Космаец

Еще больше утвердились они в своих предположениях, когда из леса зачастил пулемет. Его беспорядочный шум рассыпался по долине и вернулся назад эхом, холодным и бессильным. Над головами бойцов засвистели пули. Но колонна не разорвалась, не рассыпалась, даже не остановилась. Люди, отупевшие от всего пережитого, двигались дальше, постепенно скрываясь за поворотами.

Шли весь день почти без отдыха. Только к вечеру голова колонны остановилась у околицы села, оно было не тронуто немцами. Бойцы с ходу повалились на землю. Катица давно не помнила такой усталости. Она едва успела присесть, как веки ее сомкнулись и голова склонилась к коленям.

Сколько она спала — не помнила, очнулась лишь тогда, когда чья-то рука легла на ее плечо.

— Катица, вставай, — позвал ее Стева, политрук взвода и секретарь партячейки. — Мы решили перед Дриной провести собрание.

— Иду, иду, — Катица кулаками протерла глаза. — Я сказала, иду. Что ты стоишь у меня над душой.

— Катица, поищи, пожалуйста, Космайца, пусть и он приходит. Мы будем там, внизу, в саду. — Стева показал тропинку, сбегавшую с холма. — Иди по этой тропинке и сразу нас увидишь.

Пока усталые бойцы отдыхали у дороги, коммунисты роты сходились на свое партийное собрание.

Они расположились в одичавшем саду — сидели на земле, на камнях, курили трофейные сигареты. Комиссар оглядывал их, словно взглядом хотел проникнуть каждому в душу.

— Внимание, — сказал Стева, — начинаем собрание. Я думаю, сначала мы выслушаем товарища комиссара, а потом будут остальные вопросы…

Комиссар Ристич несколько раз торопливо затянулся и сунул недокуренную сигарету Божичу.

— Товарищи, вам известна наша задача, но я хочу еще раз предупредить вас. Центральный Комитет партии и Верховный штаб доверили нам расчистить дорогу для наших передовых частей и обеспечить форсирование Дрины. Вы хорошо знаете, что нас ждут на том берегу. И мы, коммунисты, должны быть в первых рядах атакующих, должны показывать пример бойцам… Сегодня наступил переломный момент. Наши бригады стучат в ворота Сербии, а на востоке русские вступают в нашу страну.

По лицам легким ветерком пробежали улыбки.

— Продвижение Красной Армии сделало возможным продвижение наших частей. Вы все знаете, что до сих пор мы в большинстве случаев вели оборонительные бои, а немцы наступали, теперь пришла наша очередь, и мы переходим в контрнаступление. Отступления больше не будет. Партизанская война переходит в фронтальную. После форсирования Дрины мы открываем наш первый фронт. На Дрине сильные укрепления, это передовой плацдарм. Поэтому мы, коммунисты, должны быть в полной боевой готовности… И вот еще что запомните. Четники три года убеждали народ Сербии, что все, кто переходит Дрину, это хорватские коляши [31] , которые убивают даже детей в колыбелях. Своих, местных, партизан сербы любят, помогают им, считают родными. Но когда придут чужие, неизвестные люди, они прежде всего будут смотреть, как мы к ним относимся. И если хоть один боец совершит ошибку, будут говорить, что так делают все пришельцы…

31

Коляши — садисты-убийцы из числа фашистов-усташей, которые после долгих пыток приканчивали свои жертвы ножами.

— Говорит как читает, — шепнул Космаец на ухо Катице.

— И ты так будешь говорить, если тебя назначат комиссаром.

Космаец улыбнулся:

— Брось ты, не гожусь я для этого.

Когда комиссар сел, Стева предложил перейти ко второму вопросу — приему в партию товарища Космайца, командира первого взвода.

— Это стыд и позор для нас, что один из самых опытных бойцов нашей роты до сих пор не в партии, — начал говорить Стева. — Космаец неплохой парень. Я знаю его с первых дней борьбы, да и вы знаете. Важно еще и то, что он из крестьян. В первые дни восстания он сумел переломить свою крестьянскую философию, бросил плуг и мотыгу и взял винтовку. А еще важнее то, что он пошел не к четникам или льотичевцам [32] , а к партизанам.

32

Льотичевцы — военная организация фашистского типа, действовавшая в Сербии.

