ему было неприятно, что так получилось.
Взглянул в сторону и заметил толстое поваленное дерево с короткими корнями. Рядом с ним лежал мертвый боец, заложив руки под голову так, словно прилег отдохнуть. Только в углу его губ запеклась капля крови. На груди лежала разбитая винтовка.
Вдоль всего гребня, где стояли в обороне партизаны, виднелись воронки от мин, иссеченные пулями и осколками деревья, пустые обоймы. Под ногами звенели еще теплые гильзы. Здесь все уже стихло, только где-то в горах еще раздавались взрывы.
— Здорово им сегодня досталось, — заговорил Божич, встретясь с комиссаром. Он довольным взглядом окинул пригорки, где кучами лежали трупы в серых мундирах. — Они не рассчитывали на такое угощение… В первой роте взяли сорок усташей и семь немцев… Рота, знаешь, зашла в тыл и неожиданно атаковала.
— Взвод Космайца тоже взял троих, да Мрконич их расстрелял.
— Не велика беда.
— Ты тоже на это смотришь, как Космаец.
— Да Космаец родного брата расстрелял бы, если бы тот ему попался. У него брат в четниках.
— У Космайца?
— Не у меня, конечно. Да, Влайо, на то и гражданская война, народная революция, когда брат встает против брата и отец против сына.
XII
Ночь началась спокойно. Так же как и вчера, мерцали звезды. Потом вышла луна, словно она задержалась где-то по дороге. И все было как обычно, только на семь бойцов меньше в батальоне и на семь холмиков больше на старом заброшенном кладбище. Когда запела труба, бойцы проснулись. Лагерь преобразился, превратился во потревоженный муравейник. Звенело оружие, ночь разрывали короткие команды.
Живая цепь вытягивалась и постепенно исчезала на кривых тропинках, терялась вдали, оставляя за собой тишину и запах погашенных костров. Люди шли молча, пряча в ладонях огоньки сигарет. Все знали, что это последний переход к Дрине, а там Сербия, встреча с русскими, свобода…
Извилистая тропа стала спускаться с горы, и перед бойцами открылся ступенчатый косогор. Ноги сами шагали вперед. Погасли Плеяды. Поднялась утренняя звезда. Небо зарумянилось, потом стало желто-красным, а горы оделись в нежную голубизну.
Чем ближе была Дрина, тем становилось легче — усталость не усталость и война не война. Только если бы по дороге не попадались разрушенные хутора и спаленные дома. Иногда из-за горы выглядывали домишки, спрятавшиеся в садах. Где-то из труб шел дым, слышалось пение петухов и лай пастушьих собак. И все про себя удивлялись, каким чудом спаслись эти села.
— Они, наверное, четников поддерживали, — глядя издали на нетронутые крыши домов, слушая пение петухов и блеяние ягнят, предполагали партизаны. — Вот бы нам туда ворваться…