— Стева, да он не чистый крестьянин, — поправил Божич.

— Родился он в деревне, а если и скитался по городам, то это, я считаю, не занимает особенно важного места в его биографии, — возразил Стева.

— Как раз эти скитания по чужим людям и сформировала его партийное сознание, его взгляды, которые привели Космайца к партизанам, — высказал свое мнение Штефек.

— Никто меня не приводил к партизанам, я сам пришел, — поняв только вывод Штефека, выпалил Космаец.

— И я так думаю, — согласился Стева и продолжал: — В этом-то весь стыд, что ты сам пришел к партизанам, а три года не можешь перейти из СКОЮ в партию. И сам во всем виноват, столько ошибок наделал. У тебя их полный мешок. — Стева вытер пот со лба и крикнул: — А ошибки ты совершаешь потому, что, наверное, не читаешь политическую литературу…

— Я читаю, — сказал Космаец.

— Я этого не видел… А раз не читаешь, обязательно совершишь ошибки. Сейчас не время вспоминать обо всем, но кое-что я тебе скажу… Ну, вот хотя бы вчера. Вывел взвод на занятия, а через полчаса все уснули…

— А ты где был? — спросил Божич. — Ты ведь тоже отвечаешь за взвод.

— Я отвечаю за политическую линию, — огрызнулся Стева и зачастил, как из пулемета, боясь, что его опять кто-нибудь перервет: — Ну, хорошо, насчет занятий мы оба виноваты, но вот в бою… Точнее, после боя. Взвод взял в плен троих фашистов, Мрконич их расстрелял. Ладно, но ведь человек поступил неправильно, хотя он, может быть, и вынужден был так сделать, говорит, пытались бежать. А наш Космаец перед всем взводом объявляет Мрконичу благодарность…

— Стева, давай что-нибудь посерьезнее, — крикнул кто-то из коммунистов.

— А это разве неважно? Хорошо, сейчас скажу о самом важном… Все вы знаете, что мы несколько раз хотели принять Космайца в партию. И каждый раз он что-нибудь натворит. Один раз приказами ему принять взвод — он отказался. Мы тогда его не приняли. Другой раз оставили его прикрывать отступление.

— Это все уже старое, — сказала Катица.

— Погодите, не мешайте мне, я не все еще сказал.

— Скажи, Стева, если знаешь, что я делал в материнской утробе, — не выдержал Космаец.

— Чувствуется, что человек реагирует на критику.

— На твою — ни капли.

— Космаец, ты не умеешь вести себя на партийном собрании, — сделал замечание Штефек.

Космаец покраснел. На лбу заблестели капли пота, крупные и прозрачные, как роса.

— Тоже еще нашелся начальник, указывает мне, — он повернулся к Штефеку, — будешь надо мной командиром, тогда…

— Ты, товарищ Космаец, должен отучиться от своей дурной привычки, — сказал комиссар, который все время молчал, — и запомни, на партийном собрании все равны, у коммунистов нет ни чинов, ни должностей, ни командиров, ни комиссаров, коммунисты все равны и равноправны и имеют право критиковать каждого, кто заслуживает критики. Это в своем взводе ты командир, а здесь ты боец, просто боец.

Космаец опустил голову. Он не знал, что ответить.

— Больше никто ничего не хочет сказать? — спросил Стева. — Я предлагаю голосовать.

— Подожди, — услышали они голос Катицы, — я хочу сказать.

— Только если что-нибудь важное. У нас нет времени.

— Я думаю, что важное… Я считаю, как и все товарищи, что Космаец давно должен быть в партии.

— А разве это так важно, что ты считаешь? — уколол ее Стева.

— Да. — Катица повернулась к политруку и смерила его взглядом. — Я тебя, товарищ Стева, слушала, а теперь ты меня послушай. Я, как и все товарищи, считаю, что Космаец давно должен быть в партии, — повторила девушка и продолжала: — Стева его критиковал или пытался критиковать, но ни слова не сказал о том, что надо. Мы скоро встретимся с русскими, близится конец войны, а у Космайца во взводе три неграмотных бойца. Кто за это отвечает? Взводный. А у взводного есть заместитель — политрук, который этим-то и должен заниматься… Были времена потруднее, но и тогда с неграмотными бойцами проводились занятия. А наш любимый товарищ взводный…